— Есть ли шанс снизить уровень бюрократии в науке? Например, в коммерческих фирмах оформлением командировок и других бумаг занимаются специальные люди, а в России ученые тратят много своего рабочего времени на всякую бумажную волокиту.
— Мы очень хорошо понимаем, что наши ученые действительно перегружены ненужным бумаготворчеством. Недавно мы закончили большую работу по анализу отчетности федерально-целевых программ (ФЦП). Посмотрели на заявки, на отчеты, на то, документами какого уровня и какими нормативными актами те или иные требования зафиксированы. В результате по контрактам в рамках ФЦП «Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно-технологического комплекса» на 2007—2013 гг. на треть сокращено количество документов, заполняемых исполнителем, на 40% — количество подтверждающих документов. Количество отчетных документов, заполняемых исполнителями по грантам ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009—2013 годы, сокращено до четырех. Конечно, текущие ФЦП уже близки к завершению, поэтому важнее, что эти наши наработки лягут в основу конкурсной документации новых ФЦП, которые сейчас разрабатываются и будут запущены начиная с 2014 года.
Уже весной мы планируем вынести проекты этой документации на суд научной общественности и рассчитываем еще более упростить отчетность. Кроме того, мы планируем максимально полно перейти к подаче документов в электронной форме.
Наконец, в рамках новых ФЦП мы рассчитываем так широко, как это только возможно, отойти от вызывающих у научной общественности столько нареканий госконтрактов и перейти к грантам. Это создаст целый ряд преимуществ: помимо дальнейшего упрощения отчетности облегчится перенос средств с текущего года на будущий, будет исключена возможность ценового демпинга.
Но ведь задача не сводится только к упрощению отчетности: повторюсь, мы уже начали эту работу, но одновременно неплохо бы и нашим коллегам в вузах и институтах наладить работу своих административных отделов. Я думаю, все мы сталкивались с ситуацией, когда в бухгалтерии или отделе кадров работают люди, относящиеся к ученым по принципу «вас слишком много, а я тут одна». Если сравнить временные издержки на бюрократию наших ученых и зарубежных, то мы, конечно, проигрываем. Но ведь и европейские, и американские ученые тоже отчитываются за гранты, оформляют разные выплаты, заполняют формы и так далее — просто там есть хорошо работающие, обученные и дружелюбные соответствующие сотрудники. Там ученые почти не видят этой стороны жизни, она от них спрятана, и это совершенно правильно. У нас высокое качество работы административного аппарата в науке и высшем образовании пока еще редкость, но тут вопросы должны быть не к нам, не к министерству.
Честно говоря, при очередных перевыборах ректора вуза или директора института неплохо бы коллегам учитывать, какие сервисы их руководитель создал для коллектива, как административный аппарат обслуживает ученых.
— Вы знаете, какая ситуация сложилась в этом году с грантами президента, которые начали приходить только на прошлой неделе. Возможно ли добиться от Минфина разрешения, чтобы в тех случаях, когда происходит задержка в получении грантов, переносить выплаты на следующий год?
— Если говорить о системном решении проблемы, то, в частности, на это направлена одна из инициатив, которую мы будем предлагать в рамках выполнения поручений президента по итогам октябрьского совета по науке и технологиям: учреждение специального фонда, который выступал бы в качестве оператора для грантов и стипендий президента. Мы считаем, что это поможет существенно снизить вероятность повторения таких сбоев в будущем.
— Расскажите про новую программу «Тысяча лабораторий». Сколько средств на нее выделяется, когда начинается конкурс?
— Эта программа — одно из мероприятий разрабатываемой ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009—2013 годы. Это формат поддержки, который предполагает создание новых коллективов — деньги на заработную плату исследователям, оборудование и поездки. Много говорили, что ниша между «мегагрантами» и маленькими грантами РФФИ не заполнена. Это и будут те самые «мидигранты» размером до 15 миллионов рублей в год, о необходимости которых давно говорит научная общественность. Но одновременно это будет и программа адресно направленная именно на создание новых сильных коллективов. Программа должна стартовать в 2014 году, то есть конкурс будет объявлен уже в 2013 году.
