— Яан Эльмарович, поздравляем вас с присуждением премии Грубера, стало ли оно для вас неожиданностью?
— Спасибо, да, это было неожиданно, особенно приятна формулировка, где указано, что мы с тремя другими астрономами создали то, что называется Near Field Cosmology (ближняя и внегалактическая космология). Раньше мы об этом не думали, но когда стали смотреть на крупномасштабную структуру Вселенной, то поняли, что эта структура во времени меняется очень медленно. И если сейчас какие-то структуры размером больше нескольких мегапарсек существуют, то это значит, что зародыши этих структур, скелет, были созданы еще в стадии инфляции Вселенной. И это мы стали понимать с начала 70-х годов. Зная это, мы можем изучать химический состав нашей и ближайших к ней галактик и восстанавливать эволюцию их и Вселенной в целом.
Мы действительно были одними из первых, кто это поняли.
— Какие работы конкретно отметил комитет?
— Я занимался численными моделями галактик — нашей галактики, Андромеды и других, учитывая их составляющие — диск, гало, балдж. И главная задача была найти массу этих составляющих, зная светимость. Есть две основные вещи, которые мы поняли первыми в мире. О скрытой (темной) массе в галактике к тому времени говорили уже почти сто лет.
Мы были первыми, кто понял, что это не обычная материя (звезды, газ, нейтрино), а что-то другое.
Ответ был предложен уже в 80-е годы, когда стало ясно, что это какие-то новые, не открытые физиками частицы, которые движутся медленно и образуют некую тонкую структуру.
Вторая вещь — мы поняли, что структура Вселенной не хаотическая, а представляет собой сеть, которая, как мы показали на конференции в Таллине в 1977 году, более или менее непрерывна.
Таким образом, мы были свидетелями смены двух научных парадигм — признание того, что существует темная материя, и существует космическая сеть. И они связаны, поскольку темное вещество динамически доминирует, его свойства определяют структуру Вселенной, и от структуры мы можем делать выводы о свойствах частиц этой скрытой массы.
— Рассказывают, что у вас есть некая комната, в которой для наглядности на ниточках развешаны галактики…
— Да, когда мы начали исследовать крупномасштабную структуру Вселенной, это был один из способов, чтобы иметь пространственное представление. Мы, два парня, просто сделали это в своем кабинете, но сейчас этого не сохранилось.
— В советское время в Эстонии была довольно мощная школа астрономии. Как на ней и на науке в вашей стране сказался распад СССР и вхождение страны в ЕС?
— Раньше мы были очень тесно связаны с московской школой — Зельдовичем, Паренаго и другими учеными. Конечно, теперь эти связи ослабли, но возникли новые связи. Переход оказался резким. В 90-е годы финансирование сильно сократилось и количество астрономов уменьшилось. Раньше мы входили в один союз и использовали возможность тесного сотрудничества с русскими. Сейчас мы вошли в другой союз и наладили более тесные контакты с западными учеными. Но старые связи с вашими учеными, например с Алексеем Старобинским, мы сохраняем до сих пор. Сейчас один наш молодой парень работает в Мюнхене у Рашида Сюняева постдоком.
Так что раньше мы использовали выгоды Советского Союза, сейчас — другие выгоды.
— Чем сейчас занимаются в Тартуской обсерватории?
— У нас три направления: астрономия, физика атмосферы и космические исследования. Год назад наши студенты собрали маленький эстонский спутник, который уже летает, весит 1 кг и проводит на борту шесть экспериментов. Главный — попробовать развернуть на орбите солнечный парус. Там применено много новых технических решений, которые раньше никогда не использовались.
— Вы следили за событиями вокруг Российской академии наук в последний год?
— Я знаю об этом, но специально не следил. Кстати, у нас тоже такие проблемы были. Мы реорганизовали нашу науку так, что сейчас все наши институты отданы университетам — это Тартуский университет, Таллинский технический, Сельскохозяйственный университет. Но наша обсерватория сохранилась как самостоятельная организация — не при академии, а при министерстве.
В общем-то наука без контактов с университетом стареет, и пример — Пулковская обсерватория.
— Вы упомянули про смену двух научных парадигм, что нового нам ждать сегодня?
— Из тех двух открытий может вырасти одно новое, более физическое. Дело в том, что природу темного вещества мы пока не знаем. Если мы ее поймем, это приведет к новому этапу изменения парадигм. Что это будет — никто не знает. Сейчас две субстанции — темная энергия и темная материя — самые загадочные. Люди думают, пока ответа нет, это и есть проблема для физиков и астрономов.