Худощавый, бледный, серьезный молодой человек с хорошими манерами и аккуратным внешним видом, одетый всегда просто, но изящно — так описывали Гитлера-юношу близко знавшие его люди. Серый в крапинку костюм органично дополняли белая рубашка и черные перчатки, трость с рукояткой из слоновой кости и цилиндр. Школу он не любил, скорее, терпел как неизбежную повинность. Имел оценку «отлично» только по рисованию. Изобразительным искусством, как известно, Гитлер не просто жил — бредил. Однако так и не стал своим в городе художников и поэтов Вене. Одни говорили — из-за отсутствия таланта. Другие шептали, что Гитлера в искусстве попросту не успели оценить.
Не подлежат сомнению ораторские способности грозы Европы. Говорить он любил с детства, делал это красиво и изысканно. Произнесенные им фразы цепляли. Гитлеру не требовалось общение, он почти не допускал диалога, а его речь неизменно превращалась в длинный монолог. Он хотел, чтобы его слушали. Не терпел возражений или обсуждений. Гитлер был далеко не самым образованным мальчишкой. Однако уверенность в собственных убеждениях у него зашкаливала.
В период жизни в Линце юный Гитлер часто посещал спектакли и делал наброски для нового театрального здания.
На дворе — первые годы XX века. Особенно ему нравились опера Рихарда Вагнера и драма Фридриха Шиллера. Разгуливая по комнате, будущий диктатор вдохновенно напевал из «Лоэнгрина»: «Прощай! Прощай, о лебедь мой!» Тогда Гитлера еще не волновали вопросы национальной принадлежности. Партийные архивисты, собиравшие в конце 1930-х материалы о юности фюрера, испытали глубокий шок, когда узнали, что практически все его любимые артисты были евреями. Из художников прошлого Гитлер особенно почитал Ансельма фон Фейербаха и рисовавшего виды Вены Рудольфа фон Альта. Среди современников выделял одного из основоположников модерна в Австрии Альфреда Роллера и изображавшего жизнь монахов Эдуарда фон Грютцнера. Много позже 30 его полотен перекочевали в коллекцию Гитлера, рассказывал личный фотограф Генрих Гофман. А вот экспрессионисты вызывали у юноши стойкое отвращение.
Известный друг Гитлера, сблизившийся с ним в Линце на почве общих музыкальных интересов, Август Кубичек подчеркивал в своих мемуарах, что огромное впечатление на того произвела вагнеровская опера «Риенци, последний трибун». Особенно понравились Адольфу антураж постановки, обилие захватывающих массовых сцен и частые выкрики «Хайль!» Сын трактирщика и прачки Кола ди Риенцо, фанат античности, пытавшийся в XIV веке объединить раздробленную Италию вокруг Рима, но свергнутый и убитый, стал кумиром Гитлера.
Кубичек писал и о том, как после спектакля 16-летний Гитлер отправился вместе с ним к горе Фрайнберг. До самого утра молодые люди бродили по городу, и Адольф «в ярчайших красках» описывал другу «будущее немецкого народа». Гитлер мечтал, чтобы его принимали за реинкарнацию Риенцо. Однажды он якобы произнес в присутствии Кубичека: «Хочу стать народным трибуном». А в 1906 году Гитлер впервые влюбился. Избранница была старше на два года, имела много поклонников, в том числе среди военных, и, конечно, даже не смотрела в сторону субтильного юноши, который лишь украдкой смел бросать на нее робкие взгляды. С этой девушкой, Штефани, Гитлер так ни разу и не заговорил.
После кукольного Линца он тяжело приживался в столице империи.
Габсбургская архитектура, электрическое освещение улиц, автомобили — все здесь казалось провинциальному ценителю прекрасного диковинным и чужим.
