Начнем прогулку с Охотного Ряда. Гигантский елочный шар на Манежной площади видели все, а потому зажмуримся и представим. 31 декабря, скажем, начала ХХ века. Чувствуете этот запах? Со стороны Госдумы тянет ладаном: вместо серого гиганта стоит церковь Параскевы Пятницы (снесена в 1928 году). Но людей там мало — праздник светский, до Рождества (по популярности) — как до звезды. Обыватели дома или в гостях. На столах — запеченный гусь, купленный, скорее всего, именно здесь. Не в церкви, конечно, — через дорогу.
На месте гостиницы «Москва» до революции находилось ее, в смысле нынешней столицы, чрево. Так называли Охотный Ряд. Покупателя встречали нежные поросята и волоокие телята, нарисованные на вывесках столь живо, что, казалось, — зазывают не в мясную лавку, а в зоопарк. Но мы пришли за гусем — и тут надо быть начеку. Ведь его, а вместе с ним и нас, могут надуть. Вот
типичная уловка — синюшную птицу наполняют воздухом, замораживают, после чего она рискует прямо на кухне взорваться.
Как и хозяйка — от гнева на ушлых торговцев.
Но хватит о птицах. Какой Новый год без елки? За ней обратимся к Карлу Марксу. На том месте, где сейчас стоит памятник вождю пролетариата, до революции был вполне капиталистический елочный базар. Это сейчас они на каждом углу, а раньше «хвойные леса», как писали о них в газетах, вырастали в конце декабря лишь в двух местах: у Большого театра и на Воскресенской площади (ныне площадь Революции).
Ставить елку долгое время считалось барством, ну а какой барин потащит ее домой на собственном горбу? За копейку-другую праздничную ношу брал на себя мальчишка-разносчик. И ему не позавидуешь:
до 1907 года в Москве у домов не было номеров, ориентироваться предлагалось по имени владельца.
Например: «Елохово, Плетешковский переулок, Дурылиным в собственный дом». А в XIX веке было и того сложнее — в адресе указывали не улицу, а церковь, прихожанами которой были владельцы дома. Такое вот спортивное ориентирование — с утяжелением. А какой простор для фантазии сценаристов, сколько здесь возможных новогодних приключений — почище 3-й улицы Строителей!
И о приключениях. Перед нами сразу два места, где в разные годы можно было предаться новогоднему кутежу. Для старой знати давали балы в Благородном собрании (оно же позже стало Домом Союзов). Именно там, кстати, как считается, вспыхнула страсть Александра Пушкина к Наталье Гончаровой (хотелось бы, чтоб на Новый год, но нет, в апреле).
Промышленники и богема в начале ХХ века гремели в новогоднюю ночь в залах «Метрополя» — с ананасами в шампанском, стерлядью во льду и живыми цветами из Ниццы. Забегая вперед: любители потанцевать на паркете у губернатора тоже могли это сделать совсем неподалеку.
На новогодние балы гости съезжались на Тверскую, 13, — неизменный адрес, по которому уже больше 200 лет квартируют московские градоначальники.
Декабрь и январь, надо сказать, в Москве вообще были экватором «клубного» сезона. Если современные москвичи до недавних пор стремились уезжать на зимовку в условный Гоа, то их предки, напротив, предпочитали летом переезжать в деревню, а зимовать в городе. В мае балы прекращались, и Москва замирала до следующего октября.
Но вернемся к памятнику Карлу Марксу. Перед нами — Большой театр. Хотелось бы сказать, что и в Новый год по старому стилю туда ходили смотреть «Щелкунчика». Но нет:
в Москве главный новогодний балет поставили на 27 лет позже, чем в Петербурге, — уже во время гражданской войны, в 1919 году. Но именно московская постановка в итоге и стала классической.
С подачи балетмейстера Александра Горского детские партии стали исполнять взрослые танцоры, Клара на волне патриотизма превратилась в Машу, Фриц — в Мишу, а Фея Драже была задвинута на второй план. Костюмами занимался Константин Коровин, так что это был самый смелый и новаторский «Щелкунчик», поставленный посреди обескровленной революцией старой-новой столицы.
Пройдем по Дмитровке, сейчас украшенной светящимися фигурами танцоров. Свернем в Столешников переулок и окажемся на Тверской. Новогодний дворец губернатора позади, и вот справа мы видим «храм обжорства» — Елисеевский магазин. За праздничными угощениями начиная с 1901 года приходили именно сюда. Трюфели и анчоусы, устрицы и швейцарские сыры — эти «колониальные» товары ждали владельцы десятков выстраивавшихся у входа экипажей. Именно здесь придумали раскладывать фрукты пирамидами — в том числе и неизменные на Новый год мандарины.
Пили же москвичи 31 декабря по старому стилю все то же шампанское или обычное вино. Помимо «Елисеевского», его могли брать у одного из конкурентов-французов — у Леве (Столешников переулок) или у Депре (Петровка, на доме №8 до сих пор сохранилась оригинальная вывеска).
После вина может захотеться гуляний. Главным местом для светского променада, в том числе и на праздниках, был Тверской бульвар. По нему на Новый год любили дефилировать — и пешком, и в каретах. Самый старый из всего кольца, его раньше звали просто «бульваром» — поскольку первое время он был единственным.
О популярности этого места у франтов можно судить хотя бы по тому, что у «Мюра и Мерилиза» (ныне ЦУМ) в начале XX века была специальная примерочная, имитирующая свет фонарей Тверского бульвара. Так что
покупатель мог заранее прикинуть, насколько эффектно будет смотреться во время прогулки его шуба или пальто.
Рассчитывать на серьезную скидку в преддверии Нового года, впрочем, не стоило. Дореволюционная «черная пятница», длиной в две недели, звалась «дешевкой» и приходилась на Пасху.
Прогуляемся по бульвару и мы. На Никитских Воротах свернем направо, и по «барской» Спиридоновке дойдем до Патриарших прудов. Перед нами один из самых старых и любимых москвичами катков. Желающие могут опробовать лед и уже оттуда взглянуть на дом №5 по Малому Патриаршему переулку. На месте монументальной сталинки когда-то стоял небольшой особняк, где в 1905 году агроном, а по совместительству композитор-самоучка Леонид Бекман придумал мотив к приглянувшемуся ему стишку из детского журнала. Нот он не знал, и мелодию записала его только что родившая супруга — для дочки Верочки счастливый отец песенку и написал.
Неподалеку, в Воротниковском переулке, в это же время жила скромная гувернантка Раиса Кудашева (дом снесли в 70-х годах ХХ века). Двумя годами ранее она и срифмовала для своего воспитанника — княжеского сына — эту елочную историю.
До дома Бекманов Раиса Кудашева могла бы дойти за пятнадцать минут — но авторы музыки и слов так и не пересеклись.
О том, что ее стих стал популярной песенкой, Раиса Кудашева узнала лишь спустя много лет.
Но полночь все ближе, на улице холодает, и наша прогулка подходит к концу. Совсем скоро куранты пробьют двенадцать, и новый год наступит окончательно и бесповоротно — вне зависимости от стиля.
Автор — гид «Экскурс-бюро №1»