Ровно сто лет назад в эти дни интеллигенция медленно приходила в себя от шока из-за переворота в Петрограде, большевики ломали головы над тем, как удержать власть, а оказавшиеся в смертельной опасности представители старой элиты и армии лихорадочно соображали, что делать дальше.
В конечный успех большевистского предприятия тогда верили лишь единицы. Даже сам Ленин – и тому масса косвенных подтверждений – в глубине души не рассчитывал править страной больше месяца-другого. Пресса на Западе так и вовсе трубила о провале восстания уже через несколько дней после 25 октября (7 ноября по новому стилю).
Сохранились газетные карикатуры: «спаситель России» Керенский пинком вышибает куда подальше зарвавшегося большевика.
В Англии и Америке не сомневались, что дальше диалог вести придется с министром-председателем и его Временным правительством.
На деле же Керенский и близок не был к реставрации. Если Ленин, Троцкий, Калинин и другие умели расположить к себе толпу, и несмотря на различия, были заражены общей, связывающей всех идеей, то Керенский всего за несколько месяцев пребывания на политическом Олимпе умудрился настроить против себя всех.
От его нерешительности плевались в армии, над повадками и скрытой манией «бонапартщины» посмеивался истеблишмент.
За несколько часов до взятия Зимнего и ареста министров Керенский уехал из столицы за военной поддержкой. Его «отшили» практически все. Что характерно, единственного союзника бывший государственный лидер нашел в лице одного из самых неоднозначных армейских генералов Краснова, который в годы Второй мировой сотрудничал с Третьим рейхом.
Альянс казачьего атамана и политика-либерала обернулся полнейшим фиаско. Войска, памятуя о летнем аресте популярного в армии генерала Корнилова, в подавляющей массе отказались воевать за Керенского. Поход на Петроград после серии локальных стычек окончился в Гатчине заключением перемирия с красными. Казаки получили право беспрепятственно уйти на Дон, большевики взамен хотели арестовать зачинщика «контрреволюционного мятежа».
Керенский на расправу все же не дался. Скрылся из Гатчинского дворца, согласно поздним мемуарам, нарядившись матросом (а не в женское платье, как убеждала советская пропаганда). После бесплодных блужданий по ставкам контрреволюционных вождей он отбыл в эмиграцию.
В Новочеркасске Керенский получил от ворот поворот от атамана Каледина, с которым раньше, еще на посту министра-председателя, имел серьезный конфликт. В этот город осенью 1917-го принялись стягиваться резко оппозиционные установившемуся режиму офицеры и юнкера, политики и деятели культуры, студенты и гимназисты. Добраться сюда из охваченной смутой центральной России было непросто.
И если низшему составу еще как-то удавалось миновать красногвардейские кордоны и патрули, то командирам, чья внешность была известна противнику, для достижения цели приходилось прибегать к хитрости.
Например, генерал Деникин отправился в путь под видом польского крестьянина, а его ближайший единомышленник Корнилов пробивался с тяжелыми боями, в которых его опору составили верные текинцы.
Главных контрреволюционеров ценой собственной жизни освободил из Быховской тюрьмы главнокомандующий Духонин. То был его последний приказ: совсем скоро этого офицера, который, в отличие от спасенных им, никогда не интересовался политикой, сместил назначенный Совнаркомом главковерх — прапорщик Крыленко. Среди высокопоставленных военных Духонин стал одной из первых жертв новой власти. По пути из могилевской ставки в столицу его растерзала неуправляемая революционная толпа.
В Новочеркасске Корнилову и Деникину поначалу были уготованы роли второго плана. Организованное сопротивление красным на юге России возглавил генерал Алексеев, участник свержения Николая II и затем главком Русской армией при Временном правительстве.
Еще до большевистского переворота он создал так называемую Алексеевскую организацию — военное формирование, ставившее целью борьбу с враждебной политической силой, прекращение разложения армии и продолжение войны с Германией. Это было своего рода ответом авторитетного военного на появление при крупных предприятиях красногвардейских отрядов.
То есть бывший начальник штаба Русской армии начал выстраивать параллельную армейскую структуру еще при Временном правительстве и официальном курсе на участие в Первой мировой (на фронтах, правда, любая активность уже фактически прекратилась).
Алексеев стремился привлечь под свои знамена добровольцев — наиболее идейных военнослужащих империи, разделявших его взгляды на дальнейшее устройство как армии, так и всей страны.
