ТМ: Какова ваша оценка степени изученности проблемы депортации народов Советского Союза?
НБ: Более 20 лет назад, еще в РСФСР, был принят закон РСФСР «О реабилитации репрессированных народов», что упростило изучение и тем более публичное изложение многих аспектов ранее запретной проблемы. За это время появилась большая литература, связанная с отношениями по вектору «народы и власть» и касающаяся самой тонкой нити человеческих отношений — межэтнических. Так, в 2004 году в Кабардино-Балкарской Республике вышли две небольшие по объему брошюры под общим названием «Балкария. Депортация». Мое внимание в них привлек постулат: забыть прошедшее невозможно, но преобразовать энергию привычной памяти в силу суждений стоит, потому что включается основная сила человека, его источник истины и морали.
ТМ: Формальное обоснование решения о принудительном переселении чеченцев и ингушей и упразднения Чечено-Ингушской АССР известно — «за пособничество фашистским оккупантам». Что же в действительности двигало центром при проведении операции «Чечевица»?
НБ: Процесс адаптации чеченского и ингушского сообществ, их интеграция в социалистический социум была очень трудной. В первые послереволюционные годы происходила коренизация власти, решался аграрный вопрос, улаживались межэтнические отношения с соседями. А затем началась коллективизация. Способно и готово ли было сообщество к безболезненному решению этих сложнейших вопросов? Думается, что очень отдаленно. Усложняло процесс адаптации и то, что знание русского языка среди чеченцев составляло 0,84%, среди ингушей — 3%. В свою очередь, недружелюбному отношению центра к этническим общностям способствовали экономические трудности, не завершившаяся коренизация власти, неудовлетворенность степенью реализации лозунгов революции на местах, выступления против советов. На поверхность вытаскивалась общая оценка — «неблагонадежность». Война обострила это напряженное, «бифуркационное состояние», проявились такие институты, как дезертирство, уклонение от службы в Красной армии. Но я хочу напомнить, что на фронте было около 18 тыс. чеченцев и ингушей. 500 человек направлялись в рабочие колонны. 2880 чеченцев и 1085 ингушей были награждены орденами и медалями, 4455 чеченцев стали инвалидами, как и 1865 ингушей.
ТМ: Можно ли на основании каких-то документальных источников понять, была ли какая-то оппозиция принятию решения в высшем политическом руководстве страны?
НБ: Что касается высшего руководства страны, то как таковой оппозиции в документах, в том числе и в «Особой папке» И. Сталина, применительно этнических общностей не просматривается, хотя, например, решение вопроса о выселении этнических общностей на территории северо-запада страны вызвало определенную оппозицию. Оставались на слуху весьма робкие заявления руководителей партийных и органов советской власти непосредственно на территории Северного Кавказа. Однако тоталитарная система не позволяла существовать открытой оппозиции в обществе. Но, безусловно, решение органов власти в 1940-е годы о принудительном выселении этнических общностей могло расцениваться только как противоречащее здравому смыслу. Протесты против такого унизительного положения скорее проявились уже после свершившегося принудительного переселения. Отмечались зачатки протестного движения, но они носили робкий характер и исходили со стороны чеченской и ингушской элиты, находившихся на службе в Красной армии чеченцев и ингушей, в первую очередь офицерского состава.
ТМ: Можно ли прийти к такому выводу, что руководство партии и государства опиралось в тот момент на опыт принудительных переселений советских немцев, карачаевцев, калмыков?
НБ: Нет, такая трактовка невозможна. На Северном Кавказе подобный опыт был накоплен со времен Русско-японской войны, когда выселялись с территории Кавказского наместничества японцы, китайцы, корейцы, а затем такие акции проводились периодически. Затем последовало переселение казаков Терского, Кубанского и Донского казачьих войск, раскулачивание, в том числе в казацкой среде. Предпринимались попытки принудительного выселения русских и армян с территории современной Республики Адыгея. Непосредственно в конце 1930-х — начале 1940-х годов подобные акции проводились в отношении советских немцев (более 200 тыс. человек), курдов, иранцев. Но нужно подчеркнуть, что принудительные переселения, депортации — это не порождение социалистической системы. К подобным мерам неоднократно прибегали и царское правительство, и правительства других государств.
ТМ: Каким было сопротивление со стороны выселяемых? Можно ли говорить об организованном сопротивлении?
НБ: Были и групповые, и индивидуальные протестные выступления, особенно в начале переселения. Однако на это крайне резко реагировали лидеры партии и государства. Любое несогласие с позицией партии тут же каралось вплоть до применения вооруженной силы, как поясняется в материалах и документах, это обусловливалось чрезвычайным характером военного времени. После принудительного переселения главной формой протеста стали побеги с мест поселения. Но если судить по имеющимся документам и материалам, то выселенные сообщества не были единым организмом. Были среди переселенцев и те, кто рьяно нес службу на стороне органов власти и НКВД СССР, в том числе и из представителей ислама.
