100 лет назад на кладбище в Пятигорске состоялась казнь большой группы людей — 59 заложников из числа известных и уважаемых людей Российской империи и 47 осужденных за причастность к контрреволюционным организациям. Жестокое убийство мужчин и женщин было утверждено Чрезвычайной комиссией Северного Кавказа по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией под председательством Георгия Атарбекова — видного представителя советской власти в регионе, которому покровительствовали Иосиф Сталин и Григорий Орджоникидзе.
По задумке инициаторов,
зверская расправа над «врагами революции» должна была стать актом устрашения и одновременно местью за произошедший 21 октября в этом же городе расстрел руководителей Северо-Кавказской Советской Республики (СКСР): Абрама Рубина, Моисея Крайнего, Бориса Рожанского и Семена Дунаевского.
Правда, зарубленные 1 ноября красноармейцами люди не имели к этому преступлению никакого отношения. Казнь была осуществлена по приказу командующего 11-й красной армией Ивана Сорокина, который вступил в конфликт с республиканским Реввоенсоветом, отказывался подчиниться центральной власти в вопросе реорганизации РККА и позволял себе слишком много самостоятельных действий.
Самого Сорокина тоже ждала незавидная участь. Объявленный после убийства комиссаров вне закона, он вскоре был арестован, разоружен и расстрелян во дворе тюрьмы в один день с заложниками. Впоследствии Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков, функционировавшая при штабе главнокомандующего Вооруженными силами Юга России (ВСЮР) Антона Деникина, сумела установить обстоятельства случившегося в Пятигорске.
Переформатированные во ВСЮР части Добровольческой армии забрали под контроль восточную часть Северного Кавказа после разгрома 11-й и 12-й советских армий в боях, длившихся с ноября 1918-го по февраль 1919 года. Следователи Деникина подошли к работе на Ставрополье и в других южных регионах с предельной скрупулезностью. Ими было собрано огромное количество фактов, советских документов, в том числе расстрельных приказов, свидетельств очевидцев и захваченных в плен непосредственных исполнителей преступлений, а также результаты эксгумации останков. Материалы по казням в Пятигорске накапливались юристами с начала весны 1919 года и были объединены в «Дело №1».
«Служить хаму не согласен, предпочитаю умереть»
Летом и особенно осенью 1918 года по городам так называемой Кавказской Минеральной группы (Пятигорск, Ессентуки, Кисловодск, Железноводск и др.) прокатилась серия арестов людей, постоянно проживавших на этих курортах либо же пытавшихся укрыться здесь от угрозы Октябрьской революции и Гражданской войны.
При проведении задержаний чекисты руководствовались приказом наркома внутренних дел Григория Петровского от 4 сентября 1918 года.
В документе в ответ на убийства Моисея Володарского, Моисея Урицкого, покушения на Владимира Ленина, «массовые расстрелы товарищей» и «постоянные заговоры» предлагалось «взять значительное количество заложников из буржуазии и офицерства» и расстрелять их при малейших попытках сопротивления. Местным Губисполкомам предписывалось проявлять в этом направлении особую инициативу. Ликвидации подлежали все лица, «замешанные в белогвардейской работе».
Формальным поводом к арестам послужили налеты полковника, в скором будущем генерала и одного из видных полководцев Белого движения Андрея Шкуро на Ставрополь, Ессентуки и Кисловодск еще до оставления их красными. Самым известным заложником стал Николай Рузский — представитель высшего генералитета в Первой мировой войне, главнокомандующий войсками Северно-Западного, а затем Северного фронтов, получивший широкую известность как главный оппонент Николая II из числа военных и активный участник процесса по отречению императора от престола. Как утверждается в Акте расследования по делу об аресте и убийстве заложников в Пятигорске в октябре 1918 года (белые не переходили на григорианский календарь, а потому продолжали жить по старому стилю. – «Газета.Ru»),
Рузский поплатился свободой, а затем и жизнью за то, что отказался сотрудничать с большевиками.
Особой комиссии удалось установить, что уже после его захвата в заложники Атарбеков несколько раз предлагал генералу пост главкома советскими войсками, однако тот «категорически отклонил это предложение и предпочел принять мученическую кончину от руки палача, громко заявив перед смертью, что власть большевиков он считает незаконной».
