«В первый раз я поехала в дом престарелых год назад. Сначала очень стеснялась – чувствовала себя будто в гостях, куда не приглашали. Одна бабуля позвала с собой на балконе постоять, пока она курит. У нее не было кистей рук. Она рассказала, как отморозила руки, как с мужем ссорилась, как любила танцевать. И я постепенно начала понимать, что разрыв между поколениями – его же так легко преодолеть. Мне 24, а бабуле 70, мы стоим и просто болтаем: о том, как Лида запустила клюкой в Петровича, о том, что на обед опять макароны разварили, о том, что старость начинается не с возрастом, а с утратой интереса – к Петровичу, к обеду, к танцам. С тех пор я начала регулярно ездить рисовать со стариками», — рассказывает Катя.
Катя – художница. Она закончила философский факультет МГУ и теперь работает художником в театре «Тень», а свободное время посвящает чужим бабушкам и дедушкам, посещая дома престарелых с фондом «Старость в радость». Мы познакомились как раз в одну из таких поездок в Тульскую область. Еще тогда эта хрупкая девушка произвела на меня впечатление. Она как-то особенно тщательно подбирала слова, будто боялась ронять их напрасно.
«Один раз сижу с бабулей, рассказываю ей что-то из истории искусства, альбом листаю. Тут она говорит: «Все не то! Будем песни петь». Отвечаю: «Помилуйте, бабуль, я песни не умею, я только рисовать! Меня в музыкальную школу не взяли в детстве, теперь я не пою». Бабуля достает песенник из тумбочки, и пока мы все песни из него не спели, меня не отпускали. Так я перестала бояться петь. Перестала бояться общения с незнакомыми людьми. Поняла, что ни одна моя проблема ничего не значит в сравнении с бабушками, которых депортировали в Казахстан, у которых родные умирали от голода на руках, которые никогда не вышли замуж после того, как их восемнадцатилетнего суженого убили в первый день войны, — продолжает Катя. —
Я увидела, насколько деятельным может быть сочувствие — если оно не растворяется в заботе о повседневности, а превращается в реальную помощь, пусть совсем небольшую».
В августе в Artplay на Яузе прошла выставка Катиных работ. У девушки своя техника: она пишет портреты пожилых людей акварелью, а сверху при помощи проектора накладывает на рисунок фотографию. Фокус проектора постоянно меняется и проявляется то снимок, то живопись.
<1>
Ребята из фонда ездят в дома престарелых на выходные, а летом, бывает, проводят со стариками целую неделю – живут с ними, рисуют, лепят, поют песни, а параллельно проводят капитальный ремонт зданий, разрисовывают стены в палатах. Спрашиваю у Кати, что дают ей эти поездки.
«У меня появился друг – художник Игорь Михайлович, он живет в интернате в Товарково. Как-то я спросила у него, кто такой гений.
Он ответил, что гений – это вполне человек. Не что-то особенное, это просто вполне раскрывшийся человек. Без тех заусенцев, которые нам мешают взлететь.
Так вот, наверное, мои поездки и общение со стариками, их опыт, их смех помогают избавиться от этих заусенцев, от лишних чемоданов, которые мы на себе несем. Особенно, когда жалость перерастает в любовь. Ведь никто не хочет быть объектом жалости. Все хотят быть объектом любви».
Ира по образованию инженер-системотехник (закончила Санкт-Петербургскую академию аэрокосмического приборостроения), а работает в Московском зоопарке – координирует работу волонтеров. В свободное время ходит в Первый московский хоспис с другими волонтерами фонда «Вера» . Причем большую часть этого времени проводит с животными — их там, оказывается, очень много.
«Я люблю животных и всегда мечтала связать с ними жизнь, поэтому начала волонтерить в зоопарке. Затем меня пригласили туда на работу. Правда, приходится иногда и волонтером быть — по выходным, — смеется она. — Позже начала ходить в Первый московский хоспис. Там я занимаюсь живым уголком, прихожу в среднем раз в неделю. Это, конечно, счастье».
Началось все с того, что Ира пришла на встречу с Фредерикой де Грааф, одним из самых известных волонтеров московского хосписа имени Веры Миллионщиковой. «На меня ее рассказ произвел настолько глубокое впечатление, что я поняла: хочу этим заниматься. Так все и вышло. Осенью будет год, как я в хосписе. Не мыслю себя без этого. Неделя проходит — бегу туда, скучаю», — говорит Ира.
Спрашиваю, что ей дают посещения хосписа и занятия в живом уголке. «Когда забегаешься, начинается у тебя вот это: «работа – дом – работа», начинает тебя поглощать эта круговерть… А в хоспис заходишь – и время останавливается, и ты выходишь из этого круга. Это как компьютер, бывает, зависает, не знаешь, что делать, перезагружаешь – и все заработало. И здесь: закручивает тебя жизнь, заворачиваешься в суете пустых каждодневных проблем, а туда попадаешь – и происходит перезагрузка, — объясняет она. — Когда смерть близко, когда ты чувствуешь ее дыхание, ты понимаешь, что в жизни главное.
Хоспис – это не про смерть, хоспис – про жизнь. С напоминанием о близости смерти жизнь становится ярче, ты начинаешь ценить всякую мелочь, которую обычно пропускаешь мимо. Ты кормишь этого ежика – и ты счастлив в эти три минуты.
Пусть есть моменты и грустные, и тяжелые. И глаза людей, которые потеряли кого-то из родственников, не выходят из головы… Все равно. Вроде бы и грустно, и все равно какой-то свет. Там не будешь ни хитрить, ни придумывать, будешь таким, какой ты есть. И обнимешь всех волонтеров, и порадуешься со всеми, и поплачешь, выходишь из хосписа, а хочется остаться. Вчера сын со мной в хоспис пришел помогать, – ему скоро 20, — для меня это была большая радость».
