17 июля 1944 года по Москве провели свыше 57 тыс. немцев, взятых в плен в ходе Белорусской наступательной операции. Марш по Садовому кольцу, улице Горького и Ленинградскому проспекту получил название «Большой вальс». Всего в рамках продолжавшейся в те дни операции «Багратион» вермахт потерял убитыми и пленными порядка 400 тыс. солдат и офицеров. На Западе не верили в столь колоссальные цифры, считая их сильно завышенными. Чтобы произвести эффект на союзников, а заодно повлиять на психологическое состояние сражающихся немецких войск, Иосиф Сталин задумал шествие пленных.
Акция не была чисто его ноу-хау: нечто подобное устраивали после решительных побед над врагами древнеримские полководцы.
В определенной степени идею Верховному главнокомандующему подбросили сами немцы. Так, трофейные кинохроники бодро повествовали о том как воины Германии уже прошли победным маршем по проспектам европейских столиц и готовятся к триумфальному параду в Москве. То же самое обещали москвичам разбрасываемые люфтваффе листовки.
Немцев решили не лишать возможности пройтись по столице Советского Союза. По оценкам исследователей, это был мощный пропагандистский ход, направленный, в том числе, и на местное население. После нескольких лет голода, страха и полнейшей неопределенности многие москвичи воспряли духом, увидев грозного противника жалким и сломленным.
Возможно, советским командованием двигали и некие реваншистские чувства. Например, в 1914 году немцы провели по улицам Кенигсберга солдат разгромленной в битве при Танненберге 2-й армии генерала Александра Самсонова.
Проведение операции было поручено НКВД. Конвоирование осуществляли военнослужащие Московского военного округа под командованием генерал-полковника Павла Артемьева:
часть из них двигалась на лошадях с обнаженными шашками, другие шли пешком с винтовками.
По словам ветерана НКВД Николая Кравцова, чтобы к 17 июля собрать в одном месяце десятки тысяч пленных, их начали перебрасывать к Москве еще в начале месяца. Последние эшелоны прибыли накануне марша. Еще до погрузки немецкие военные были тщательно осмотрены медиками. На «Большой вальс» взяли только самых здоровых и способных самостоятельно передвигаться на большие расстояния.
«Пленных выгружали на станции «Москва-товарная». Большинство их них ожидали парада на Московском ипподроме, где был организован специальный лагерь под нашим присмотром, — рассказывал kp.ru полковник в отставке Кравцов. –
В 11 часов утра 57 600 человек, в числе которых более 1000 офицеров и 19 генералов, должны были тронуться в путь.
С ипподрома колонны под охраной военнослужащих НКВД, милиции, армейцев двигались по Ленинградскому проспекту, а затем по улице Горького. На площади Маяковского шествие разделялось: одни шли по Садовой-Каретной, Садовой-Самотечной и далее до площади Курского вокзала, а другие – по Большой Садовой, через Крымскую и Калужскую площади и далее по Большой Калужской».
В колонну, пошедшую по Ленинградскому шоссе и улице Горького, а затем по Садовому по часовой стрелке, вошли 42 тыс. человек. Генералы и полковники шли в полной амуниции и со специально оставленными им орденами. Эта процессия двигалась 2 часа 25 минут. Вторая, 15-тысячная группа, пущенная по Садовому кольцу против часовой стрелки, добралась в итоге до станции Канатчиково за 4 часа 20 минут. Немцы шли немытыми, многие – в одних кальсонах и без обуви.
Несмотря на то, что о готовящемся марше дважды объявили по радио в 7 и 8 утра, а также сообщили на первой полосе газеты «Правда», у некоторых москвичей обилие немцев в столице поначалу вызвало недоумение и даже панику. В итоге на улицы высыпали свыше 170 тыс. горожан. Вот что вспоминал писатель Владилен Шабельников, которому тогда было 15 лет:
«Услышав по радио, которое в войну никогда не выключалось, что по Садовому пройдут пленные «фрицы» из разгромленных в Белоруссии фашистских армий, мы, мальчишки с Арбата, влились в толпу ожидающих на Смоленской площади и с нескрываемым любопытством жаждали своими глазами увидеть тех, кто парадным маршем шагал по Европе, а теперь должен был пройти «парадом позора» по улицам Москвы.