По формулировке деникинских следователей, «такое же достоинство и твердость духа» проявил другой захваченный генерал Радко Радко-Дмитриев.
«Я оставил родину для службы великой России; но служить хаму не согласен и предпочитаю умереть», — заявил этнический болгарин красным.
«Такие лица, как генералы Рузский и Радко-Дмитриев, равно как и некоторые из заложников, станут достоянием отечественной истории, — считали весной 1919 года члены Особой комиссии (цитаты приводятся по книге «Красный террор в годы Гражданской войны»). — Лично против популярного имени генерала Рузского красноармейцы-большевики, к мнению которых постоянно прислушивались советские сферы, ровно ничего не имели. Красноармейцы неоднократно приходили к генералу Рузскому с явным намерением арестовать его, но уходили, или добродушно сказав «пускай генерал Рузский еще погуляет на свободе», или с почтительными заверениями, что генерал добрый человек и что они его не тронут.
Как видно далее из дела, генералу Рузскому предлагали устроить побег, но он с чувством полного достоинства заявил, что совесть у него чиста и что поэтому у него нет основания спасаться бегством».
Остальные заложники не представляли для советской власти интерес как потенциальные военспецы, хотя среди них хватало именитых личностей. Так, еще до выхода приказа наркомвнудела были схвачены бывшие министры путей сообщений и юстиции Сергей Рухлов и Николай Добровольский, братья-князья Владимир и Леонтий Шаховские, генерал лейтенант князь Александр Багратион-Мухранский, контр-адмирал, во время Первой мировой — начальник Морского генерального штаба граф Алексей Капнист и многие другие. За редким исключением, члены списка заложников из 59 фамилий имели воинские чины не ниже полковника.
В отдельный перечень были занесены лица более низких званий, обвиненные большевиками в принадлежности к отряду Шкуро либо же любой другой помощи белым. К ним добавили нескольких фальшивомонетчиков.
«Поступить как с Николаем II, рассеяв прах»
Обреченных на смерть, но еще не знавших об этом людей поместили в «Новониколаевской» гостинице Пятигорска, прозванной красноармейцами «концентрационным лагерем». Арестантов содержали в жуткой тесноте в неотапливаемых помещениях с выбитыми стеклами, из-за чего некоторые из них простужались и умирали. Надзиратели постоянно издевались над своими узниками. Например, в один из дней ежеминутно врывались в их комнату, украшенные похищенными при обысках орденами и лентами и, глумясь, командовали им «смирно». Нередко с заложниками обращались как с собаками, выгоняя их из коридора со словами: «Пошли вон в свои конуры, барбосы». Приходившие в «концлагерь» матросы-большевики тоже выражали офицерам всяческое презрение.
«Здесь сидят не люди, а медведи и волки, которых нужно повести на Машук и поступить с ними так же, как с Николаем II, рассеяв и прах», — говорили они.
Не менее угнетающе на заложников действовал палач, подробно рассказывавший, как он мучит и убивает своих жертв.
Другим местом для заключения в Пятигорске служил подвал ЧК в доме № 31 по Ермоловскому проспекту, прозванный «ямой». Одним из любимых видов глумления над генералами и полковниками, попадавшими в «яму», были принудительные работы по очистке двора и отхожих мест без помощи каких бы то ни было вспомогательных средств, лопат, метел или тряпок. Надзиратель данного места повторял о том, что всех арестованных необходимо попеременно сажать в кипяток и холодную воду.
Судьба заложников была предрешена на Чрезвычайном съезде в станице Невинномысской. В четвертом пункте вынесенной делегатами резолюции заявлялось, что «каждый покушавшийся на жизнь члена трудящихся масс без всенародного суда считается изменником дела революции, и сами трудящиеся массы на белый террор буржуазии ответят массовым красным террором». Резолюция была опубликована на первой странице №157 «Известий ЦИК Северо-Кавказской советской социалистической республики» от 2 ноября 1918 года. На той же странице начиналась статья под заголовком «Красный террор», в которой приводился приказ № 6 ЧК по борьбе с контрреволюцией и, собственно, полный список казненных «в ответ на дьявольское убийство лучших товарищей».