Кроме «Тысячи лабораторий» мы планируем еще несколько важных мероприятий в рамках ФЦП.
Одно из них — гранты для молодых кандидатов наук.
Молодым ученым зачастую бывает очень сложно оторваться от своих научных руководителей и стать главами новых больших коллективов. Они не могут еще полностью конкурировать со старшими товарищами, создавать новые лаборатории, но могут собрать группу с привлечением трех-четырех исследователей и начать новый проект, который впоследствии может вырасти в полноценную лабораторию. Планируемый размер таких грантов на поддержку исследователей под руководством молодых кандидатов наук — до 6 миллионов рублей, но мы рассчитываем поддержать в два раза больше заявок, чем по программе «Тысяча лабораторий».
Еще один новый формат — это «постдоки». Это тот критически важный для научной карьеры этап начиная с момента защиты диссертации и до той точки, когда исследователь может создать ядро научной группы. Это период, когда нужно докрутить полученные в рамках диссертационного исследования результаты, отшлифовать их до стадии готовности к публикации. В нашей стране нет достойного формата поддержки перспективных ученых на этом этапе их карьеры, и многие исследователи именно на этой стадии или уезжают за границу, или уходят из науки, поэтому это тот формат, которого нам очень не хватает.
Мы рассчитываем сделать эти позиции достаточно высокооплачиваемыми, чтобы они были конкурентоспособными на международном уровне и могли привлечь тех перспективных молодых исследователей, кто рассматривает аналогичные позиции за рубежом.
— В интервью «Газете.Ru» проректор МГУ Алексей Хохлов заявил, что в российской науке много «отдыхающих» — это или пенсионеры, которые не ведут активные исследования, или те, кто пишет одну статью за пять лет. В научном сообществе есть мнение, что таких «отдыхающих» можно сократить и отправить на пенсию, а освободившиеся средства направить на поддержку молодых ученых. Что вы думаете по этому поводу?
— Я бы сказал, что это в первую очередь вопрос кадровой политики внутри каждой организации. Министерство может задавать общие рамки регулирования трудовых отношений в науке, но окончательные решения о том, кто действительно работает, а кто «отдыхает», может и должно выносить только само профессиональное сообщество, сам вуз или институт.
Хуже всего, если мы поймем, что у нас действительно есть такие неэффективные научные сотрудники, но научное сообщество по каким-то причинам не готово отнестись к ним принципиально и предъявить к ним соответствующие требования.
Если это так, тогда дело плохо.
— Мне кажется, что подобное равнодушие части научного сообщества имеет некоторую связь с недавним скандалом о липовых диссертациях, где вскрылась целая сеть по производству и защите кандидатских с откровенными нарушениями в конкретном диссертационном совете. Можете поделиться своей точкой зрения по этому вопросу?
— Любая липовая диссертация — это безобразие. А что, кто-то есть, кто по-другому считает?
— Ну, судя по всему, есть, хотя бы сами липовые диссертанты. Но все-таки, как я понимаю, в Минобрнауки создана специальная комиссия по этому вопросу. Расскажите, пожалуйста, подробно о ней и ее работе.
— Действительно, поскольку к нам поступало много обращений, были соответствующие публикации в прессе, много было обвинений в плагиате, в нарушениях при защите диссертаций, была создана комиссия, которую мне поручено возглавить. В нее вошли уважаемые ученые из ведущих научных организаций страны: академик Тишков, директор Института российской истории РАН Юрий Петров, деканы истфаков СПбГУ и ВШЭ Абдулла Даудов и Александр Каменский, проректор ЕУСПб Борис Колоницкий, Максим Хомяков из УрФУ и Михаил Гельфанд, член общественного совета при Минобрнауки. Нам поручено рассмотреть работу данного диссовета.
Комиссия не уполномочена принимать решения, это прерогатива министра и ВАК, где запущена своя процедура.
То есть наша задача — дать экспертное мнение для министра к 1 февраля. Разумеется, мы планируем его обнародовать. Сейчас собираем материалы, изучаем.
