Экосистемы тундры очень уязвимы перед процессами, связанными с нефте- и газодобычей. Хрупкий северный мир, который можно объединить в одну общую социоэкологическую систему (СЭС), очень чувствителен к ударам, которые наносит развитие промышленности и изменение климата. Однако, в отличие от Аляски и Канады, где промышленные объекты отделены от пастбищ оленеводов, западносибирские месторождения каждый год переживают летнюю миграцию стад оленей и их пастухов.
Международный коллектив ученых, в который входила научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН к.и.н. Нина Александровна Месштыб, опубликовавший свою работу в Proceedings of the National Academy of Sciences, исследовал социоэкологический феномен Бованенковского нефтегазового месторождения, используя комплексные методы социальной антропологии, биогеографии, ботаники и дистанционного зондирования местности с искусственных спутников Земли. Они выяснили, что, несмотря на антропогенную деградацию большой доли окружающей среды,
недавний социокультурный сдвиг и заметное потепление климата, ямало-ненецкая СЭС достаточно жизнеспособна и устойчива.
На данном этапе она успешно реорганизуется в ответ на недавние шоковые воздействия, однако ряд факторов риска при ее промышленном освоении продолжает представлять заметную угрозу.
Об истории работы и ее основных итогах корреспонденту «Газеты.Ru» рассказал один из ее авторов доктор Флориан Штаммлер из Арктического центра университета Лапландии (Финляндия).
— Как долго проводилась работа и почему был выбран именно этот регион?
— Эта публикация — итог долговременной работы по исследованию экологических и социальных последствий промышленного освоения севера. Мы занимались этим более 10 лет в разных частях региона. Сейчас мы рассказываем именно о Ямале, так как там все возможные различные способы использования земли сосредоточены на одной территории. Мы долго работали в этом регионе, у нас очень хорошие контакты с местными коренными жителями — оленеводами, рыбаками, а также с чиновниками, администрацией ЯНАО и Ямальского района, с местными научными кадрами и рабочими предприятий.
— Каковы основные итоги работы?
— Общаясь с местным населением, мы наблюдали заметное отличие социальной среды русского севера от, например, Аляски. Большинство наших собеседников, задействованные в процессе освоения этой земли, — оленеводы, рыболовы и промышленники — хотят и готовы жить вместе, готовы осваивать земли и сосуществовать. Оленеводы не говорят, что не хотят видеть на своей земле промышленности, промышленники не хотят выдворять оленеводов. Еще с советских времен они набирали опыт совместной деятельности и жизни на этой земле. Работники промышленности соглашаются, что когда разработка месторождения прекращается и они уходят, земли должны сохраняться для использования в качестве пастбищ. И чтобы этого достичь, надо создавать условия, чтобы в процессе добычи оленеводы также могли использовать земли около месторождений. Такой подход гораздо более устойчив в социокультурном и, может быть, даже финансовом плане, чем, например, переселение кочевников в поселки. Например, в США на Аляске коренное население жестко выступает против промышленного освоения земель арктического заказника (Arctic National Wildlife Refuge, ANWR). Такого рода дискуссии в России нет. Здесь вопрос не «да или нет» освоению, а именно «каким образом», как осваивать.
Россия в этом плане — важный пример для всего мира.
Пример того, как коренное традиционное население может существовать параллельно современной промышленной культуре на одной территории.
— Какие проблемы на сегодняшний день существуют в экосистеме северных территорий?
— Наши исследования показали, что со времен начала промышленного освоения тундры сохранилось весьма сложное наследие. Во времена Советского Союза, когда первые геологи пришли исследовать полезные ископаемые севера, они нанесли серьезный ущерб пастбищным ресурсам. Если сравнить с землями, которые были выведены из традиционного использования на Аляске, на Ямале размер разрушений гораздо больше, и эти уроки прошлого нужно учесть, чтобы избежать проблем в будущем.
