В 1975 году на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) в столице Финляндии почти все государства континента, а также США и Канада подписали Хельсинкские соглашения. В них декларировалось мирное сосуществование разных социальных систем, двух военных блоков и нейтральных стран. Эти документы стали основой новой европейской архитектуры безопасности.
Однако в 1989 году началось разрушение социалистического блока. Прекратили свою деятельность Организация Варшавского договора (ОВД) и Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), на карте Европы вследствие распада СССР и Югославии появились новые государства. Кроме того, в течение 1992 года свой «развод» оформили Чехия и Словакия. Новую ситуацию требовалось зафиксировать новыми соглашениями.
Для этого было принято решение о проведении в начале декабря 1994 года встречи на высшем уровне в столице Венгрии. Там были подписаны важные договоренности, в том числе о переименовании СБСЕ в Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) с января 1995 года.
Обсуждался в Будапеште и один из ключевых вопросов безопасности в Старом Свете – проблема ядерного оружия, размещенного на территории бывшего СССР. Экономический коллапс и региональные конфликты в Абхазии, Нагорном Карабахе, Таджикистане, Южной Осетии и Приднестровье создавали реальную опасность попадания атомных боеголовок в руки террористов и агрессивных неконтролируемых режимов.
Поэтому уже в мае 1992 года Белоруссия, Казахстан и Украина вместе с РФ и США подписали Лиссабонский протокол: документ, по которому бывшие союзные республики отказывались от ядерного арсенала и передавали боеголовки и средства их доставки России, присоединяясь к Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Однако в обмен на односторонние уступки Киев хотел получить гарантии: в частности, по сохранению территориальной целостности страны.
На встрече в Будапеште эту тему вниманием не могли обойти. Один из подразделов итоговых решений был посвящен «нераспространению ядерного оружия». В одном из его пунктов говорилось, что государства-участники «будут поддерживать и поощрять присоединение всех государств к ДНЯО; в частности, государства-участники, которые еще не являются сторонами ДНЯО, вновь подтверждают свое твердое намерение в возможно кратчайшие сроки присоединиться к ДНЯО в качестве государств, не обладающих ядерным оружием».
А за день до публикации основных решений саммита СБСЕ президенты России, США и Украины, а также премьер-министр Великобритании подписали Будапештский меморандум. В этом документе говорилось, что, поскольку Украина подписывает ДНЯО «в качестве государства, не обладающего ядерным оружием», эти страны «подтверждают Украине свои обязательства… уважать независимость, суверенитет и существующие границы Украины… воздерживаться от угрозы силой или ее применения против территориальной целостности или политической независимости Украины…».
Таким образом, Будапештский меморандум должен был стать предпоследним этапом оформления безъядерного статуса Украины. В 1996 году Киев присоединился к ДНЯО, и Украина официально стала безъядерной.
В России тогда на документ мало кто обратил внимание. В рамках обсуждения Будапештского саммита куда больше говорили о разногласиях между Москвой и Западом, проявившихся в период подготовки, о возможном размещении миссии СБСЕ-ОБСЕ в Нагорном Карабахе. К примеру, обозреватели «Коммерсанта» назвали подписание меморандума «важным событием саммита», но детальных комментариев от них не последовало.
Вспомнили о Будапеште в начале 2014 года – в дни крымского кризиса. Представители Украины настаивали: документ подписан главами государств, и в нем написано, что он вступает в силу с момента подписания. Другие специалисты в области международных отношений, напротив, считали: поскольку его не ратифицировали, то он в силу не вступал, а являлся лишь декларацией. В марте 2014 года Владимир Путин заявил: «Когда мы указываем, что это антиконституционный переворот, нам говорят: нет, это не вооруженный захват власти, это революция. А если это революция, то тогда мне трудно не согласиться с некоторыми нашими экспертами, которые считают, что на этой территории возникает новое государство... а с этим государством и в отношении этого государства мы никаких обязывающих документов не подписывали». Позиция МИД России такова: в мае 2014 года ведомство отметило, что «утрата Украиной территориальной целостности явилась результатом не внешнего воздействия, а сложных внутренних процессов, которые с Россией и ее обязательствами по Будапештскому меморандуму никак не связаны».
Позиция Киева диаметрально противоположна: к 20-летию меморандума министерство иностранных дел Украины выступило с заявлением, в котором говорится, что «в 2014 году Российская Федерация нарушила взятые на себя обязательства... Таким образом, не только поставлены под сомнение гарантии безопасности ядерных стран по отношению к отдельно взятой стране, но и создан... прецедент». Российский МИД на годовщину меморандума не отреагировал.
Среди политологов есть и мнение, что к Крыму понятие «территориальная целостность Украины» не вполне применимо: с 1992 года там действовала конституция, по которой «Республика Крым самостоятельно вступает в отношения с другими государствами и организациями» (ст. 10).
Другие говорят, что эта позиция крайне уязвима, поскольку в ст. 9 заявлено прямо, что «Республика Крым входит в состав государства Украина». Кроме того, в 2014 году на полуострове действовала другая конституция, принятая в 1999 году. Стоит еще отметить, что отказ от основного закона 1992 года в марте 1995 года многими воспринимался как не до конца законный акт администрации тогдашнего президента Украины Леонида Кучмы.
Вокруг документа, подписанного в Будапеште, уже сформировалась целая мифология: говорили и о специфическом состоянии Бориса Ельцина в момент подготовки и подписания документа (однако это не подтверждается другими источниками и выглядит крайне сомнительно: договоренности такого рода готовятся долго, а процедура с ручками и первыми лицами скорее формальность). Статус меморандума также позволяет спорить юристам, можно ли рассматривать его как международный договор, а не как декларацию о намерениях.
Часть политологов убеждена: несмотря на статус меморандума, этот документ учитывался неядерными государствами в их политике, и дискуссии о том, имеет он силу или нет, нарушены его пункты или нет, для стран на самых разных континентах будут означать, что лишь атомная бомба спасет от территориальных претензий в критической ситуации.