— На минувшей неделе правительством была принята программа развития науки и технологии в РФ с 2013-го по 2020 год. Не прошу пересказывать всю программу, так как это невозможно, но интересует такой момент: на заседании правительства 1 ноября она была представлена Ливановым и направлена на переработку из-за разногласий с Минфином. Чем в итоге все закончилось? Какие изменения произошли в программе?
— Одно из ключевых разногласий было связано именно с финансированием ФЦП «Исследования и разработки» и «Научные и научно-педагогические кадры». В обсуждавшемся 1 ноября варианте ГПРНТ средства на продолжение этих ФЦП не предусматривалось, с чем мы были решительно не согласны и о чем тогда и говорил министр. В принятом в конце декабря варианте ГПРНТ, который как раз сегодня должен быть официально обнародован, эти средства предусмотрены, сейчас продолжается разработка двух обновленных ФЦП на 2014—2020 годы. Средства на них предусмотрены в объеме 2013 года. Мы считаем, что и этого недостаточно, и в рамках направленных нами на согласование концепций ФЦП исходим из необходимости дальнейшего увеличения ассигнований на науку.
— Расскажите о проекте «Карта российской науки». Для чего он создается, какие сроки реализации?
— Задача проекта — показать, где у нас в науке есть точки роста и международной конкурентоспособности, на которые можно опираться, а где есть слабые места, которые нужно поддержать. Мы должны видеть ситуацию в том числе и в географическом, и в дисциплинарном, и в институциональном разрезах: нам необходима реалистичная и достаточно детализированная картина происходящего. В декабре, как вы знаете, мы представили концепцию проекта. Был определен победитель тендера на право его реализации, которым стала компания PricewaterhouseCoupers. Многие знают эту компанию как аудиторскую, и, вероятно, поэтому в СМИ можно встретить ошибочные утверждения, будто она нанята министерством, чтобы провести финансовый аудит научных организаций. Это не соответствует действительности. Более того, задача коллег из PricewaterhouseCoupers вовсе не в том, чтобы оценивать российскую науку: оценивать российскую науку должны и могут только ученые. Задача выбранного нами подрядчика в данном проекте — организовать построение IT-платформы, обеспечить поставку и обработку некоторого набора базовых данных. Это данные о публикациях в Web of Science и РИНЦ, грантах, НИРах, патентах. Как раз сейчас коллеги и развертывают эту большую организационную работу по взаимоувязке источников данных, их вычистке, планированию IT-системы, проводят непростые переговоры с поставщиками данных, регулируют юридические вопросы. К концу марта — началу апреля мы рассчитываем иметь некую бета-версию «Карты», которая и будет содержать набор этих базовых компонентов.
После этого, собственно, и начнется построение самой карты российской науки силами самих российских ученых: мы откроем для исследователей личные кабинеты, в которых будут возможности для корректировки и пополнения данных самими учеными.
Мы уже попросили наши академии наук, ведущие вузы, ГНЦ, научные фонды, наших коллег из других ведомств номинировать нам своих представителей, активно работающих ученых, которые готовы были бы выступить экспертами.
То есть мы попросим физиков, к примеру, сказать нам, какие критерии и источники данных нам еще нужно добавить для физиков, философов — для философии, и так далее.
Сейчас у нас уже есть несколько сотен номинаций, после новогодних каникул мы обнародуем состав получившихся экспертных групп и запустим работу. Считаем, что она должна проходить максимально публично.
— Придется ли ученым самостоятельно добавлять свои публикации в систему или это все будет происходить автоматом?
— Мы закладываем возможность что-то подправлять и добавлять, но наша задача — максимально все автоматизировать.
— И вот выйдет такой инструмент — «Карта российской науки». Кто и как его будет использовать?
— Разумеется, он нужен самому министерству: нам очень важно понять, как устроен ландшафт российской науки. Но мы рассчитываем, что «Карта» будет полезна и самим ученым — например, при подаче заявок на гранты можно будет не вводить заново всю свою научную биографию, а просто указывать свою страницу на этом сайте, там вся информация будет высвечена.
