17 апреля 1722 года царь Петр I издал указ «О взыскании особой подати с бородачей и о ношении ими особого платья». Согласно ему, небритые, кроме священников и крестьян, должны были платить налог в размере 50 рублей в год и могли носить лишь традиционную русскую одежду: зипун, ферязь и однорядку. Этот указ подтверждал и закреплял предыдущие ограничения от 1705 года.
Петровские реформы в области государственного управления, армии, флота, культуры и науки стали, наверное, самой резкой переменой в отечественной истории. Поэтому указы о бороде в этом контексте современному человеку могут показаться несерьезными. Тем не менее, и сам царь-реформатор, и его современники считали внешний вид, в особенности, бороду, важным символом, и именно бритье бород стало предметом особой ненависти поборников старых традиций.
Борода была неотъемлемой частью образа православного русского мужчины. Пошло ли это из древнерусских традиций или из обычая не бриться среди византийских священников, неясно, но в XVI веке ношение бороды можно было считать условно обязательным. Иван Грозный запрещал бритье, а собранный им в 1551 году Стоглавый собор провозгласил, что «безбородому невозможно в царствие небесное внити».
В дальнейшем, на протяжении XVII века, борода стала символом русской самобытности и подчеркивала отличие от «немцев», как называли всех западных христиан. Историк Николай Костомаров писал: «По понятию строгого благочестия, не только дружба с немцами, но само прикосновенье к ним оскверняло православного. На этом основании, когда великие князья и цари принимали послов и допускали их к руке, то обмывали руку, чтобы стереть с нее оскверняющее прикосновение еретика».
Но постепенно контакты России и Запада становились все интенсивнее. Шла активная торговля, русские люди знакомились с европейской культурой, модой и образом жизни. Кому-то она нравилась, кому-то нет, но были аспекты, в которых преимущество западных стран было неоспоримым. Главной задачей государства эпохи Раннего Нового времени была война и, в отличие от вопросов духовной жизни, веры и спасения души, в военном деле есть четкий и линейный критерий – победа на поле боя. Именно с армии началось масштабное проникновение западной цивилизации в Россию, причем задолго до Петра. Начиная с русско-польских войн первой половины XVII века формируются полки иноземного строя, обучение которых проводили с участием европейских инструкторов, в основном – англичан и немцев.
Именно на этом фоне многие русские люди стали активно перенимать европейскую моду. В 1675 году при дворе царя Алексея Михайловича вышел указ, чтобы придворные «иноземных немецких и иных извычаев не перенимали, волос у себя на голове не подстригали, а также платья, кафтанов и шапок у себя не носили и людям своим тоже носить не велели». Таким образом, конфликт вокруг ношения бороды и перенятия иностранного облика во многом сформировался до воцарения Петра.
Основные реформы Петр начал проводить после возвращения из Великого посольства в 1698 году. Его идеи были столь радикальны, что возникла целая теория заговора о подмене царя: настоящий Петр остался в Европе или убит, а вместо него прислали похожего лицом самозванца. По некоторым источникам, именно тогда был издан первый указ о запрете бород.
По легенде, царь обосновал это следующим образом:
«Я желаю преобразить светских козлов, то есть граждан, и духовенство, то есть монахов и попов. Первых, чтобы они без бород походили в добре на европейцев, а других, чтоб они, хотя с бородами, в церквах учили бы прихожан христианским добродетелям так, как видал и слыхал я учащих в Германии пасторов».
Документального подтверждения этим словам нет, и вряд ли Петр мог позволить себе подобную фразу: ссылку на немецких пасторов дворянство могло истолковать как вероотступничество, что в ту эпоху серьезно подорвало бы легитимность царской власти.
Тем не менее, именно в таком ключе новаторство воспринимали противники царя. Историк Сергей Соловьев упоминает анонимные листовки, которые распространяли монахи в 1700 году. «Государь ездил за море, возлюбил веру немецкую: будет то, что станут по середам и пятницам бельцы и старцы есть молоко (отменят постные дни, – «Газета.Ru»)», – гласила одна из них.