Во многих документах, равно как и в современных данных о жертвах пятигорского убийства, выложенных, например, проектом «Бессмертный барак», упоминается о применении к заложникам высшей меры наказания в виде расстрела. Это не соответствует действительности. На самом деле, как следует из материалов «Дела №1»,
в людей не было выпущено ни одной пули – их рубили шашками, а некоторых добивали прикладами и штыками.
«За мою смерть вам отомстят русские»
Вечером 1 ноября командир карательного отряда, состоявшего из конных матросов и именовавшегося «батальоном смерти», приказал вывести заложников из «Новониколаевской» на улицу. Под мелким дождем и при густом тумане их повели в здание ЧК: там пленников поодиночке вызывали в комнату, где снимали с них одежду, а скрученные за спиной руки туго перевязывали тонкой проволокой (в таком положении многие тела были найдены Особой комиссией). Затем путь продолжился на окраину города – к подножию Машука, где располагалось кладбище. Основную толпу оставили ждать у ворот.
Примерно каждый час от нее отделяли 15 человек, которых вели к большой яме, еще утром заказанной большевиками местному смотрителю Валериану Обрезову.
У края могилы всем приказывали раздеться донага. Находившийся в первой группе приговоренных генерал Рузский начал говорить о том, что свободных граждан по неизвестной причине ведут на смертную казнь, что всю жизнь он честно служил, дослужился до генерала, а теперь должен терпеть унижения от своих же русских. На это последовал удар прикладом ружья и приказ замолчать.
Дальше показания допрошенных следователями свидетелей расходятся. Кладбищенский сторож Артем Васильев, следивший за экзекуцией на отдалении, утверждал, что в последние секунды жизни Рузский больше ничего не сказал. Другой очевидец по фамилии Вагнер со слов присутствовавшего при казни председателя кисловодской ЧК Кравеца утверждал, что перед тем как получить смертельный удар, бывший главком обратился к своим палачам: «Я — генерал Рузский и помните, что за мою смерть вам отомстят русские». Произнеся эту краткую речь, он склонил голову и сказал: «Рубите».
Еще один свидетель Тимрот поведал о разговоре с участием чекиста Атарбекова и других деятелей большевистской власти в кооперативе «Чашка чаю». На вопрос неизвестного Тимроту лица Атарбеков подтвердил факт убийства Рузского и Радко-Дмитриева, однако опроверг факт применения к ним расстрела.
«Рузского я зарубил сам, после того, как он на мой вопрос, признает ли он теперь великую российскую революцию, ответил: «Я вижу лишь один великий разбой».
Я ударил Рузского вот этим самым кинжалом по руке, а вторым ударом по шее», — поведал любимец Сталина.
Всем остальным жертвам приказывали становиться на колени и вытягивать шеи. Согласно заключению Особой комиссии, «палачи были неумелые и не могли убивать с одного взмаха: каждого заложника ударяли раз по пять, а то и больше». Кроме того, меткости препятствовала темнота. Только один матрос рубил умело, и обреченные просили его, чтобы именно он нанес им смертельный удар. Некоторые стонали, но большинство умирало молча. Казнь длилась примерно с 11 часов вечера до глубокой ночи. Сутки спустя большевики добили оставшихся заложников. За каждого казненного им выплачивалось по 10 рублей.
Наутро из могилы раздавались стоны заживо погребенных людей. Как показывал на следствии смотритель Обрезов, из одной ямы выглядывал, облокотившись на руки, один недобитый заложник, умолявший вытащить его из-под грубы мертвых тел и дать воды. Его забросали землей.
Сопоставлением рассказа с данными, добытыми при раскопке могилы 24 января 1919 года, удалось установить личность этого человека. Убитым оказался священник Иоанн Рябухин. Его труп был обнаружен в сидячем положении с поднятыми руками, будто он пытался выбраться.
Криминалистам удалось установить точную картину казни: у края ямы происходила рубка по головам и шеям приговоренных и беспорядочное забрасывание могилы убитыми и умирающими. В отношении отдельных трупов врачи-эксперты пришли к заключению, что они подвергались перед смертью побоям тупым оружием, а в некоторых случаях наносились увечья, как, например, отрубались носы, выбивались зубы, распарывался живот.