Сын священника и атеист
Ивана Павлова можно считать классическим дореволюционным русским ученым и интеллигентом. Родившись 26 сентября 1849 года в семье священника, до 15 лет он также следовал по духовному пути и окончил церковное училище. Затем с ним произошла типичная для той эпохи трансформация: ознакомившись с трудами физиолога Ивана Сеченова о рефлексах головного мозга, Павлов раз и навсегда решил заниматься тем же самым. Несмотря на ограничения, связанные с гуманитарной специализацией духовного училища, сын священника пробился на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, где тогда занимались всеми естественными науками, и стал изучать физиологию животных.
При этом Павлов никогда не отрекался от профессии отца и хорошо отзывался о времени, проведенном в духовном училище. Во взрослом возрасте он был последовательным и осознанным атеистом, но никогда, даже при советской власти, не поддерживал гонения на религию и «научный атеизм». Вера в Бога, по его мнению, была вызвана стремлением людей объяснить необъяснимое, найти у явлений конечную причину. В самой по себе религии он не видел ничего плохого, и считал, что она способна психологически помогать людям в трудной ситуации.
«Надо раньше просветить народ, дать ему грамотность, образование, и вера сама ослабнет. А разрушать веру в Бога, не заменив ее ничем, нельзя», — говорил он.
В то же время Павлов не терпел вмешательства религии в науку. Так, ежегодно Общество русских врачей проводило мемориальное заседание в честь Сергея Боткина, во время которого служило панихиду. Когда Павлов стал председателем этого общества, он, согласовывая план мероприятия, стал возмущаться: почему ему предстоит нюхать ладан? Ведь он придет ради докладов, а не ради панихиды. Впоследствии, однако, он раскаивался в своем поведении.
«Какого я дурака свалял вчера! Как я не подумал! Мне не хотелось нюхать ладан, а я не подумал о том, что чувствуют члены семьи. Ведь они же пришли не доклады наши слушать, они привыкли, что мы посвящаем заседание памяти Боткина, служим панихиду, они же верующие люди. Я не верующий, но должен же я все-таки считаться с верующими. Никогда себе этого не прощу! Я это понял, как только увидел выражение лиц вдовы и остальных членов семьи», — сказал ученый.
Слюна, рабство и свобода
Любой выросший в СССР и постсоветской России человек слышал о «собаке Павлова», — знаменитом эксперименте по исследованию высшей нервной деятельности. Собака, на самом деле, была не одна, подопытных животных у ученого и его коллег было бессчетное множество. Павлов был последователем сеченовского нервизма — теории, согласно которой определяющую роль в регуляции физиологических функций играет нервная система. Сейчас ученые выяснили, что не менее важны и гормоны, но в ту эпоху учение о роли нервов было прорывом.
Вариантов эксперимента было множество, но в общем виде суть их сводилась к следующему. В лаборатории с минимумом раздражающих факторов находилась привязанная собака, к пищеварительной системе которой была присоединена колба, куда вытекали желудочный сок или слюна. Когда перед собакой ставили еду, срабатывал естественный рефлекс, и колба начинала наполняться. В этом не было великого открытия: о таких рефлексах человечество знало с древних времен.
Однако со временем выяснилось, что, если одновременно с подачей пищи зажигать лампочку и приучить к этому собаку, то через какое-то время слюна начнет вырабатываться и без еды — от одного вида зажженной лампы. В том, что рефлекс бывает обусловленным, и заключалось главное открытие Павлова. Сигнал, который раньше для живого существа был нейтральным, под воздействием жизненного опыта становится осмысленным и начинает вызывать физиологическую реакцию. Это фундаментальное наблюдение легло в основу новой науки о поведении.
В опытах с собаками Павлов также выделил два других рефлекса: рефлекс свободы и рефлекс рабства.
Первый из них был обнаружен в опытах, где собаку полностью лишали подвижности. Оказалось, что даже, если животное находится в комфортных условиях и обвязка ему нигде не давит, оно начинает нервничать, пытается вырваться и отказывается от еды до стадии крайнего голода. Это не было проявлением агрессии или враждебности: когда собаку отвязывали, она попросту ложилась у ног ученого. Однако если на ту же собаку надеть ошейник и привязать за него в том же месте так, чтобы она могла сделать шаг-другой в сторону, животное чувствовало себя хорошо.