— Как вы, будучи выпускником РГГУ, относитесь к тому, что ваш вуз признан неэффективным?
— За последние месяцы я неоднократно встречался с сотрудниками РГГУ, одни из которых являются моими учителями, другие — однокурсниками. Беспокойство, которое возникло в вузе в связи с результатами мониторинга, объяснимо, но никаких реальных оснований для паники нет. Разумеется, речи не идет о каком-то там слиянии РГГУ. Все прекрасно понимают, что РГГУ — один из важнейших центров гуманитарной науки в стране, и если там возникли некоторые экономические, прежде всего, сложности, которые высветил мониторинг, то ему нужно помочь. Рабочая группа в составе представителей вуза и внешних экспертов (в нее вошли, например, Максим Кронгауз и Сергей Неклюдов — те, кто знаком с ситуацией в РГГУ, понимают, каким авторитетом пользуются в вузе эти люди) подготовила программу по выходу из кризиса.
Мы с ректором встречались на этой неделе, договорились после Нового года подробно ее обсудить. Так что я бы расценивал эту ситуацию как возможность помочь и своей alma mater, и российской гуманитарной науке в целом.
— Расскажите об итогах заседания по продлению «мегагрантов».
— На минувшей неделе у нас состоялось заседание, где были продлены 24 гранта из 37, их список опубликован на сайте Минобрнауки. Мы исходим из того, что непродление финансирования по каким-то проектам не означает закрытие лаборатории. Изначально в самих условиях конкурса предполагалось, что эти лаборатории должны впоследствии функционировать и без грантовой поддержки. Продление ведь предполагает наличие гранта всего еще на один год, после чего принимающие организации в любом случае берут на себя обязанности по финансированию данных научных групп.
Мы рассчитываем, что для тех лабораторий, которым гранты не продлены, вузы в любом случае найдут возможность их сохранить и развить.
Хочется верить, что заинтересованность вузов участвовать в этой программе состоит не в том, чтобы получить деньги на хороших ученых, а в том, чтобы иметь у себя хороших ученых, даже если для этого приходится искать собственные средства.
— 24 из 37 — это около двух третей. Был такой фиксированный параметр, что надо продлить такой-то процент?
— Квот по числу лабораторий, финансирование которых надо продлить, не было. Перед советом стояла задача распределить некую общую сумму денег на продление лабораторий первой волны и на третью волну конкурса, который мы начинаем.
— А как вы относитесь к учреждению кафедры теологии в МИФИ, что вызвало неоднозначную реакцию внутри научного сообщества?
— Я считаю, что решение об открытии той или иной кафедры — это, безусловно, прерогатива самого вуза.
— Можете подвести итоги уходящего года для себя и для министерства?
— Безусловно, то, что мы делаем, — это безумно ответственная и интересная работа, которую хочется делать как можно качественнее. Мы считаем, что наша наука и наша страна сейчас находятся в точке стратегического выбора. У нас есть хорошие результаты, лаборатории мирового уровня. Но, учитывая, с какой скоростью действуют наши конкуренты, чтобы не отстать, нам нужно не просто работать так, как сейчас, а «бежать» быстрее всех. А чтобы кого-то обогнать, нужно бежать еще быстрее. Осталось еще несколько лет, чтобы понять, готовы ли мы бежать быстрее остальных, предпринимать для этого серьезные усилия.
На самом деле мы и научное сообщество говорим об одном и том же, но часто говорим мимо друг друга.
Пару недель я был на встрече с молодыми учеными. У меня не включался микрофон. А ученые расположились в зале так, что передние ряды остались пустыми. И вот я говорю, а они мне кричат с задних рядов: «Не слышно!» А я им отвечаю: «А вы пересядьте поближе». И так по кругу. Но вот рабочие группы, о которых мы говорили, — хотя, мне кажется, мы уже скоро надоедим ученым нашими просьбами об участии во всевозможных рабочих группах — это хорошая форма взаимодействия. И мне кажется, что есть шансы, чтобы у нас «микрофон заработал», а ученые садились к нам ближе.