Андрей Дмитриевич Сахаров (1921–1989) сыграл решающую роль в создании советского термоядерного оружия и потратил около двадцати лет своей жизни на эту работу. Но сам он предпочел бы заниматься не прикладными задачами, а фундаментальными проблемами физики, для него интересными.
Над созданием термоядерного оружия Сахаров работал вначале неохотно, но потом пришел к убеждению, что эта работа необходима для того, чтобы поддерживать равновесие ядерных вооружений между противостоявшими державами.
Это равновесие будет удерживать обе стороны от военного конфликта. Аналогичной точки зрения придерживался и Эдвард Теллер, создатель американского термоядерного оружия.
А. Д. Сахаров пришел в теоретический отдел Физического института имени П. Н. Лебедева АН СССР в 1945 году. Он поступил в аспирантуру, и его научным руководителем был Игорь Евгеньевич Тамм, один из известнейших физиков того времени — открытый, добрый, веселый и остроумный человек. В 1958 году Тамму была присуждена Нобелевская премия по физике. Сахаров потом писал: «Я — ученик Игоря Евгеньевича Тамма, и не только по физике».
Я пришел на работу в ФИАН в 1951 году. К тому времени А. Д. Сахаров уже блестяще защитил кандидатскую диссертацию и был переведен вместе с И. Е. Таммом на секретный объект для разработки ядерного оружия. Познакомился я с Андреем Дмитриевичем значительно позднее, в конце 60-х годов, когда он вернулся в ФИАН. Но еще раньше я много о нем слышал. О его пребывании в ФИАНе (до отъезда на объект) ходили легенды. Расскажу несколько из них.
А. Д. Сахаров сдавал кандидатский экзамен. Комиссия состояла из трех авторитетных физиков: Игорь Евгеньевич Тамм, Сергей Михайлович Рытов, Евгений Львович Фейнберг. Игорь Евгеньевич впоследствии был избран академиком (одновременно с тем, кого он в этот раз экзаменовал), впоследствии стал академиком и Евгений Львович, а Сергей Михайлович был избран членом-корреспондентом Академии наук.
На один из заданных вопросов Сахаров дал ответ, который Игорю Евгеньевичу не понравился. После экзамена комиссия удалилась на совещание.
— Евгений Львович, вы поняли ответ Сахарова? — спросил Игорь Евгеньевич.
— Я не всё понял, — ответил Евгений Львович.
— А вы, Сергей Михайлович?
— А я всё не понял, — честно сказал Рытов.
— Тут у него замур, — сказал Игорь Евгеньевич. И Сахарову была поставлена не самая высокая оценка, не пятерка, а четверка.
Вечером, придя домой, отдохнув и обдумав ответ Сахарова на экзамене, Игорь Евгеньевич осознал, что ответ был совершенно правильный, но никто в комиссии этого ответа не понял.
Он кинулся к телефону, чтобы позвонить Евгению Львовичу. Но не успел он подойти к телефону, как раздался звонок. Это звонил Фейнберг.
— Евгений Львович, ничего мне не говорите, я знаю, что вы хотите сказать. Мы не поняли ответ Сахарова, что будем делать?
— Завтра извинимся перед ним, — сказал Евгений Львович, — и исправим оценку.
И назавтра высокая комиссия признала свою ошибку и принесла извинения молодому аспиранту. Оценку, однако, исправить не удалось. Ведомость, как говорят, ушла по инстанции.
Эта история, рассказанная мне И. Е. Таммом (а потом я слышал ее и от Е. Л. Фейнберга) много говорит об Андрее Дмитриевиче. Но не меньше она говорит о его старших товарищах — учителях и экзаменаторах — и о той прекрасной творческой атмосфере, которая царила в теоретическом отделе.
В 1948 году Андрей Дмитриевич с блеском защитил диссертацию в ФИАНе и был зачислен в штат теоретического отдела. К тому времени он был уже хорошо известен, правда, лишь довольно узкому кругу специалистов, которые видели в нем восходящую звезду.