Рефлекс рабства был более абстрактным. «Очевидно, что вместе с рефлексом свободы существует также прирожденный рефлекс рабской покорности. Хорошо известен факт, что щенки и маленькие собачки часто падают перед большими собаками на спину. Это есть отдача себя на волю сильнейшего, аналог человеческого бросания на колени и падения ниц — рефлекс рабства, конечно, имеющий свое определенное жизненное оправдание. <...> В маленьком рассказе Куприна «Река жизни» описывается самоубийство студента, которого заела совесть из-за предательства товарищей [на допросе] в охранке. Из письма самоубийцы ясно, что студент сделался жертвой рефлекса рабства, унаследованного от матери-приживалки. Понимай он это хорошо, он, во-первых, справедливее бы судил себя, а во-вторых, мог бы систематическими мерами развить в себе успешное задерживание, подавление этого рефлекса», — рассуждал ученый.
Эти идеи в целом противоречат современной научной картине мира. Дача показаний против друзей — это сложное социальное явление, которое не регулируется физиологическими рефлексами. Более того, по представлению современных психологов и биологов, среди здоровых людей влияние воспитания на поведение намного сильнее влияния генетики. Однако в ту эпоху люди ничего не знали о механизмах генетического наследования, а нейрофизиология делала первые серьезные шаги, и потому Павлов мог позволить себе такие смелые мысли.
Советская икона против СССР
Павлов был убежденным патриотом России и наотрез отказался уезжать из нее даже в годы революции и Гражданской войны, хотя Швеция была готова пригласить его на любых условиях и «подарить» ему персональный институт. Однако советская власть и сама быстро осознала важность ученого с мировым именем, и потому Ленин лично распорядился построить Павлову институт (сейчас — Институт физиологии имени И. П. Павлова).
Коммунисты раздали такие подарки немалому числу известных людей, и многие из них отплатили им безусловной покорностью и поддержкой. Павлов же не зря написал книгу о рефлексе свободы, и потому никогда не притворялся большевиком и много критиковал советскую власть, хотя сам был скорее аполитичным человеком.
В 1929 году, выступая в Первом Медицинском институте на 100-летнем юбилее Сеченова, ученый обличал проникновение идеологии в науку:
«Введен в Устав Академии параграф, что вся работа должна вестись на платформе учения Маркса и Энгельса — разве это не величайшее насилие над научной мыслью? Чем это отличает от средневековой инквизиции? Нам приказывают в члены Высшего ученого учреждения избирать людей, которых мы по совести не можем признать за ученых», — говорил он (Лалаянц И. Э Нобелевские премии по медицине и физиологии).
Вскоре в письме в Совет народных комиссаров Павлов позволил себе еще более резкие формулировки:
«Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. <…> Я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республикой. <...> Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. <...> Пощадите же родину и нас!» — писал ученый.
Другой человек на месте Павлова после таких слов рисковал отправиться в исправительно-трудовой лагерь. Однако советская власть, в отличие от многих других диктатур, была крайне рациональна и готова к любым компромиссам. Бунт ученого спускали на тормозах, а из него самого при Сталине сделали икону советской науки. Умер Павлов в 1936 году, не дожив до Большого террора, который вряд ли бы смог вынести.
Смерть развязала большевикам руки: они стали использовать его имя для преследования других ученых. Так, в 1950-м году, в эпоху «борьбы с космополитизмом», Академия наук и Академия медицинских наук СССР провели знаменитую Павловскую сессию. Там красные академики громили ведущих отечественных физиологов — Леона Орбели, Алексея Сперанского и Петра Анохина — за то, что те отклонились от «учения Павлова» и подверглись тлетворному влиянию буржуазной науки. В итоге «предателей» сняли с постов, а учение Павлова возвели догму наравне с марксизмом-ленинизмом, при том что сам ученый никогда не переводил научные споры в политические и был сторонником свободы дискуссии. Гонениям подверглись и многие психологи и психиатры — за идеализм, то есть, признание важности не только рефлексов, но и субъективных психических процессов в определении поведения человека.
Эффект Павловской сессии был не столь разрушителен, как от лысенковской генетики (псевдонаучная система взглядов, основанная на отрицании генов как факторов наследственной передачи информации), но отечественная физиология почти на десятилетие оказалась в международной изоляции. Сам Павлов, безусловно, не виноват в том, как советская власть обращалась с его памятью, и не хотел, чтобы ему поклонялись, как идолу. К сожалению, его имя стало широко известным в России во много благодаря созданному советской властью культу, что нисколько не умаляет его заслуг как великого ученого и первого в истории русского нобелевского лауреата.