Однако позже под грузом высоких потерь Добровольческой армии пришлось прибегнуть к насильственному рекрутированию крестьян и пленных. Но на первых порах командир делал ставку на личное желание солдат.
Вопреки укоренившемуся в советскую эпоху стереотипу, Белое движение не состояло сплошь из бывших дворян, высших офицеров и казаков. Напротив, представители знатных фамилий, равно как и крупные промышленники, с одинаковым недоверием отнеслись и к белым, и к красным, видя у них общую цель — забрать власть. Многие из тех, кому «было, что терять», покинули Россию (временно или навсегда), не дожидаясь начала Гражданской войны.
Также большое заблуждение — считать военную силу Ленина и Троцкого «армией рабочих и крестьян». Царских офицеров здесь, по крайней мере, на первых порах, было не меньше, чем в рядах противника.
Костяк Добровольческой армии составил младший офицерский состав и юнкера. Помимо идей, эти люди зачастую не имели за душой не то что поместий с крестьянскими душами, а и копейки.
Рисковать было нечем, зато у Алексеева давали жалование и регулярное питание.
Помогали (поначалу) семьям убитых, финансово способствовали переправке на Дон. В условиях интенсивных действий многие стремительно росли в чинах, в рекордные сроки проходя путь от поручика до капитана и дальше.
Немало было таких, кто вставал под добровольческие знамена из-за веры. Людей приводила в ярость антирелигиозная политика большевиков. Особую роль добровольцев Алексеева воспевал великий русский писатель Иван Бунин, имевший к организации самое прямое отношение. Добровольческую армию он считал «славнейшей и прекраснейшей страницей всей русской летописи».
«Спасение в нас самих, в возврате к Божьему образу и подобию, надежда — на тех, которые этого образа и подобия не утрачивали даже в самые черные дни, — которые, испив до дна весь ужас и всю горечь крестных путей, среди океана человеческой низости, среди звериного рева: «Распни Его и дай нам Варраву!» —
перед лицом неслыханного разврата родной земли, встали и пошли жизнью и кровью своей спасать ее, и повели за собой лучших ее сынов, лучший цвет русской молодости, дабы звезда, впервые блеснувшая над темнотой и скорбью Ледяного похода, разгоралась все ярче и ярче
— светом незакатным, путеводным и искупляющим несчастную, грешную Русь!» — эти строчки принадлежат перу будущего Нобелевского лауреата, ярому противнику красных.
Большим подспорьем для дела Алексеева послужило упомянутое выше освобождение быховских узников вопреки воле Совнаркома 19 ноября (по старому стилю). Высшие офицеры, цвет императорской армии, уже фактически приготовленные большевиками к казни, и распределили командные позиции. Марков, Лукомский, Эрдели, Романовский, Плющевский-Плющик — все эти и многие другие знаковые фигуры Белого движения поддержали летнее выступление Корнилова, подверглись аресту Временным правительством, а месяцы спустя избежали верной смерти от красных благодаря поступку генерала Духонина.
Алексееву удалось ужиться в одной берлоге с другим мастодонтом – Корниловым, с которым он давно и жестко конфликтовал. В результате декабрьского разделения сфер влияния Михаилу Васильевичу отошли пост Верховного руководителя Добровольческой армии, финансы и политика, Лавру Георгиевичу — непосредственно управление войсками.
На первых порах личный состав численно не дотягивал и до трех тысяч человек. Боевое крещение формирование получило вскоре после своей дебютной комплектации —
26 ноября состоявшая из добровольцев Георгиевская рота вместе с новочеркасскими казаками вступила в сражение с большевиками, захватившими власть в Ростове-на-Дону после вооруженного мятежа.
На следующий день бои продолжились силами Преображенского лейб-гвардии полка и Юнкерского батальона. Красные всегда превосходили врага в количестве, а уже первые столкновения стоили белым до четверти войск, погибли все кадеты Одесского и Орловского корпусов.
Несмотря на попытки белых поднять казаков-донцов, те не пошли за добровольцами, заняв нейтралитет. По официальной версии, именно по причине их предательства в Новочеркасске застрелился атаман Каледин. Казачий демарш с горечью описывал в своих мемуарах генерал Деникин.
Те же, кто сохранил верность добровольческой идее, впоследствии стали «первопоходниками» — участниками Ледяного похода, в котором по сути и родилась та сила, которая едва не свергла большевиков.