Но вот уже близко к нам надвигается, словно туча, большая серая масса, которая вскоре заполонила всю Смоленскую площадь, — это идут колонны пленных.
Впереди – генералы, мы их насчитали 19. На мундирах награды за покоренную Европу и разбой на наших просторах в первые годы войны. Один из них шел, опираясь на трость, в левой согнутой руке нес генеральский плащ. За генералами – офицеры. А вот и солдаты – как и положено в парадных расчетах в шеренге, по 20 в ряду. Одни идут, опустив головы, другие с любопытством озираются по сторонам. В солдатских колоннах слышен мерный звук ложек, ударяющих о металлические котелки, притороченные к поясным ремням. Как реагировали жители столицы? Они стояли и молча смотрели на этих вояк, причинивших народам нашей страны много горя, невзгод и страданий. Ни громких выкриков, ни угроз, ни каких-либо действий со стороны москвичей. Они просто смотрели и знали: победа близка и гитлеровская авантюра закончится для фашизма неминуемым крахом».
Проход военнопленных действительно обошелся без серьезных эксцессов. Шеф НКВД Лаврентий Берия докладывал Сталину о том, что москвичи вели себя организованно. Иногда были слышны агрессивные лозунги: «Гитлер капут!», «Сволочи, чтобы вы подохли!» или «Смерть фашизму!», но чаще раздавались приветственные речи в адрес партии и Красной армии. Ход шествия фиксировали многочисленные иностранные корреспонденты и кинооператоры.
За пленными следовали поливальные машины, символически отмывая асфальт от «гитлеровской нечисти». Впрочем, данное действие имело и сугубо практический смысл. Перед акцией немцев накормили кашей и хлебом с салом, чтобы измученные люди выдержали изнурительный марш. У многих поглощение усиленного пайка после многодневного существования впроголодь привело к несварению желудка. Дефекация происходила прямо в движении. Острословы обыграли инцидент в «авторством» обозначении события – Поносный марш. Как иронично отмечал прозаик Борис Полевой,
машины «мыли и чистили московский асфальт, уничтожая, кажется, и самый дух недавнего немецкого шествия».
«Я шел в рейтузах, в разбитых сапогах, на которых оставалась еще одна шпора, в окровавленной рваной рубахе, — вспоминал участник марша Ханс Зимер в своей книге «Встреча с двумя мирами». – Люди с удивлением смотрели на жалкие остатки того легендарного, непобедимого, всегда победоносного германского вермахта, которые теперь проходили мимо побежденные. Некоторые маршировали в подштанниках, почти у всех на лицах были трехнедельные бороды. К полудню температура достигла 40 градусов, и асфальт на улице стал мягким. Тысячи пленных шли босиком, или в одних портянках, или в парусиновых тапках. При ходьбе они испытывали адские муки.
Но худшим было то, что обильный ужин, который накануне вечером был дан пленным, у многих вызвал сильный понос.
Нередко солдаты оцепления применяли силу или угрозу при попытке некоторых горячих женщин наброситься с кулаками на участников марша».
Напротив, художница Алла Андреева не захотела лицезреть проход пленных. Ее отпугнула «средневековость этого замысла». Но из рассказов своих знакомых, побывавших на марше, она запомнила две вещи: пристальные взгляды немцев на детей, которых прижимали к себе матери, и плач женщин, причитавших «вот и наших так где-то ведут».
«Парад» завершился к семи часам вечера, когда всех пленных разместили по вагонам и отправили в места заключения. Через месяц, 16 августа, аналогичное шествие состоялось в Киеве. В столице Украинской ССР колонна военнопленных в составе 36 918 человек шла по городу в течение пяти часов.