Мы оценивали последствия промышленного воздействия на территории вечной мерзлоты, применяя технологию дистанционного зондирования высокого разрешения. Со спутниковых снимков хорошо видны следы вездеходов в тундре, использование которых и в России, и в других северных регионах (на той же Аляске) теперь это запрещено. Но покровы вечной мерзлоты не восстанавливаются десятками лет, поэтому и на спутниковых снимках, и с воздуха, с вертолета, эти следы видно и сейчас.
Данные о том, какой растительный покров пострадал и сколько времени он будет восстанавливаться, не являются принципиально новыми, это было сделано и до нас.
Мы же первые связали эти сведения со сведениями самих пользователей этих местностей — оленеводов. Мы пошли к ним и жили с ними — в чумах, в палатках. Мы показывали им спутниковые снимки разных времен и спрашивали, как они наблюдали эти изменения в растительном покрове и как это влияло на выпас оленей. Так мы получили их взгляд на этот процесс. Они отметили и плюсы, и минусы развития последних десятилетий. Изначально нарушения были очень существенными и были проблемы с выпасом оленей на нарушенных землях. Но они отметили, что процесс восстановления травяного растительного покрова позволяет довольно быстро ввести земли в пастбищный оборот. В целом экосистема меняется. До ее нарушения на землях могли расти кустарники — ивы и карликовые березы. При восстановлении их заменяют травяные растения, кустарники восстанавливаются несколько десятков лет. Но с точки зрения оленеводов — это нестрашно, трава — это хороший корм.
Но такая трава непригодна как корм, когда территория загрязнена старым мусором — это другая серьезная проблема. Мусор советских времен, разбросанный по тундре, осложняет режим землепользования. Например, стадо оленей проходит через брошенный промышленный объект. Гвозди и другие металлические фрагменты присыпаны песком (в этих местах дуют сильные ветра) и покрыты травой, но это не делает их безопасными. Мусор калечит животных, оленей приходится забивать на мясо летом, когда это невыгодно, это прямой ущерб хозяйству оленеводов. И это другой взгляд на процессы рекультивации земель — взгляд местных жителей, а не ученых.
— То есть сложность восстановления покрова кустарников и ягель не представляет опасности для пастбищ?
— Отнюдь. Это мнение жителей окрестностей Бованенковского месторождения. Здесь находятся летние пастбища, оленеводы приходят сюда на период с мая по сентябрь.
Для них травяной покров достаточен при выпасе — здесь они пасут оленей только летом, а ягель — зимняя еда.
Конечно, при планированной рекультивации промышленных территории надо сначала тщательно очистить территории от мусора, выбрать такие растения, которые ценны для питания оленей, которые приспособлены к климату, и их надо в первое время защищать от опасности эрозии. Если бы мы выбрали местность южнее, где находятся ягельные пастбища, мы бы, скорее всего, услышали другое мнение. Там каждый квадратный метр ягель на вес золота. Низкорослые кустарники восстанавливаются очень долго или не восстанавливаются вообще. Следы вездеходов на них можно будет увидеть еще через 50 лет. Ягель же заживляется еще дольше, поэтому его очень важно беречь.
— Кроме этой последней публикации, каковы еще итоги вашей работы?
— Сотрудники исследовательской группы отдельно по их предметам публикуют свои итоги в научных изданиях, в том числе и на русском. Но кроме исследований экологической и социальной обстановки в процессе обсуждения с жителями тундры (и промышленными рабочими, и оленеводами, и рыбаками) у нас появился проект своеобразной «декларации сосуществования» . Там изложены основные принципы, которые могут улучшить одновременное сосуществование разных землепользователей на одной территории.
Это наш важный аргумент в работе — именно междисциплинарный подход дает возможность получить новые, более реалистичные результаты оценки воздействий промышленных разработок на окружающую среду и на социальную среду. Такие разные ученые, как социальные антропологи, биогеографы, биологи, ботаники и специалисты по дистанционному зондированию, по интерпретации космических снимков, должны работать вместе и войти в сотрудничество с местными землепользователями. Мы очень рады, что этот подход нашел ответ среди тех, с кем мы работали и для кого мы работали.