ТМ: Каким образом проходило заселение территории бывшей Чечено-Ингушской АССР?
НБ: Уже в 1944 году новые контингенты переселенцев прибывали из областей РСФР на территорию созданной Грозненской области. На основе постановления №54 Совета народных комиссаров СССР, принятого 8 января 1945 года, из Брянской, Вологодской, Ивановской, Калужской и Кировской областей РСФСР должны были прибыть в Грозненскую область 2000 колхозных хозяйств. Председатели облисполкомов обязаны были до 15 марта 1945 года «обеспечить отбор и отправку семей колхозников-переселенцев». В Грозненскую административную область переселилось по плановым заданиям из разных областей РСФСР, Украинской ССР, Молдавской ССР и Армянской ССР 78,5 тыс. представителей разных национальностей, которые и составили на территории области этнические меньшинства.
Некоторые территории бывшей Чечено-Ингушской АССР заселялись жителями из горных районов Северной и Южной Осетии. Частично новыми жителями области стали осетины, проживавшие на территории Казбегского района Грузинской ССР. Причем именно переселение осетин (здесь я соглашусь с оценкой исследователей С.А. Хубуловой и У.Ш. Тедеевой) заложило «основу нового межэтнического конфликта, который медленно тлел с 1957 года — года реабилитации депортированных кавказских народов, и разгорелся в пожар на исходе ХХ века».
ТМ: Каким было правовое положение принудительно переселенных в Казахскую и Киргизскую ССР? Какими были взаимоотношения между переселенцами и местными жителями?
НБ: Вопрос о правовом положении спецпереселенцев, а вернее, всех тех из принудительно переселенных, кто попадал под статус «спецпереселенцы», — особая тема для обсуждения. Их статус регламентировался инструкциями НКВД — НКГБ СССР, постановлениями Государственного комитета обороны (ГКО) и положением от 8 января 1945 года «О спецкомендатуре». Зачастую спецпоселенцы должны были отмечаться в комендатуре, то есть покинуть новые места они не имели права. Но при этом переселенцы могли, к примеру, участвовать в выборах в Верховный Совет СССР, а права их определялись порядком военного времени. Постепенно они вовлекались в общественную жизнь районов и республик, где они оказались. Поэтому ценно исследование профессора Л. Белковец, которая полагает, что ни о каком геноциде со стороны государственной власти говорить в отношении спецпереселенцев нет основания. Ограничения стали ослабляться после смерти Сталина в 1953 году. Это коснулось и режима проживания, а главное — стало возможным переселение к прежнему месту жительства.
ТМ: С какими трудностями в первую очередь столкнулись спецпереселенцы?
НБ: Конечно, речь шла об адаптации на новом месте. Кроме того, были экономические проблемы: возникали трудности в наделении их землей, средства на обустройство, выделенные из Центра, зачастую разворовывались. Но это не значит, что не устанавливались дружественные отношения с местным населением, достигалось взаимопонимание в межэтнических отношениях. Часто дети спецпоселенцев проживали в казахских и киргизских семьях. Это была огромная помощь семьям спецпереселенцев. Но, конечно, их жизнь протекала с большими трудностями.
ТМ: Смогло ли государство в дальнейшем в полной мере реабилитировать принудительно переселенные народы?
НБ: Я хочу начать с того, что сам вопрос о реабилитации никогда не сходил с повестки дня. Число обращений представителей чеченской и ингушской интеллигенции — писателей, поэтов, общественных деятелей, бывших партийных функционеров, представителей органов советской власти — заметно возрастало год от года. По моему мнению, это было определяющим фактором, сыграло заметную роль, а не выступление Н.С. Хрущева на ХХ съезде партии. Катализатором для обращений стала смерть Сталина. В результате ЦК КПСС и союзное правительство вынуждены были реагировать, принимались разные меры вплоть до создания автономии для чеченцев, немцев на территории Казахской ССР.
Смогло ли реабилитировать государство в полной мере граждан? По моему мнению, применительно к народам Северного Кавказа, калмыкам — да. Если и была необходимость принятия известного закона РСФСР «О реабилитации репрессированных народов» (26 апреля 1991 года), то он должен был иметь распространение на советских немцев, корейцев, поляков, крымских татар, ингерманландских финнов, греков, болгар и др., не реабилитированных в конце 1950-х годов. К сожалению, это было выполнено только лишь частично.