— Сегодня появилась информация о том, что вы заплатили ущерб за дочь? Вы надеетесь, что это поможет ей выйти досрочно?
— Почему только за дочь. Я заплатил ущерб за всех. Отец всегда надеется на лучшее, если он нормальный отец. Я вроде нормальный. По крайней мере, так говорят окружающие.
И я очень хочу, чтобы моя дочь вышла на свободу.
— В связи с тем, что сумма ущерба, которую вы погасили, не маленькая, коллеги уже начали подсчитывать доходы от ваших предприятий. И обратили внимание на то, что госзаказы ваши фирмы стали получать с 2013 года и часть из них связаны с оборонкой...
— Ну, журналисты снова все напутали. Нельзя, имея контракты на сумму 126 млн, и заработать 126 млн. Прибыль зависит от рентабельности, а не от суммы контракта. Что касается вопроса об оборонной промышленности, то у меня встречный вопрос: как вы думаете, где и для чего может использоваться кабель связи? Ну, а связь-то может быть любой — как гражданской, так и...
— Вы будете присутствовать завтра на заседании?
— Нет, не буду. Я там ничем Евгении помочь не смогу. А я должен быть там, где могу быть чем-то полезен. Я должен создавать новые производства со своими учеными, должен создавать добавленную стоимость для государства, за счет которой мы все живем. И платим нашим выдающимся чиновникам жалованье.
— Почему скрывалось место, где находилась Евгения после того, как ее этапировали из СИЗО?
— Я запретил ей раскрывать место и общаться как с прессой, так и с общественниками, потому что все, что пишется про нее, — вранье.
И журналистики как таковой у нас в стране нет. Из журналистов, может быть, только Познер остался.
— Обида на журналистов из-за освещения уголовного дела?
— Если все продажи шли с оценщиком, то как можно было говорить о занижении цены? И никто в этой ситуации не попытался разобраться. За исключением Барщевского и аудиторов Счетной палаты, которые сказали, что претензии к женщине ни на чем не основаны. Но везде звучала ложь.
— Вы считаете, что это дело было политическим?
— Я ничего не считаю. Я не следователь и не прокурор. Но думаю, лет через двадцать-тридцать мы узнаем всю правду об этом деле.
— А взаимоотношения с Сердюковым у Евгении продолжаются?
— Это их отношения и их дела.
Но они не общаются уже бесконечно долго. С момента, как началось это дело.
А началось оно 25 октября 2012 года. В мой день рождения.
— Вы обсуждали с Евгенией, чем она займется после освобождения?
— Первый вопрос, которым она займется, если, конечно, освободят, это здоровье. У Евгении очень плохо со здоровьем. У нее были хронические заболевания, и за решеткой они обострились. И это первое, чем мы займемся.
— А вопрос о работе обсуждался?
— Мои коллеги, с которыми я работаю, считают, что ее надо сюда взять, на предприятие. И я бы хотел, чтобы она работала со мной. Продвигала мой бизнес. А так предложений о работе у Евгении тьма. И она сама будет решать, как ей быть. Но работать она будет однозначно. Думаю, что не ушли планы и по созданию ювелирного предприятия, которое они хотели организовать вместе с моей женой.
И маме было бы приятно, если бы Евгения начала ей помогать. А я могу им первоначальный капитал выделить.
— Может, Евгения творчеством займется? Как вы относитесь к ее стихам, живописи, клипам?
— Я отношусь нейтрально. Отдельные произведения нравятся, отдельные не очень. А клип про тапочки — это хороший юмор.