— Виктор Дмитриевич, какую должность вы занимали на момент стыковки «Союз» — «Аполлон»?
— До этого я занимался лунной программой, был руководителем группы планирования по программе облета Луны кораблями «Зонд». По окончании программы Л-1 часть коллектива забрали на программу «Союз» — «Аполлон», я попал в нее в качестве сменного руководителя полета. Управление полетами шло сменами по восемь часов, которые меняются друг за другом, и сейчас такая схема работает.
Нас было трое, дома мы не появлялись семь дней — успеваешь только сдать смену, пообщаться с журналистами в Москве, вернуться поспать в ЦУПе и снова в смену.
— Кому изначально пришла в голову идея стыковки советских и американских космонавтов?
— Эта мысль пришла в голову необычному человеку в 1966 году. Американец, писатель, представитель СМИ Мартин Кейдин написал роман «В плену у орбиты». В 1966 году в космос летали наши многоместные «Восходы» и американские «Джемини». Он описал ситуацию, когда «Джемини» должен был возвращаться на Землю и у него не включились тормозные двигатели. Но в СССР оказался готовым к запуску корабль «Восход», который спасает американца.
Мартин попросил космонавта Германа Титова написать предисловие и спросил, а могло ли такое быть в жизни? И Титов ответил утвердительно.
После окончания программы «Аполлон» у американцев наступила некоторая пауза, и нужно было найти достойную новую программу. Администратор NASA Джон Пейн обратился к президенту Академии наук СССР с предложением провести совместную программу в космосе.
После предварительной проработки при встречах советских и американских специалистов в 1970–1971 годах в 1972 году Косыгиным и руководством США был подписан договор о сотрудничестве по многим отраслям, и один раздел был посвящен космосу с возможностью совместного полета пилотируемых кораблей США и СССР.
— Какие технические проблемы предстояло решить для стыковки?
— И мы, и американцы уже давно летали и выполняли стыковки на орбите. Но оказалось, что каждая страна шла своим путем. Основных проблем насчитывалось порядка семи. Первая — обоим кораблям надо было взлететь на орбиту с одной высотой и наклонением и выполнить процедуру поиска корабля партнера и сближения с ним. Оказалось, что компьютерная модель атмосферы, необходимая для расчета движения, у нас одна, а у американцев — другая. То же самое с гравитационной моделью Земли. Система единиц измерения: у них английская — футы, фунты, а у нас метрическая — сантиметры и километры. Договорились на метрической, американцам пришлось переучиваться. Многие решения были приняты на основе компромисса — взяли стандарт атмосферы советский, а гравитационного поля Земли — американский. Высоту выбрали 225 км, и мы убедили США принять наше наклонение орбиты — 51,80, которое определялось географическим положением Байконура. При этом «Аполлону» пришлось менять наклонение в полете. Это было возможно благодаря большому запасу топлива на «Аполлоне».
По каждой проблеме была создана группа с двумя руководителями и двумя коллективами. По крайней мере руководители все знали английский, я его учил и на техническом уровне мог объясниться. Мы создали Glossary — словарь технических терминов, в котором были не слова, а целые выражения на английском и русском.
Когда стало ясно, что системы измерения параметров сближения кораблей несовместимы, наши специалисты предложили взять американскую систему, поставив на наш корабль ее ответную часть.
Это тоже был компромисс. Другая проблема в том, что наши и американские узлы стыковки не подходят друг к другу. У нас на пассивном корабле стояла воронка (мама), на активном корабле ставился штырь (папа). И если на орбите гибнет корабль со штырем, то туда надо лететь с конусом. Но ранее для «Союза» и станции «Салют-1» мы спроектировали так называемый андрогинный узел, главное преимущество которого — это возможность сделать внутри него тоннель. «Андрогинный» — это из греческой мифологии, значит «двуполый». Мы мечтали, чтобы все корабли всех стран были совместимыми благодаря таким узлам, но до сих пор, к сожалению, этого не случилось. США признали наш узел более оригинальным и приняли нашу схему с одним условием: каждая сторона изготавливает свои узлы сама.
Но была еще проблема совместимости атмосферы на кораблях. На «Аполлоне» она была кислородная, с давлением 263 мм ртутного столба, очень «пожароопасная».
Из-за этого на «Аполлоне-1» погиб экипаж из трех человек: сгорели так, что от них ничего не осталось.
