— Владимир Михайлович, почти год назад министр образования Дмитрий Ливанов уволил ректора РГСУ Лидию Федякину за плагиат в диссертации. Это был тот случай, когда у человека истек срок давности для апелляции и его просто уволили. Таких случаев очень много: ректоры, чиновники. Как вы думаете, почему бы не увольнять других ректоров и чиновников со списанными диссертациями?
— Вы спросили: почему бы? Я не хочу рассуждать в категориях «бы». Другого такого случая по ректорам пока не знаю. У меня нет подтвержденного факта, официального, о плагиате какого-то ректора. По Федякиной всплыл факт — министр принял решение. Вот когда вы назовете мне фамилию и плагиат будет подтвержден ВАКом, президиумом ВАКа, тогда будем обсуждать.
— А где вы возьмете эти фамилии, если экспертный совет не будет его брать, раз срок истек? Никто не будет этим заниматься.
— Конечно, никто не будет заниматься.
— То есть у людей индульгенция?
— Создавайте научное сообщество, общественность, движения, принимайте решение, публикуйте на всю страну.
А потом уже любой руководитель, любой ректор вуза будет думать: ему нужно опозоренного профессора держать у себя в университете или не нужно.
— А на каком основании Ливанов уволил Федякину, если экспертного мнения не было высказано? На основе публикаций в СМИ или данных «Диссернета»?
— В данном случае это было решение министра. Думаю, министр хотел показать пример сообществу всему, в целом стране, что если вскрываются такие факты, то не сидите не ждите, увольняйте.
— А вам, ВАКу, это не сигнал?
— Нам это не сигнал, потому что мы не имеем права рассматривать такие диссертации, просто не имеем права, мы с этого начинали.
— Тогда личный вопрос. В Московской онкологической больнице №62 работает такой хирург — Царапкин, о его работе много хороших отзывов. «Диссернет» установил, что в его списанной диссертации крыс заменили на женщин, а кровь — на лимфу. Вы лично бы пошли на прием к такому доктору?
— Это означает просто очень плохую работу «Газеты.Ru» и других СМИ: вы не даете информацию для жителей, чтобы они к нему не шли. Вы должны были так опубликовать все это по всей стране, на Первом канале и на других, чтобы не портить людей. Чтобы он не лечил их. Пока вы не довели это до людей, люди идут к нему и лечатся, ложатся под нож к этому доктору.
Я, зная, кто он такой, конечно, к нему не пойду. Но 99% других не знают этого.
Но докторская степень может быть не только для лечения, она может быть для продолжения научных работ каких-то.
— Но если диссертация ворованная, через три года она не перестанет быть ворованной…
— Я просто этот факт не знаю и комментировать не могу. Может, она не сворована. Может, он хороший человек.
— А если вернуться к срокам обжалования… Какой, говоря научным языком, физический смысл этого срока? Зачем он нужен, если абстрагироваться от таких понятий, как менталитет и особый путь России?
— Это философский вопрос у вас. Берешь любую статью Уголовного кодекса, где есть срок давности, может быть три с половиной или с два с половиной года. В чем разница? А может быть пять или 15 лет.
— То есть вы считаете, что лишение степени — это наказание? Для наказаний у нас есть УК и КоАП, а лишение степени — всего лишь лишение того, чего не было у человека раньше…
— Конечно, наказание. Я считаю, что лишение степени — это наказание ученого, мы лишаем их степени: он не может получать доплаты, он не может должности занимать. Мы чем наказываем? Мы наказываем его косвенным образом. Не в лоб, не ремнем.
Я же не ставлю его к стенке ремнем и в ВАКе не бью ремнем. Я лишаю его степени, лишаю его привилегий.
— Хочу спросить про те случаи, когда экспертные советы ВАКа заседают по просьбе заявителей, того же «Диссернета», — имеет место некое самоуправство. Одни экспертные советы пускают заявителей по доверенности, а вот господин Порфирьев, глава экспертного совета по отраслевой и региональной экономике, не пускает, говорит только самолично приходить. Кто прав?
— Формально у нас нет ни в одном документе, что на экспертном совете ВАКа может присутствовать представитель заявителя. Могут присутствовать председатель диссовета, научный консультант или заявитель. Но мы говорим: приглашайте как можно больше людей, у нас в этом отношении нет ограничений. Но поскольку нет юридического разрешения, это отдается на усмотрение экспертного совета. Это их право.
— Вообще заседания экспертных советов — довольно закрытые, келейные мероприятия. Может быть, сделать их открытым? Вот журналист (или человек с улицы) туда может прийти?
— Нет, не может.
— Почему? Вот на суд — может. ЭС ВАКа — это более закрытое мероприятие, чем суд?
— Вы не на каждый суд можете прийти.
— Но тут речь не идет об уголовном преступлении, об убийстве, речь идет о научной репутации, как вы сказали. Почему туда не пустить журналистов?
— Я считаю, что здесь речь идет о научной экспертной оценке. В ней должны принимать участие только ученые эксперты в этой области.
Никого лишнего, неспециалистов и непрофессионалов там не должно быть.
— Как вы относитесь к инициативе оцифровки большого массива диссертаций, сделанных за последние десятилетия?
— Насколько я знаю, до 2000 года даже уже все оцифровали. Это первое. Второе. Не только как представитель ВАКа, с позиции как ученого, я просто понимаю, что для общества это хорошо, если все диссертации будут более доступны для ученых, в рамках электронных средств, интернета, телекоммуникаций, для молодых ученых из Сибири, с Дальнего Востока. Когда ученый может взять и в электронном виде запросить любую диссертацию. Это очень прогрессивно. И поэтому вот с этих позиций все другие последствия — они тонут по сравнению с возможностями, которые это открывает.
Поэтому, конечно, на это надо идти. И я знаю, что наше Министерство образования и науки, и Ленинка, они настроены на то, чтобы идти дальше, дальше — и оцифровывать все диссертации. Они настроены на эту работу.