— Российская пилотируемая космонавтика развивается уже более 60 лет. Какие можно выделить этапы на этом пути?
— В первый этап можно объединить пробные автономные полеты на кораблях, которые начинались на «Востоках», «Восходах» и «Союзах». Этот этап закончился длительным полетом на корабле «Союз-9», который проходил 18 суток. Тогда это казалось пределом возможной длительности полета.
После этого начался этап орбитальных станций. Первой была станция «Салют-1». Но все станции «Салют» были одномодульными. Первые были с одним стыковочным узлом, потом с двумя, далее — с системой дозаправки. Это позволило уже длительно их эксплуатировать, проводить до полугода на этих станциях.
И следующий этап — это многомодульная станция «Мир». По такому же принципу построена и МКС, которая сейчас функционирует. Похожей будет и наша будущая российская станция.
— Можно ли назвать время станции «Мир» расцветом космонавтики?
— Наверное, 80-е годы действительно можно назвать расцветом. Создавались новые модификации корабля «Союз», произошел переход от одномодульного «Салюта» к многомодульной станции «Мир», на ней расширился круг космических экспериментов, началось международное сотрудничество. Был создан сверхтяжелый носитель «Энергия», создавался «Буран».
В результате мы имеем огромный опыт длительных полетов, огромный опыт создания систем жизнеобеспечения. И многие вещи, которые создавались и отрабатывались на станции «Мир», потом были модернизированы и использованы на российском сегменте Международной космической станции.
— Почему наши инженеры не возвращаются к идее орбитального корабля многоразового использования «Буран»?
— Сама по себе идея многоразового корабля была, конечно, красива, но она хорошо работает только в случае большого грузопотока вверх и вниз. Как мы видим по существующим программам, такой необходимости нет.
Американцы использовали «Шаттлы» — такую же многоразовую систему — для строительства станции. Но, по их же расчетам, такие корабли целесообразны при 50 и более пусков в год. Сейчас такое количество пусков не проводится.
— Правильно ли я понимаю, что конструкторы, которые делали аппараты, ракеты, ракетоносители, станции, принципиально ничего не предложили с 80-х?
— Тогда действительно был сделан большой шаг, но и сейчас техника двигается вперед. С того времени появились новые вычислительные средства и система управления для Международной космической станции.
Внешне станция выглядит так же, но система управления у нее уже совсем другая. Это было сделано благодаря хорошей международной кооперации. На то время лучшие промышленные компьютеры нам предоставляло Европейское космическое агентство, мы писали математику для него, и в общем-то получился довольно хороший, эффективный вычислительный комплекс на российском сегменте Международной космической станции.
Кстати, если проводить аналогии с авиацией, то можно привести в пример Boeing 747, который летал десятки лет. Был удачно сделанный планер, менялась начинка, менялась система управления, менялась навигация, но внешне самолеты были такими же. Самолеты Т-38 (Northrop T-38 Talon — это двухместный американский сверхзвуковой учебно-тренировочный самолет), на которых мы тренировались, когда были на подготовке по американской программе, до сих пор в строю. Многие из них летают уже более 50 лет. А вот внутренняя начинка там совсем другая.
Так что это нормально, МКС внешне не сильно меняется, но появляются новые возможности.
— Что сейчас с МКС? Действительно ли она начала «сыпаться»?
— Уже 15 лет назад говорили, что некоторые системы на МКС состарились и отказывают.
Действительно, многие системы нужно менять, но то, что станция стала «сыпаться» и с нее надо «убегать», — это крайнее суждение, и степень его обоснованности нуждается в обсуждении.
— Но ведь ее срок годности прошел?
— Ее гарантийный срок прошел. Это совсем другое.
Вот у меня дома из домашней техники даже не 50%, а 99% техники работает после окончания гарантийного срока. Телевизор, у которого гарантийный срок был один год, у меня работает уже много лет, холодильник, у которого, может быть, 2-3 года был, тоже 20 лет, наверное, работает.
Первый модуль МКС, с которого началась возможность постоянного обитания на станции, был запущен в 2000 году. Его гарантийный срок заканчивался в 2015-м. И я помню, что с 2013 года, когда постоянно переносился пуск модуля МЛМ (Многофункциональный лабораторный модуль «Наука»), говорили: «А зачем его пускать, если станция должна умереть через два года?»
Забыли также и про то, что модуль в случае необходимости может быть отстыкован.
— Вы имеете в виду новый модуль «Наука»?
