«Газета.Ru»: Недавно небольшой резонанс вызвала новость, что Китай полностью прекратил инвестировать в Россию в рамках «Пояса и пути». После начала спецоперации на Украине, с вашей точки зрения, наметилась ли тенденция отказа Китая от участия в российских проектах?
Кирилл Бабаев: На самом деле инвестиции в рамках «Пояса и Пути» имеют очень символическое значение. По идее, туда можно записать совершенно любые цифры из общего числа инвестиций. Просто для прессы это звучная новость, потому она и обыгрывается столь широко.
Китайцы действительно приостановили многие свои проекты после февраля. Они в течение нескольких месяцев изучали развитие ситуации, ждали реакции собственного правительства. Поэтому многое затормозилось. Кроме того, в 2022 году сильно поменялись правила игры — с точки зрения торговли, финансов, финансово-платежных отношений, что также потребовало времени.
И, конечно, на инвестиционную деятельность дополнительно повлияла пандемия COVID-19, потому что крупнейшие города, вроде Шанхая, весной находились в локдауне. Из-за этого приток китайских инвестиций временно приостановился, или во всяком случае замедлился. Мы считаем, что такая тенденция развернется уже в ближайшее время. Думаю, что по итогам третьего квартала будет виден прирост.
— То есть китайцы подстраиваются?
— Да, сейчас уже формируются новые механизмы и инструменты, например, для торговли и платежей, которые позволят китайцам увереннее инвестировать в Россию.
— А в целом — как можете оценить политическую позицию КНР в условиях западных санкций? Не слишком ли осторожное поведение у Китая для дружественной страны?
— С моей точки зрения,
нейтралитет, о котором можно было говорить весной, закончился примерно в июне, когда [председатель КНР] Си Цзиньпин очень четко обозначил позицию своей страны.
И эта позиция стала транслироваться через официальные каналы: Китай будет поддерживать Россию, Китай выступает против формирования Западом военно-политических блоков по периметру Евразии, и Китай планирует развивать взаимоотношения с Россией — как торговые, так и политические.
Поэтому, мне кажется, политика нейтралитета, когда из Пекина звучали заявления о территориальной целостности Украины, сейчас уже неактуальна. Можно говорить, что Китай принял сторону России в конфликте между Россией и Западом.
— А какие выводы для себя делает Китай? Справился бы сейчас Пекин с сопоставимыми антироссийским санкциями? И готовится ли он к возможному такому же аналогичному сценарию?
— В Китае очень активно наблюдают за ситуацией, примеряют ее на себя. Убежден, что в Китае рассматривают различные варианты введения западных санкций, постепенного или одномоментного, которые будут аналогичны или схожи с санкциями против России. Ясно, что это вопрос не сегодняшнего и не завтрашнего дня, потому что Китай существенно более интегрирован в западную экономику, чем Россия. Он — крупный торговый партнер целого ряда западных стран, поэтому, я думаю, вряд ли можно ожидать мощных санкций в ближайшее время. Если, конечно, мы исключаем вариант обострения на Тайване.
— Что китайские СМИ пишут по поводу российско-украинского кризиса?
— На сегодняшний день мы наблюдаем весьма дружелюбное отношение к России. Если в феврале-марте мы видели, как в соцсетях и прессе звучали призывы либеральных экспертов осудить действия нашей страны, то сейчас агрессивные действия со стороны Запада, в том числе по отношению к Китаю, воспринимаются очень серьезно.
Китай считает себя следующим после России объектом западной агрессии.
Недавно известная китайская телеведущая написала, что Запад пытается сказать Китаю нечто вроде: «Помогите нам уничтожить вашего друга, чтобы мы потом занялись вами». Вот это, мне кажется, магистральное направление мысли в китайском обществе.
— Если брать экспертное мнение из Китая, то какая реакция на события на Украине там?
— Весной мы наблюдали довольно большое разнообразие мнений в китайском экспертном сообществе. Тогда никто не понимал, как долго продлится этот конфликт, какими будут его экономические последствия, в том числе глобальные. Сейчас мнения китайских экспертов становятся более унифицированными: в Европе происходит конфликт. Этот конфликт спровоцирован расширением НАТО и действиями США, и вряд ли что-то сильно изменится в ближайшее время. А потому, считают эксперты, Китаю необходима дружественная по отношению к России позиция, а китайские компании должны занимать те ниши, которые освобождаются в результате ухода западных компаний из России. Китай видит сегодня шанс для развития своих внешнеэкономических связей.