Наверное, из Гитлера мог получиться неплохой искусствовед. Вену он рассматривал как уникальную сокровищницу мировых шедевров. Имея в кармане несколько геллеров, паренек знакомился с достопримечательностями, жадно впитывал информацию об исторических памятниках и театрах.
«Я отправился в Вену, чтобы познакомиться с картинной галереей в Придворном музее, но само здание музея заинтересовало меня гораздо больше. Целыми днями, с раннего утра до позднего вечера, я бегал от одной достопримечательности к другой, меня занимали только архитектурные сооружения. Я мог часами стоять перед оперой, часами любоваться парламентом: вся Рингштрассе казалась мне чудом из «Тысячи и одной ночи», — писал Гитлер в своей запрещенной в России автобиографии «Моя борьба».
О своих впечатлениях Гитлер воодушевленно рассказывал оставшемуся в Линце Кубичеку.
«Внутренность дворца не кажется возвышенной. Снаружи могущество и величественность, серьезность произведения искусства, но внутри чувствуешь скорее восхищение, чем достоинство. Только когда по залу разливаются мощные волны звука и шепот ветра уступает место их страшному рокоту, начинаешь ощущать душевный подъем забываешь о золоте и бархате, которыми здание перегружено изнутри», — сообщал он в одной из открыток для друга.
Мечтам Гитлера было не суждено сбыться: он дважды проваливался при поступлении в Академию изобразительных искусств. Крушение карьеры художника озлобило молодого человека. В этот момент в разговорах Гитлера начали проступать нотки антисемитизма.
Пытаясь пережить неудачу, он замыкался в себе, рвал отношения с приятелями и менял места проживания.
К литературе же Гитлер был в основном равнодушен. Хаманн Бригитта в своем исследовании «Портрет диктатора в юности», основываясь на мемуарах разных людей, предполагает, что он, конечно, мог козырнуть цитатой из Гете, Данте или Ницше, подсмотренной в националистических газетах, но в целом не увлекался чтением классики – уже тогда ему были интереснее и понятнее статьи близкой по духу прессы, брошюры и воззвания партий, — одним словом, политическая печать. Так что знакомство Гитлера с фундаментальными произведениями происходило при помощи газет и театра. Ему было проще посмотреть «Фауста», чем прочитать.
Довоенная Вена выпестовала как минимум четырех будущих лидеров Европы. В 1912-1913 годах помимо будущего нациста здесь жили революционер-теоретик Лев Троцкий и революционер-практик Иосиф Сталин, бежавшие из ссылок в России, а также молодой рабочий из Хорватии Иосип Броз, трудившийся на ниве автопроизводства. В будущем под псевдонимом Тито он получит известность как бессменный президент Югославии. Троцкий, Гитлер и Тито, каждый на своем историческом отрезке, будут являться главными врагами Сталина.
А тогда, проживая приблизительно в одном районе, они вполне могли пересекаться, например, в булочной или прачечной, даже не догадываясь, какая судьба ждет каждого из них.
Кстати, впоследствии идеолог перманентной революции Троцкий очень плохо относился к Гитлеру и жестко критиковал идеи национал-социализма. Особенное возмущение опального большевика вызывало в 1939 году резкое сближение нациста со Сталиным. Как вообще допустимо соглашение рабочего государства с фашистским? Соглашение с империалистической страной является соглашением с рабовладельцами и эксплуататорами! – бушевал Троцкий по поводу пакта о ненападении.
Любопытно, что Гитлер, по всей видимости, испытывал к создателю Красной армии большое личное уважение. Как вспоминал биограф фюрера Конрад Гейден, однажды Гитлер за столом поинтересовался у окружающих, читали ли они воспоминания Троцкого «Моя жизнь». Со всех сторон послышались возгласы негодования: «Да! Отвратительная книга! Это мемуары сатаны!»
«Отвратительная? — переспросил Гитлер, заставив всех замолчать и напряженно ловить окончание фразы. — Блестящая книга! Какая у него голова! Я многому у него научился».