Ко времени пребывания Сахарова в ФИАНе относится еще одна легенда. В те же годы заместителем директора ФИАНа по административной части был Михаил Григорьевич Кривоносов, человек, много сделавший для развития института. Как сказал один шутник, ФИАН прошел большой путь от Ломоносова до Кривоносова. Михаил Григорьевич любил молодежь и по мере сил помогал тем, кто приходил к нему со своими нуждами. Но у него было свое представление о научной работе. Как администратор, он считал, что научный работник должен в рабочее время безотлучно находиться на своем рабочем месте. И вот однажды он увидал, как по коридору неторопливо ходит взад и вперед неизвестный ему молодой человек с задумчивым лицом. Кривоносов подошел к молодому человеку и сердито сказал:
— Ты что бездельничаешь?
Молодой человек (это был Андрей Дмитриевич) посмотрел на Кривоносова и спокойно сказал:
— Я не бездельничаю, я работаю.
— Как же ты работаешь? — еще более сурово спросил Михаил Григорьевич. Андрей Дмитриевич так же спокойно и серьезно ответил:
— Я думаю.
Этот ответ укротил гнев Кривоносова. После этого разговора Кривоносов больше не делал замечаний Сахарову за прогулки по коридору. А много лет спустя, когда при нем неодобрительно отозвались об одном теоретике — дескать, нет его на рабочем месте, где-то ходит, — Михаил Григорьевич сказал:
— Он теоретик, пускай ходит. Я вот одного за это обругал, а он оказался Сахаров.
В 1948 году Сахаров был включен в состав группы, которая занималась разработкой термоядерного оружия, и вскоре уехал на «объект» — так называли физики то засекреченное место, где велись эти работы.
О его пребывании на объекте тоже ходили легенды. Вот одна из них. Во время совещания физиков по очень важному вопросу Сахаров сидел молча и вычерчивал от руки на листке бумаги какой-то чертежик. Когда до него дошла очередь, он сказал, что вот он начертил график обсуждаемой зависимости и проставил числа. Его попросили объяснить, почему ход кривой и числа именно такие, какие он написал. Он объяснил, но никто его не понял. Тогда решили подсчитать все точно на электронных вычислительных машинах. Какое-то время ушло на составление и отладку программ, какое-то время — на вычисления (машины тогда считали медленнее, чем сейчас). Примерно через месяц или немного позже были получены точные числа, и они совпали с теми, которые нанес на свой чертежик Андрей Дмитриевич.
Восхищение и любовное отношение к А. Д. Сахарову Игорь Евгеньевич Тамм сохранил до конца своих дней. Я помню, как я приходил к Тамму, уже тяжело больному, не встававшему с постели. Когда речь заходила об Андрее Дмитриевиче, лицо Игоря Евгеньевича светлело, он мечтательно улыбался и говорил, растягивая слова, как пел:
— Удивительный человек — Андрей Дмитриевич! Удивительный!
Это говорилось и тогда, когда разговор касался общественной деятельности Андрея Дмитриевича Сахарова. Нередко Игорь Евгеньевич говорил об Андрее Дмитриевиче, так же светлея лицом:
— Золотая голова! Природный талант!
Мне иногда приходилось слышать такое мнение:
— Сахаров — выдающийся физик. Вот пусть он и занимается своей физикой и не касается других вопросов, в которых он ничего не понимает.
Те, кто так говорил, не понимали, что во всех своих высказываниях — и по физике, и по общественной жизни — А. Д. Сахаров проявлял высочайший профессионализм.
