В последнее время заметно оживились обсуждения, связанные с реформой российской науки. Возможно, это связано с тем, что истекают сроки исполнения поручений, которые были даны президентом России по итогам заседания совета по науке и образованию 8 декабря 2014 года.
Для того чтобы посоветоваться с учеными институтов РАН об оптимальной стратегии выполнения этих поручений, Федеральное агентство научных организаций (ФАНО) запустило публичное обсуждение сразу двух документов — проекта плана реструктуризации научных организаций и проекта программы формирования кадрового резерва. Одновременно Министерство образования и науки России (МОН) выставило на общественное обсуждение методические рекомендации по распределению субсидий научным институтам в рамках государственного задания:
в разработке этих методических рекомендаций активное участие принимал совет по науке при Минобрнауки.
В ходе обсуждений с коллегами у меня сложилось впечатление, что ученых, которым небезразлично будущее российской науки, можно разделить на три основные группы.
В самую большую из них входят ученые, которые категорически не приемлют реформу и требуют «вернуть все как было». Думаю, что они и сами понимают, что это невозможно, поэтому дальше мы эту позицию рассматривать не будем. Вторую группу составляют те, кто ставит во главу угла организационные преобразования, и в первую очередь пресловутую реструктуризацию, понимаемую как слияние нескольких научных институтов в один мощный центр, создаваемый для решения крупной научной задачи. Наконец, третья группа — это те, кто смещает центр тяжести реформы на финансовые рычаги, отстаивая идею зависимости от научной результативности того финансирования, которое получают организация, лаборатория, отдельный ученый в духе упомянутых выше методических рекомендаций по распределению субсидий между институтами.
Что можно сказать о реструктуризации сети научных институтов? Конечно, определенные преобразования в этой области назрели и их надо осуществлять.
Но это должна быть абсолютно прозрачная процедура, основанная не на волюнтаризме, а на объективных данных.
Для этого надо сначала надо провести оценку результативности научных организаций России, определить лидеров и отстающих и уже с учетом этого проводить реструктуризацию. Критерии оценки эффективности разработаны уже около года назад, тогда же создана межведомственная комиссия по оценке, и совершенно непонятно, что же так долго мешает приступить к этой работе.
С другой стороны, даже после проведения оценки результативности работа по изменению сети институтов должна проводиться очень аккуратно. И тут не поможет опыт организации сети научных институтов Германии, который пропагандируется в одном из документов, представленных ФАНО на публичное обсуждение. Я хорошо знаю организацию немецкой науки и могу сказать, что она максимально удалена от того, что мы имеем в России, механическое копирование здесь бессмысленно.
И вообще, если институт слабый, зачем его с чем-то сливать? Не разумнее ли найти способного молодого лидера с новой востребованной тематикой и призвать его «на руины»?
Энергичному человеку иногда даже легче строить новое, используя существующие, хотя и уже частично отживающие старые формы, чем приходить в сильный, эффективно работающий институт.
Отдельно следует сказать об объединении интеллектуальных ресурсов организаций в целях развития междисциплинарных исследований: предложения о таком объединении должны быть представлены к 15 мая — это еще одно поручение президента. Я думаю, что как раз в этом пункте можно использовать организационные формы, которые апробированы в Германии. Я имею в виду проекты коллабораций по определенной тематикe — ученых внутри одного института (Sonderforschungsbereich) и ученых разных институтов (Schwerpunktprogram), — которые уже много лет проводит Немецкое научно-исследовательское общество (DFG). Такая форма организации совместных исследований по междисциплинарной тематике очень гибкая, темы могут меняться с течением времени, и совершенно не требуется какого-либо изменения юридической формы участвующих организаций.
Думается, что реформа научной сферы в России не принесет никаких плодов, пока она не дойдет до отдельного ученого. До этого еще далеко. Пока произошло лишь переподчинение институтов: вместо одной бюрократической организации (президиум РАН) возникла другая — ФАНО. Что заметит отдельный активно работающий ученый, если его институт сольют с другим? В большинстве случаев изменится лишь вывеска, которую он каждый день видит, приходя на работу.
Изменения затронут каждого ученого только тогда, когда он будет видеть, что, работая лучше, публикуя статьи в ведущих международных журналах, получая признание в мировой науке, он получает в своем институте большую зарплату, имеет больше средств на необходимые ему приборы, расходные материалы и командировки, получает дополнительные площади для своей лаборатории.
Идея поставить финансирование науки в зависимость от научной результативности является основной в упомянутых выше методических рекомендациях Минобрнауки. Это включает в себя не только повышенное финансирование наиболее эффективных институтов, но и адресную поддержку ведущих ученых и наиболее результативных лабораторий. Я об этом уже писал, не буду повторяться.
Остановлюсь только на часто приводимых аргументах, что повышенное адресное финансирование наиболее успешных ученых и научных лабораторий приведет к значительному сокращению числа работающих в фундаментальной науке. Логика таких рассуждений проста: повышение финансирования науки в ближайшее время не предвидится, поэтому если какие-то ученые получают больше средств, то их нужно откуда-то взять, то есть уволить тех, кто работает неэффективно. Думаю, что эти рассуждения не вполне правомерны: «закон сохранения денег» работает только для закрытой системы. Но успешные ученые потому и успешные, что они умеют эффективно привлекать внешние источники финансирования — гранты научных фондов, контракты с промышленными компаниями, предприятиями ВПК, средства за счет участия в международных проектах.
Другое дело, что, выиграв грант или получив контракт с промышленностью, эти научные лидеры, скорее всего, наберут себе команду молодых квалифицированных специалистов, где не найдется места неэффективным «отдыхающим в науке».
Закончить эту заметку я хотел бы так. В 1971 году мне посчастливилось окончить знаменитую Вторую физико-математическую школу (ныне — лицей «Вторая школа»), которую тогда возглавлял и сейчас возглавляет народный учитель России Владимир Федорович Овчинников. Правда, в его работе в этой должности произошел 30-летний перерыв — не по его воле.
<6>Когда его спрашивают, как ему удается создавать такие высококлассные коллективы, он обычно отвечает: «Очень просто. Я набираю хороших учителей и не мешаю им работать».
Мне кажется, что этот «принцип Овчинникова» вполне применим и для научных институтов: надо набрать хороших ученых и не мешать им работать, а еще лучше — помогать. Иными словами, надо перевести стрелки с бессмысленного бумаготворчества, мелочной регламентации, поддержки людей, которые ничего не могут сделать в науке, и сместить акцент на научных лидеров, доверять им, создать им комфортные условия для работы и обеспечить карьерные лифты и надежность их жизненной траектории. Только тогда российская наука сможет выйти из состояния стагнации.