У нас же применялась земная атмосфера с давлением 730 мм. Если атмосферы смешать, американцы как бы «попадут на Эверест», а мы можем получить взрывоопасную смесь, решили не смешивать. Придумали поставить между кораблями шлюз весом пару тонн. Наша ракета такой груз вытащить не могла, у американской же ракеты были резервы веса. Этот шлюз помог не смешивать атмосферы: астронавт должен был проникнуть в него, побыть там, впустить туда атмосферу из «Союза», открыть люк и перейти в «Союз». Подобным образом должны были действовать и наши космонавты при переходе в «Аполлон».
Были и другие проблемы: совместимость средств управления полетом, средств связи, взаимодействия экипажей на орбите и персонала управления на Земле и т.п.
Мы горды тем, что в самый разгар «холодной войны» космическая отрасль двух стран научилась принимать хорошие решения на базе компромиссов. Хорошо бы и сегодня помнить об этом, и не только в космической отрасли.
— В процессе подготовки проявлялась ли в чем-то отсталость нашей техники, например компьютерной?
— Мы к этому моменту уже имели хороший опыт космических полетов, достаточно напомнить, что нам принадлежал приоритет в запуске первого человека в космос, проведения групповых полетов двух кораблей, первого выхода космонавта в открытый космос и ряд других. Но мы все-таки волновались, поскольку не очень ориентировались в американском уровне. Но мандраж быстро рассеялся: никакой отсталости в нашей космической отрасли не было. Главное не в том, у кого компьютер мощнее. Главное в том, чтобы все операции космического полета выполнялись надежно и оперативно, а с помощью каких средств это делается — условно говоря, топором, долотом, вручную, дубинкой — это второстепенно. Все процедуры выполнялись на нашем корабле с применением отечественных средств на нужном уровне надежности.
— В процессе подготовки стороны тянули одеяло на себя?
— Конечно, но не до безобразия. Были споры: какому кораблю стартовать первым, над чьей территорией проводить стыковку кораблей, на каком корабле проводить первую встречу космонавтов и астронавтов и ряд других проблем. У нас даже мысли не возникло, например, управлять «Аполлоном». Во-первых, мы его не делали, во-вторых, были уверены, что управлять им мы в короткие сроки не научимся, да и зачем? Им тоже в голову не пришло предлагать управлять «Союзом».
И мы поняли, что своими мозгами мы совпадаем с ними, мыслим примерно одинаково. Наш общий принцип был: все решения должны исходить из целесообразности.
— По каким критериям формировались экипажи?
— Принцип был таков: как минимум один космонавт и астронавт должен иметь опыт космических полетов. Трудно сформировать экипаж из одних летавших космонавтов, формировать экипажи из новичков недопустимо. Командир Леонов был опытным космонавтом, он первым в мире вышел в открытый космос, бортинженер Кубасов ранее тоже летал один раз. Стаффорд дважды летал на кораблях «Джемини», Слейтон не летал, Бранд ранее тоже не летал.
— Как в СССР освещалась экспедиция?
— В СССР впервые старт был показан по телевидению в реальном времени. Все события полета, начиная от старта ракеты и заканчивая спуском корабля на парашюте, также широко освещались СМИ. Каждый день после смены мы выезжали в Москву на брифинг с журналистами.
— Старт прошел без проблем?
— Перед запуском «Союза» возникла одна нештатная ситуация на корабле «Союз». Мы знали, что у американцев на борту цветное телевидение, у нас же на всех кораблях до этого были черно-белые камеры. Но для этого полета в Ленинграде была создана цветная система, мы решили выступить на уровне. Но перед самым стартом проверка показала, что наши камеры выдавали на Землю черно-белое изображение, сломалось кодирующее цвет устройство. Можно было задержать старт «Союза», слить компоненты топлива из ракеты, снять оборудование, поставить другой комплект и стартовать через два дня. Но мы решили в обход этого блока сбрасывать картинку на Землю, тут кодировать сигнал в цвет и пускать сигнал в широкое вещание.
После выхода «Аполлона» на орбиту и перестыковки «Аполлона» со шлюзовым отсеком было обнаружено, что стыковочный узел между «Аполлоном» и шлюзовым отсеком не убирается.
Это значит, что состыковаться с «Союзом» можно, но провести переходы экипажей в корабль партнера не получится! Это вам не потеря цвета в телевидении!
