Со строительством Китайско-Восточной железной дороги на рубеже XIX и XX столетий значительно выросла активность Российской империи на Дальнем Востоке. Петербург провозгласил этот важный стратегический регион сферой своих государственных интересов. Предпринимались усилия по недопущению утверждения здесь Японии, которая бурно развивалась, в том числе и в индустриальном плане, и все настойчивее демонстрировала свои территориальные претензии. Целью России было закрепление своего военного преобладания в Маньчжурии и Корее. Естественным путем устремления двух амбициозных держав тесно пересеклись: достаточно рано обеим сторонам стало понятно, что надо готовиться к войне.
«Столкновение неизбежно; но надеюсь, оно произойдет не ранее, чем через четыре года — тогда у нас будет преобладание на море.
Это — наш основной интерес. Сибирская дорога будет закончена через пять-шесть лет», — говорил Николай II принцу Генриху еще в октябре 1901-го. Император также подчеркивал, что «не хочет брать себе Корею», но никоим образом не может допустить, чтобы японцы там прочно обосновались.
В российских правящих кругах сформировались две точки зрения на дальневосточную политику. К первой, условно называемой «партией силы», принадлежали царский наместник на Дальнем Востоке адмирал Евгений Алексеев, председатель Комитета министров Иван Дурново, министр внутренних дел Вячеслав Плеве, лидером этого направления выступал шурин императора великий князь Александр Михайлович, руководивший Главным управлением торгового мореплавания и портов. Они ратовали за проведение жесткого внешнеполитического курса в сопредельных с Россией районах, полагая, что любые уступки и компромиссы вредны для престижа государства.
К другой фракции относились министры иностранных дел Михаил Муравьев и Владимир Ламздорф и министр финансов Сергей Витте — он энергичнее всех выступал за мирное разрешение противоречий, опасаясь, что военный конфликт приведет к серьезным материальным потерям и социальным потрясениям. Особенно пессимистичное впечатление произвела на него поездка на Дальний Восток. Лично оценив ситуацию, Витте понимал, что Россия почти обречена на поражение, и был готов советовать Николаю II самые крайние уступки. Однако император прислушивался и к другим своим эмиссарам, которые, напротив, вселяли в него веру в успешность кампании. Неприятные, но объективные выводы своего министра финансов государь предпочитал «не замечать».
Осознавая высокий риск вооруженного столкновения, Россия все-таки не стремилась к нему.
«Царь хочет избежать войны с Японией, если только сами японцы не нападут на Владивосток или Порт-Артур. Это значит: он не хочет войны, но готовится к ней», — отмечал германский рейхсканцлер Бернгард фон Бюлов.
Как уточнял в своих трудах известный исследователь жизни и деятельности Николая II, историк-белоэмигрант Сергей Ольденбург, еще осенью 1901 года в Россию с целью заключения соглашения о размежевании сфер влияния приезжал высокопоставленный японский сановник, бывший премьер-министр Ито Хиробуми. Его предложение сводилось к тому, чтобы за Россией осталась Маньчжурия, а Япония получила бы свободу действий в Корее. Однако Петербург в то время уже и так владел Маньчжурией, Токио же еще только искал опорную точку в континентальной Азии: договор не приносил бы России ничего нового.
«Полный отказ от Кореи составит слишком дорогую цену для соглашения с Японией», — предупреждал военный министр Алексей Куропаткин. Обращая внимание на стихийную колонизацию Маньчжурии китайцами, он также призывал к решительным мерам: «Иначе в короткий срок вся местность до Амура окажется заселенной, и тогда трудно будет сдержать наплыв желтой расы в Приамурье».
В свою очередь, император пометил на докладе о переговорах с Хиробуми:
«России никак нельзя отказаться от прежнего ее права держать в Корее столько войск, сколько там находится японских».
По мнению профессора Ольденбурга, трудно сомневаться в том, что Япония, укрепившись в Корее, заявила бы дальнейшие притязания. Кроме того, отказ от покровительства корейцам нанес бы тяжелый удар по престижу России в Азии.
В 1902-1903 годах продолжились интенсивные переговоры между Петербургом, Токио и такими заинтересованными столицами, как Лондон, Берлин и Париж. С японской стороны за контакты на высшем уровне отвечал чрезвычайный посланник и полномочный министр Курино Синъитиро. В июле 1903-го японское министерство иностранных дел предупредило российских коллег о том, что считает действия России в Азии экспансией и угрозой Японии. Впрочем, все усилия дипломатов оказались напрасными. Японцы представили проект договора из шести статей, касающихся особых интересов обеих стран. Русские выдвинули контрпредложения: нужно говорить о Корее, а не о Маньчжурии.
Между 16 октября 1903 года и 13 января 1904-го дипломаты обменялись шестью различными проектами договора, а за спиной продолжили вооружаться.
Позиции европейских держав разделились. Англичане заключили союз с японцами и помогли им создать мощный флот, Германия уклонилась от активного участия в проблеме, не занимая ни чью сторону, а Франция осторожно выступила за Россию.
В конце 1903 года на Дальний Восток были отправлены только что построенный в Тулоне броненосец «Цесаревич» и крейсер «Баян», вслед за ними вышли броненосец «Ослябя» и несколько крейсеров и миноносцев.
Обмен посланиями между Россией и Японией продолжался, однако 6 февраля 1904-го (24 января по старому стилю) Токио, не дождавшись ответа на свою последнюю ноту, заявил о разрыве дипломатических отношений. Соответствующее известие главе российского МИД Ламздорфу вручил Синъитиро, получивший предписание от премьер-министра Кацуры Таро. Решение японского руководства стало большой неожиданностью для самого Синъитиро, который только накануне присутствовал на спектакле в Эрмитажном театре, а в антракте беседовал с Николаем II и российскими дипломатами. В тот день все отмечали особую любезность японского посла.
Ламздорф получил пакет с двумя нотами. В первой сообщалось о том, что японское правительство, «устав от напрасных попыток достичь дружественного решения конфликта и от ожидания ответа, решило прекратить эти бесполезные переговоры и прервать дипломатические отношения, отозвав своего посланника и персонал посольства для консультаций». Во второй ноте содержалось требование о выдаче дипломатических паспортов. Сохраняя спокойствие, Ламздорф произнес: «Они достигли своей цели!»
Получив расписку в получении пакета, секретарь посольства Японии Ода передал министру еще два пакета, в одном из которых содержались списки людей, затребовавших паспорта, а в другом — медали японского Красного Креста с указанием от Синъитиро, кому они должны быть вручены.
Выполнив свою миссию, секретарь Ода выразил глубокое сожаление и, пожелав присутствующим всего доброго, удалился.
«Японский посланник передал ноту о решении прекратить дальнейшие переговоры и отозвать посланника, — говорилось в русской циркулярной ноте. – Подобный образ действий токийского правительства, не выждавшего даже передачи ему отправленного на днях ответа императорского правительства, возлагает на Японию всю ответственность за последствия».
Момент разрыва отношений был выбран с большой точностью, подчеркивается у Ольденбурга. Перекупленные у Аргентины японцами броненосные крейсера «Ниссин» и «Кассуга» только что миновали Сингапур, и их уже не могли задержать в пути, тогда как русское подкрепление во главе с «Ослябей» еще находилось в Красном море. Япония приняла твердое решение воспользоваться историческим шансом и приобрести территориальные владения на материке, пока движение по Транссибирской магистрали не заработало на полную мощность.