— Любой модуль. Это нормальная, логичная схема: если какой-то новый ресурс останется и вдруг будет принято решение по затоплению МКС, — это не значит, что нужно топить всю станцию целиком.
Кстати, сначала американцы продлили срок пребывания на МКС до 2020 года, потом до 2024-го, а потом и до 2030-го. Более того, сейчас они говорят, что, возможно, будет продление и дальше, они собираются эту платформу применять по максимуму для использования тех вложений, которые были сделаны в эту станцию.
— Будут туристов возить?
— Туристы — это не главное. Кстати, туристами в основном занимался «Роскосмос», если посмотреть историю полетов. Они будут проводить научные эксперименты. Мало того, меняются немножко стратегии. Они будут опробовать доставку грузов коммерческими компаниями.
Вероятно, они дадут также коммерческим компаниям возможность делать модули для станции. А потом — использовать эту инфраструктуру для того, чтобы, как к яблоне прививают какие-то сорта, — вот так же «прививать» к МКС новые модули.
— Вы продолжаете диалог с американцами по МКС в том же режиме, как это было с момента создания станции? Перезваниваетесь?
— Перезваниваемся мы нечасто, хотя иногда бывает. У нас бывает штатная телеконференция, штатное совместное рассмотрение готовности к очередным пускам. Американцы приезжают к нам на пуски, поскольку их космонавты летают на наших кораблях. И сейчас, в связи с перекрестными полетами, мы еще более плотно с ними взаимодействуем.
Центр управления каждый день обменивается информацией, какие планируются развороты и деятельность экипажа, как сделать, чтобы это было максимально эффективно. График космонавтов и астронавтов составляется сообща.
Эта работа продолжается ежедневно, что важно, потому что работа в условиях космоса несет определенные риски. Здесь всегда нужно работать согласованно для того, чтобы безопасность экипажа была на должном уровне.
— МКС в последнее время преследуют разгерметизации. Почему течь так сложно найти?
— Действительно, в одном из отсеков появились микроутечки, и было большой проблемой их найти. Искали несколько месяцев, чтобы определить даже отсек, в котором происходит утечка.
Дело в том, что давление на станции меняется от температуры, влажности, от потребления кислорода и выделения углекислого газа. И меняется в гораздо более широком диапазоне, чем от этих утечек. И только на длительном интервале времени утечку можно отловить, потому что на графике постоянно видна «зубчатая пила», а чтобы увидеть совсем небольшой наклон общей траектории, нужно время. На ежедневных графиках этих изменений не увидишь. Поскольку это микротрещины, никакие течеискатели их не обнаруживают. Тем не менее нам удалось определить отсек, часть микротрещин локализованы, проводятся ремонтные работы.
— Понятно, почему они образовались?
— Вопрос причины возникновения этих трещин пока остается открытым.
— Это точно не усталость металла? Потому что это первое, что приходит в голову…
— Действительно, есть даже такое понятие в технике: «усталостные трещины». Но ученые, техники, инженеры и с российской, и с американской сторон сказали, что это точно не они. Потому что области, в которых были обнаружены эти микроутечки, не находятся в «нагруженных местах». А наибольшая вероятность появления «усталостной трещины» именно там, где циклическое нагружение максимально. Поэтому пока ответ на этот вопрос не найден.
— Понятно ли сейчас, как бороться с этими микротрещинами?
— Пробовали эти места покрывать специальной липкой лентой, потом применяли специальные герметики. На Земле была разработана специальная технологическая операция, как это делать. Течи уменьшились, но не исчезли до конца. Поэтому пока мы ищем варианты.
— Почему часто стали происходить проблемы со стыковками к МКС? Например, робот Федор, помнится, никак не мог причалить к станции…
— Действительно, проблемы иногда возникают. И у каждой есть свое обоснование. Одна из проблем по состыковке с кораблем была с одной из стыковочных антенн, и эта проблема возникала из взаимодействия корабля с головным обтекателем в процессе выведения. Долго искали причину. Потом, когда нашли, приняли меры и больше это не повторялось. Был вариант, когда на стыковке приходилось переходить на ручные режимы, но это было связано либо с работой систем управления, либо с настройками антенны.
— Модуль «Наука» уже используется?
— Модуль «Наука» после стыковки должен был интегрироваться в состав российского сегмента международной станции, и благодаря недавним выходам в космос наших ребят совсем недавно мы завершили процесс интеграции.
Был установлен специальный радиатор, который позволил сбрасывать избыточное тепло в космос при проведении научных экспериментов. Установлена шлюзовая камера и подключены все необходимые кабели. Сейчас мы начнем доставлять туда научную аппаратуру.