Лет семь или восемь назад я прочитал в «Независимой газете» беседу с Михаилом Полтораниным. Когда Б. Н. Ельцин был секретарем Московского городского комитета КПСС, М. Н. Полторанин работал главным редактором газеты «Московская правда». Позднее, когда Ельцин стал президентом Российской Федерации, он назначил Полторанина министром печати и информации и заместителем председателя правительства, так что Полторанин в то время был общественным деятелем достаточно высокого ранга и знал настроение верхов, в частности и президента. А еще раньше, в 1989 году, Полторанин участвовал в работе первого Съезда народных депутатов. На этот съезд был избран и Андрей Дмитриевич Сахаров (в числе 25 депутатов, которые представляли на съезде Академию наук). Тогда впервые А. Д. Сахаров получил возможность открыто высказывать свои мысли перед лицом широкой аудитории: заседания съезда транслировались по телевидению.
Страна тогда впервые увидела и услышала Сахарова. И за те дни, что проходили заседания съезда, рассыпалась вся клевета, которую в течение ряда лет возводила против Сахарова наша официальная пропаганда.
Кто хоть раз видел и слышал Андрея Дмитриевича, тот уже не мог поверить ни в какие направленные против него инвективы. В беседе с Полтораниным, опубликованной в «Независимой газете», зашла речь и о Съезде народных депутатов. На съезде те депутаты, которые придерживались прогрессивных идей, объединились и создали так называемую Межрегиональную группу. В эту группу депутатов вошел и Андрей Дмитриевич Сахаров. Журналист спросил Полторанина, как относились к Сахарову члены Межрегиональной группы. Полторанин ответил в том духе, что никто к нему серьезно не относился, его считали беспочвенным мечтателем. Полторанин, конечно, выразил свою личную точку зрения; я думаю, что многие члены Межрегиональной группы относились к Сахарову совершенно иначе. Но были в составе Межрегиональной группы и такие политики, у которых отношение к Сахарову было близко к тому, что высказал Полторанин. В частности, если судить о политиках не по их словам, а по делам, то я думаю, что нечто подобное в отношении к Сахарову было у Б. Н. Ельцина и А. А. Собчака.
Нынешние политики в большинстве своем даже и не вспоминают о Сахарове и о том, к чему он призывал.
Без этого политическая деятельность становится возней, преследующей сиюминутные цели. А цели сводятся к захвату, укреплению и расширению власти и к извлечению всех связанных с этим выгод. Для таких деятелей власть есть форма частной собственности. Весьма доходная форма частной собственности.
Но не все так оценивают деятельность Сахарова и его роль в стране и в мире, как Полторанин. Вот что сказал несколько лет назад папа римский Бенедикт XVI. Ниже приводится сообщение агентства CWNews от12 февраля 2008 года:
«10 февраля папа римский Бенедикт XVI встретился с членами французской Академии моральных и политических наук. Папа является одним из десяти иностранных членов этой академии. Ученый секретарь академии Мишель Альбер вручил папе медаль, отчеканенную в честь членства папы в Академии.
В своем коротком выступлении понтифик сказал, что академия должна противостоять субъективизму и «поддерживать нас, укреплять роль совести в подходе к таким фундаментальным ценностям, пренебрежение которыми грозит опасностью для людей и для всего человечества».
«Мы должны иметь мужество для того, чтобы напоминать нашим современникам, что такое люди и человечность», — сказал папа. Как пример такого подхода он упомянул покойного Андрея Сахарова, русского ученого и правозащитника. «Если его внешняя свобода при коммунистическом режиме была закована в цепи, то его внутренняя свобода, которую никто не мог отнять у него, уполномочила его твердо выступать в защиту своих соотечественников во имя общего блага», — сказал папа.
То, что папа упомянул А. Д. Сахарова как пример для деятельности Академии моральных и политических наук, не случайно. Русский физик-ядерщик также был иностранным членом этой Академии.
Семнадцать лет назад будущий папа, а тогда кардинал Иозеф Ратцингер был избран иностранным членом французской Академии моральных и политических наук и занял вакансию, образовавшуюся после смерти А. Д. Сахарова.
Русская православная церковь, насколько я знаю, о Сахарове не высказывалась, если не считать осуждения со стороны патриарха Пимена. Пимен считал, что слова и дела Сахарова противоречат разрядке международной напряженности. Нет пророка в своем отечестве!