Оля Якушева заканчивает журфак МГУ и пишет новости в интернет-издании. Впервые мысль о том, что хочется делать что-то не только для себя, но и для других, пришла ей в голову лет в 15. Оказалось, что найти что-то себе по душе не так просто.
«Я отправилась заниматься с детьми в детский дом. Попала в группу детишек 3–5 лет, и одна из девочек привязалась ко мне за два раза, на второй раз кинулась мне на шею со словами «мама, не уходи, пожалуйста» — я вышла и проревела полчаса на скамейке. Сердце разрывалось, мне 16 лет, я не могла дать того, что ей нужно, и больше не смогла прийти. Потом я узнала о Центре лечебной педагогики.
На первом курсе один из однокашников рассказал Оле, как ездил на Валдай в летний лагерь, который проводит центр. Она туда приехала, и там ей сразу понравилось.
«Сначала я, конечно, испугалась. ЦЛП работает с детьми, которые считаются необучаемыми и от которых обычная педагогика отказалась. Это дети с двигательными, ментальными, психическими нарушениями – все, кого не принимают ни в какие другие центры. Это ДЦП, эпилепсия, аутизм, даунизм. Есть центры, которые лечат, а ЦЛП пытается учить. Если для детей с синдромом Дауна есть центр Downside Up, то для остальных ничего нет даже в Москве.
Так я узнала, что необучаемых детей нет.
В первый раз всегда страшно. Во-первых, у нас в обществе нет принятия детей с особенностями развития. Ты не знаешь, чего ждать, как себя с ними вести, как разговаривать. Ведь кто-то не говорит, кто-то не ходит, кто-то даже себя не воспринимает. Сначала я просто стояла в сторонке. Но потом пришла снова. Хотелось что-то понять, — улыбается Оля. — В процессе обучения ребенок, с которым ты занимаешься, тоже чему-то учится — это доставляет невероятное удовольствие. Ты перестаешь воспринимать таких детей как неполноценных, просто они не такие, как ты и я. Каждого ребенка начинаешь воспринимать как личность».
На протяжении двух первых лет Оля проводила время практически с одной девочкой.
«Меня спросили, не хочу ли я позаниматься с Верой, ей было девять, и у нее был тяжелый этап в тот момент. У нее аутизм, эпилепсия. Вера не воспринимала мир и не воспринимала себя. Она не видела себя ниже груди, поэтому падала с лестниц. Мы с педагогами и с другими волонтерами начали ее потихоньку вытаскивать. Что-то придумывали сами. Начали заниматься с зеркалом – она видела меня, потом училась отождествлять себя с отражением.
За два года мы заговорили, она почувствовала свое тело, вышла из этой своей «аутической стены», и через два года ее взяли в школу. Родители воспрянули духом и решились завести второго ребенка. Примерно полгода назад у Веры появилась сестренка. Здоровенькая.
Я чувствую свой маленький вклад и безумно рада этому. И каждый раз, когда я туда прихожу и вижу других детей, я понимаю, что перспектива есть всегда».
Оля «вела» Веру, а параллельно начала заниматься с еще одной девочкой, Полиной, у которой гиперактивность. «Один раз получилось так, что я была с ними вдвоем – с гиперактивностью и аутизмом, — смеется Оля. — Волонтеров было мало, а эти девочки любили именно меня и больше никого не хотели. Для них обеих это было очень полезно. Полине пришлось как-то подстраиваться, чтобы не носиться как бешеная, а Вера пыталась тоже с нами что-то постоянно делать, переходить в другие комнаты, подниматься по лестнице побыстрее. Такие необычные ситуации им полезны. Конечно, устаешь здорово, но это уже другой вопрос».
Программа, в которой участвует Оля, называется «Передышка». Как отдых — для всех. В первую очередь, конечно, для родителей — у них появляются свободные четыре часа в выходные. Первоочередная задача центра — помочь довести ребенка до того уровня, когда он сможет пойти в другое образовательное учреждение.
«В центре особая атмосфера — люди сюда приходят с любовью и с открытой душой. Я нашла много новых друзей, с которыми можно и потусоваться, и поговорить по душам, случайно находятся знакомые знакомых, и понимаешь, что Москва — это большая деревня.
А еще у детей бешеная энергия. Они такие солнечные и яркие.
Сидишь в кругу с детьми и другими ребятами, поешь какую-нибудь детскую песенку. В окне солнце, у всех лица светятся. И тут понимаешь: вот счастье, вот хорошо. Ты находишь не только путь к ребенку, ты себя находишь через них. Сам учишься общаться. Становишься увереннее в своих силах, снисходительнее, потому что осознаешь, что не все зависит от человека. Едешь из ЦЛП, в метро кто-то толкнул — отошел, улыбнулся».
— Расскажи про мастерские ЦЛП, — прошу я.
— О, это вообще отдельное удовольствие. Порисовать, полепить, попилить – все фанатеют. В гончарной мастерской можно самим полепить. Когда ты все время находишься в ритме такого большого города, как Москва, можешь сесть и час лепить или сделать своими руками деревянную машинку… Это очень круто. Уже подросшим ребятам там разрешают работать – монтировать стеклышки, пилить фигурки. К зиме там делают совершенно потрясающие елочные игрушки. Я задарила уже всех своих друзей и знакомых. Каждую зиму проходит новогодняя ярмарка, где можно купить подарки для своих близких. Еще мы вместе готовим.
Спрашиваю, как можно готовить с ребенком, у которого ДЦП.
«Очень просто. Давать ему месить тесто — это все дети обожают. Его можно тянуть, бросать, сыпать муку. К тому же для них очень важно проследить эту связь: я месил тесто — сейчас я ем из него печенье».