— Недавно вы объявили о наборе новых кандидатов в отряд космонавтов. Когда они полетят?
— Жизнь показывает, что, как правило, на подготовку нужно пять лет и больше. А дальше это зависит от индивидуальных способностей пришедших космонавтов и от программы.
Были варианты, когда от прихода кандидатом в отряд до полета проходило 10 лет, у кого-то даже больше. Были люди, которые несколько лет пробыв в отряде, так и не полетели.
По разным причинам. Кто-то по медицинским, кто-то по невозможности освоить программу. Но ребята предпредыдущего набора, который был в 2018 году, сейчас уже подошли к работе в составе экипажа.
— Просто такое впечатление, что летают люди все более и более возрастные...
— Наверное, в какой-то мере это так. Гагарин и Титов были молодыми людьми до 30 лет. Но тогда от момента их прихода в отряд до полета прошло чуть больше года, и сама подготовка была гораздо короче.
Сейчас техника стала сложнее, задач стало больше, поэтому и у нас, и у американцев подготовка разбивается на несколько этапов. Первым идет этап общекосмической подготовки, она занимает два года. После этого начинается этап подготовки в группе, где космонавт уже детально изучает конкретный корабль, станцию в той конфигурации, в которой она сейчас летает, и сдает экзамены по знанию этих систем.
Это уже детальные знания систем с особенностями работы, с возможными отказами, пониманием, как парировать эти отказы. На этом этапе нужно сдать около ста экзаменов.
И следующий этап — это уже подготовка в составе экипажа. Она сейчас занимает где-то в районе полутора лет.
— А на сто экзаменов сколько нужно лет?
— Это зависит от индивидуальных особенностей, возможностей, способностей.
— Можно за год сдать все?
— За год физически сдать это все тяжело. Реально это может быть 2-3 года, у кого-то это может занять восемь лет. Были люди, которые так и не могли сдать все экзамены и уходили из отряда.
— Некоторые эксперты говорят, на данном этапе стоит совсем отказаться от пилотируемой космонавтики и сосредоточиться, например, на спутниках, которых очень не хватает нашим военным. Что вы скажете на этот счет?
— Я бы сказал, что всегда существуют какие-то крайние мнения, но истина где-то посередине. Беспилотная космонавтика имеет и плюсы, и минусы. И, как правило, движение вперед, создание чего-то нового, изучение и освоение новых технологий, нового пространства, новых методик более эффективно при совмещении автоматических и пилотируемых миссий.
Мы на эту тему с нашими учеными все время дискутируем. Потому что иногда действительно для получения конкретных целевых данных, снимков с Земли, данных верхней атмосферы вполне достаточно спутника. И это более простой и дешевый способ получения информации. Но иногда бывают сложные задачи, и для этого нужны пилотируемые программы.
Хорошим примером является программа телескопа «Хаббл», который в принципе большую часть своего времени работал в автоматическом режиме, но был сделан так, чтобы его можно было обслуживать. И если бы он так не был сделан, то эффективность этого «Хаббла» была близка к нулю. Я думаю, разумное совмещение пилотируемых и беспилотных миссий — это наиболее эффективный способ решения вопросов.
— Разбилась наша «Луна-25». Что вы думаете по этому поводу?
— Жалко, что это случилось. Сейчас работает комиссия, будут разбираться в причинах.
Но, наверное, стоит себе задавать вопросы более глобальные. С моей точки зрения, требуется больше государственного контроля за такими научными задачами, как освоение Луны, и, кстати, за пилотируемыми программами.
— Что должно произойти в пилотируемой космонавтике в ближайшие 5-10 лет, чтобы это обрадовало исполнительного директора «Роскосмоса» по пилотируемой космонавтике?
— Я сейчас вижу, что, к сожалению, молодежь теряет к космонавтике интерес. Это происходит, потому что нет новых амбициозных программ. А амбициозная программа — это не всегда самая дорогая программа. Это программа, которая в разумные сроки заканчивается результатом. Наверное, над этим надо работать. Хотелось бы, чтобы молодежь приходила, чтобы у нее горели глаза, чтобы она продолжала наше дело.
Поэтому хотелось бы видеть новые модули в составе станции, хотелось бы видеть появление новых кораблей, которые заменят «Союз».
Он сослужил хорошую службу и неоднократно модернизировался, но, наверное, настало время с учетом современных возможностей и технологий создать что-то новое. Хотелось бы видеть, что эти проекты были доведены до конца.