Андрей Дмитриевич Сахаров был свободным человеком в несвободной стране. Великий средневековый философ Барух Спиноза так определил, что такое свобода: «…Она есть прочное существование, которое наш разум получает благодаря непосредственному соединению с Богом, с тем, чтобы вызвать в себе идеи, а вне себя действия, согласующиеся с его природой; причем его действия не должны быть подчинены никаким внешним причинам, которые могли бы их изменить или преобразовать».
Слова о соединении с Богом нуждаются в пояснении. Многие считали Спинозу безбожником, поскольку его представления о Боге расходились с общепринятыми. Я для себя так понимаю эти слова: идеи и действия не должны противоречить известным заповедям, которые, по библейскому преданию, Бог передал людям через пророка Моисея: не убей, не лжесвидетельствуй (а проще, не лги), не пожелай добра ближнего своего (не воруй), почитай отца своего и мать свою и т. д. На этих заповедях строится современная мораль. Отдаю себе отчет в том, что такое понимание является до некоторой степени примитивным, простейшим. Говоря о соединении с Богом, Спиноза, возможно, имел в виду нечто большее. Свобода, как ее определил Спиноза, — это не внешние условия, свобода — это состояние нашего разума. Свобода не находится вне нас — она внутри нас, если она есть.
Если человек свободен, то никакие внешние силы не могут изменить или преобразовать его мысли и действия.
Находясь в горьковской ссылке, Андрей Дмитриевич Сахаров и Елена Георгиевна Боннэр были под непрерывным и пристальным наблюдением властей. У дверей их квартиры постоянно и круглосуточно дежурила охрана. К ним не допускали друзей и родственников. Андрей Дмитриевич Сахаров был изолирован от горьковских физиков. И он, и она не очень здоровые люди, много болели, но к ним не допускали врачей, которым они доверяли. Можно сказать, что они в Горьком были связаны по рукам и ногам. И все-таки они были свободны, более свободны, чем те, кто их сослал и кто за ними наблюдал. Это была свобода в том смысле, как ее понимал Спиноза. В наши дни пример свободного поведения дают Михаил Борисович Ходорковский (признан в РФ иностранным агентом) и Платон Леонидович Лебедев.
Среди высказываний А. Д. Сахарова есть одно, которое Андрей Дмитриевич повторял неоднократно, оно и в книге его «Тревога и надежда» повторяется в нескольких местах. Смысл этого высказывания заключается вот в чем. Когда решается какая-либо проблема, то надо определить главное соображение, основной путь, обеспечивающий правильное решение. Разных соображений может быть много — и хозяйственных, и политических, и организационных, и финансовых, и всяких других, не говоря уже о том, что и мздоимство, и властолюбие, и другие человеческие пороки играют не последнюю роль в политической деятельности.
И вот Андрей Дмитриевич говорил, что существуют основные, исходные критерии, главные соображения, из которых надо исходить при решении любой проблемы, — это моральные критерии.
Находясь в горьковской ссылке, А. Д. Сахаров писал: «Я не профессиональный политик, и, может быть, поэтому меня всегда мучают вопросы целесообразности и конечного результата моих действий. Я склонен думать, что лишь моральные критерии в сочетании с непредвзятостью мысли могут явиться каким-то компасом в этих сложных и противоречивых проблемах».
Повторю, потому что это очень важно. Какие соображения, по мнению А. Д. Сахарова, должны играть главную роль в решении государственных проблем? Не финансовые, не хозяйственные, не организационные, не соображения политической выгоды, а моральные, нравственные соображения. Если решение морально безупречно, то всё остальное приложится и все трудности легче будет преодолеть. Когда возобладает такая точка зрения в политике, внутренней и внешней? Рано или поздно это должно случиться. Будем надеяться на лучшее и готовиться к худшему.
(Данный текст опубликован в «Газете.Ru» в рамках информационного партнерства с газетой «Троицкий вариант — Наука»)