Состыковались, и по программе надо было выполнить символическую процедуру встречи. Сделать это хотели на границе двух кораблей, осуществить рукопожатие через порог. Однако в тоннеле американского шлюзового отсека помещался лишь один человек, второго впихнуть нельзя, показать все это камерой и подавно. Придумали вариант: Стаффорд заходит в шлюзовой отсек, из него подает руку Леонову. Фактически рукопожатие было в нашем «Союзе». Кубасов стоит с камерой, Леонов пожимает руку и следующим движением втягивает Стаффорда к себе вопреки инструкциям.
Первая встреча была в «Союзе», основная работа была символической деятельностью: обмен сертификатами, соединение медалей, состоявших из двух половинок, совместный обед, телевизионный сеанс. На сон все уходили в свои корабли, закрывали люки.
— В чем была научная программа?
— Были биологические эксперименты, на борту размножались грибки, исследовался микробный обмен в организме человека. Был эксперимент с солнечным затмением, когда после расстыковки «Аполлон» закрывал Солнце, а с «Союза» фотографировали его корону. Исследовался процесс сварки в невесомости, и ряд других совместных и односторонних экспериментов.
— Что случилось с «Аполлоном» на спуске?
— «Союз» сел благополучно 21 июля, посадку впервые показали по телевидению в реальном времени. Был большой резонанс в средствах массовой информации.
«Аполлон» остался на орбите на два дня для выполнения каких-то автономных работ. «Союз» сел, пресса погудела и забыла, что «Аполлон» еще на орбите. В день посадки произошла серьезная нештатная ситуация на «Аполлоне». Его капсула при спуске на парашютах стабилизировалась двигателями, один из компонентов топлива которых — ядовитый гептил, как у нас на «Протоне». Он впитывается в кровь, в клетки и трудно выводится из организма. В определенный момент корабль нужно было соединить с атмосферой — открыть несколько клапанов. Но сначала надо остановить работу двигателей, подождать, пока вокруг рассеется ядовитый газ. Стаффорд читал инструкции, Слейтон нажимал кнопки. Стаффорд велел блокировать двигатели, но Слейтон не услышал. Стаффорд скомандовал открыть клапаны, Слейтон их открыл, и весь этот газ засосало внутрь. Стаффорд обнаружил, что самый старый астронавт Слейтон отключился, посмотрел на Вэнса — тот тоже — и понял, что внутри что-то выделяется ядовитое. По инструкции он надел маску на себя, потом на остальных, и пошли на посадку. При посадке снова невезуха — аппарат сел при волнении и, всплывая, перевернулся. Полуживые астронавты оказались висящими на ремнях лицом вниз. На палубе авианосца они не могли стоять, позади каждого стоял врач и поддерживал. Когда их повезли в Вашингтон к президенту, их тоже сопровождали врачи.
— Как встречали космонавтов?
--У космонавтов была реабилитация. Персоналу надо было тоже отдохнуть: у нас «светил» запуск такого же «Союза-22» для проведения многозонального фотографирования Земли. Мы продолжали заниматься своим делом. Потом космонавты начали ездить на встречи по всем странам с большим количеством сопровождающих. Началось, как говорится, награждение непричастных.
— Какой след в истории и, в частности, в истории космической техники оставило это событие?
— К сожалению, важный опыт, полученный в этом полете, длительное время не находил применения. Забегая вперед, нужно сказать, что в 2001 году такая ситуация случилась. Американский многоразовый корабль «Колумбия» на этапе выведения на орбиту получил повреждение левого крыла от сорвавшегося с топливного бака куска льда. Неисправность не была обнаружена в полете, «Колумбия» не была оснащена стыковочным узлом, корабль-спасатель не был использован, и при спуске весь экипаж шаттла «Колумбия» погиб.
В 2014 году наконец-то удалось сделать большое дело — согласовать стандарт для совместимых космических стыковочных узлов, который рекомендован всем странам, проводящим стыковки в космосе. Теперь проблем спасения экипажей в космосе не будет. Как сказал один специалист из США, мы создали технологию совместного полета. Ведь из всех деяний человека самое ценное — создание новой технологии, которая может быть использована для других полетов.
Мы подружились, поняли, что американцы — такие же ребята и девчонки, как и мы, которые так же мыслят, и с ними можно делать общее дело, и мы сегодня работаем с ними на программе МКС.
Этот полет открыл эру совместных пилотируемых полетов, в последующем были программы «Интеркосмос», программа «Мир» — «Шаттл», программа «Мир» — «NASA», программа МКС, которая продолжается и сейчас на Международной космической станции. Технологии проекта «Союз» — «Аполлон» живут и работают поныне и, я думаю, будут использоваться и в будущем при организации международных полетов на Марс и другие планеты.