В 1705 году был подписан указ «О бритье бород и усов всякого чина людям, кроме попов и дьяконов», имеющий однозначное подтверждение. Говорят, что царь иногда со своими шутами вытаскивал из саней бояр и насильно брил их, эти эпизоды стали сюжетом множества картин, рассказов и анекдотов. Независимо от того, действительно ли Петр занимался этим лично, насильственное бритье и правда стали практиковать. «Бороды резали у нас с мясом и русское платье по базарам и по улицам, и по церквам обрезывали, и по слободам учинился от того многой плач», – жаловались астраханцы на действия воеводы Тимофея Ржевского.
С тех, кто не желал бриться, взимали налог – 50 рублей в год, согласно указу от 1722 года. За уплату пошлины выдавали чеканный бородовой знак: «Денги взеты». Это не касалось крестьян, но при въезде в город с бородой они должны были заплатить одну копейку. 50 рублей по тем временам были колоссальной суммой. Лошадь стоила три рубля, а полковник получал в месяц 40 рублей.
Лишение бороды многими воспринималось как трагедия. Английский инженер Джон Перри, состоявший на русской службе, оставил такое воспоминание: «Царь приехал в Воронеж, где я тогда находился на службе и многие из моих работников, носившие всю свою жизнь бороды, были обязаны расстаться с ними; в том числе один из первых, которого я встретил возвращающимся от цирюльника, был старый русский плотник, которого я всегда особенно любил. Я слегка пошутил над ним по этому случаю, уверяя его, что он стал молодым человеком, и спрашивал его, что он сделал со своей бородой. На это он сунул руку за пазуху и, вытащив бороду, показал мне ее и сказал, что когда придет домой, то спрячет ее, чтобы впоследствии положили ее с ним в гроб и похоронили вместе с ним, для того, чтобы явившись на тот свет, он мог дать отчет о ней Св. Николаю».
Некоторые видели в реформах апокалипсис. Ладожский стрелец Александр докладывал, что встретил в 1704 году старца, который сказал ему:
«Какой он нам, христианам, государь? Он не государь, латыш: поста никогда не имеет, он льстец, антихрист... Солдаты все бусурманы, поста не имеют... Ныне все стали иноземцы, все в немецком платье ходят да в кудрях, бороды бреют».
Духовенство находилось в авангарде сопротивления реформам, но были среди священников и те, кто занимал примирительную позицию. Соловьев приводит эпизод, как ростовский митрополит Димитрий в 1705 году поехал в Ярославль и по дороге с обедни к нему подошли двое мужчин средних лет. «Владыко святый, как ты велишь? Велят нам по указу государеву бороды брить, а мы готовы головы наши за бороды положить, лучше нам пусть отсекутся наши головы, чем бороды обреются», – спросили они.
На это митрополит ответил: «Что отрастет — голова ли отсеченная или борода обритая? Так вам лучше не пощадить бороды, которая, десять раз обритая, отрастет, чем потерять голову, которая, раз отсеченная, уже не отрастет никогда, разве в общее воскресенье». В тот же день многие прихожане обращались к нему с той же проблемой, и в ответ он объяснял, что образ божий заключен не в видимом лице человеческом, но в душе, и что надобно выполнять государевы указания, не вредящие спасению души.
Невозможно выяснить, как именно Петр объяснял для себя необходимость брить бороду, но в целом смысл бритья и ношения европейской одежды понятен. По мнению многих специалистов, Петр создавал новую, современную элиту, в которой ценились энергичность и работоспособность, развитие и прогресс. Этим новым идеям, слому старой модели поведения, требовалось внешнее оформление, символический разрыв со старым порядком вещей. Вдобавок, европейский облик и привычки, вроде курения табака, облегчали обучение на Западе и деловые контакты, поскольку традиционная русская одежда зачастую вызывала там смех.
Неизвестно, до какой степени эта задумка удалась. Многие историки отмечали поверхностный, имитационный характер некоторых реформ Петра. В том числе, историк Сергей Платонов писал, что далеко не все русские люди оказывались способными воспринять с Запада здоровые начала его жизни и «оставались грубыми варварами, соединяя, однако, с глубоким невежеством изящную внешность европейских щеголей». Этот контраст внешнего облика и внутреннего содержания, некритичное копирование европейской моды, стали предметом множества карикатур второй половины XVIII века.