— Самый острый конфликт Китая и Запада на данный момент — конечно, Тайвань. Насколько вероятна внезапная эскалация? Военный конфликт на Тайване в ближайшее время исключен полностью, или же все-таки может неожиданно разразиться даже в ближайшее время?
— Ясно, что ситуация зашла уже слишком далеко, и это головная боль прежде всего для американского руководства. Но в целом, как мне кажется, никто ни на кого нападать не собирается, конфликт невыгоден обеим сторонам. Просто в обеих странах поднимаются ставки в преддверии крупных внутриполитических событий — в Китае ХХ съезд Коммунистической партии, в Америке промежуточные выборы в Конгресс. А воинственная риторика, как правило, повышает рейтинг власти.
Но я, честно говоря, убежден, что сразу после этих двух событий в китайско-американских отношениях будет происходить нечто вроде разрядки. Ведь обеим сторонам в принципе есть о чем договариваться, и не только по Тайваню — напряжение происходит по всему периметру китайской границы — и с Востока, и с Юга. Поэтому здесь, конечно, тоже есть чем торговать друг с другом. И преподносить результаты этой торговли как внутриполитические победы.
— Но ведь Китай не может отказаться от притязаний на Тайвань?
— Он и не будет от них отказываться. Просто я уверен, что КНР не будет решать вопрос с помощью вооруженного нападения, которое способно на годы обрушить всю внешнеполитическую ситуацию в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Честно говоря, мне кажется, что осенью мы точно не увидим никаких действий в этом направлении.
— Есть версия, что последствия возможного военного конфликта на Тайване будут еще серьезнее, чем даже назревающий продовольственный кризис из-за конфликта на Украине…
— Здесь пока сложно говорить о каком-то конкретном эффекте. Ясно совершенно, что
эффект будет гигантский — как и для геополитики в целом, для Азиатско-Тихоокеанского региона, и для взаимоотношений в треугольнике Россия-Китай-США.
Но, как мне кажется, страны сейчас совершенно не заинтересованы в том, чтобы дальше взвинчивать ставки в этом направлении, просто потому, что никто не может на самом деле понять, кого ослабит и кого усилит такой конфликт, если он произойдет.
— Теперь о нашей внешней политике. Я видел вашу презентацию, где вы подвели черту, что 400-летняя ориентация России на Запад закончилась, теперь у России начинается новый этап, вероятнее всего, поворот на Восток. Какие вы видите сроки этого курса, и в какой сфере главные сложности?
— Россия в любом случае азиатской страной не станет. Россия исторически — часть европейской цивилизации, несмотря на то, что она сейчас поставлена в условия, когда западный вектор как в экономике, так и во внешней политике практически перестал существовать из-за позиции западных стран.
Но это временное явление, и нам нужно воспользоваться шансом, чтобы сбалансировать российскую позицию в Евразии, усилив ее восточный вектор, но не делая его единственным.
Это возможность для России изучить получше наших восточных партнеров, потому что сегодня именно на Восток смещается точка роста мировой цивилизации.
Мы, к сожалению, длительное время очень мало внимания уделяли тому, что происходит к востоку и к югу от наших границ, в странах Азии. Мы недостаточно интенсивно изучаем их, довольно поверхностно знакомы с их культурой, деловыми обычаями, государственным управлением, экономикой, и это сильно тормозит возможности, которые могли бы открываться перед Россией, российской внешней политикой, бизнесом. Наш исторический шанс — сбалансировать российскую политику, чтобы Запад и Восток были двумя уравновешивающими друг друга векторами, и мы не попадали в зависимость ни от одного из них.
А любой конфликт всегда кончается миром, поэтому Европа никуда от нас не денется, как и мы от Европы.
— С какими еще странами России нужно развивать отношения? Может, с Африкой?
— Африка — это прежде всего рынки сбыта и объект для инвестиций. Но нашими основными партнерами должны быть партнеры по совместному технологическому развитию, по экспортно-импортным и финансовым операциям. А это, помимо Китая, наши соседи на юге — Турция, арабские страны, с которыми сейчас очень активно развиваются торгово-экономические отношения, Индия, другие страны Южной Азии. Это, наконец, Юго-Восточная Азия, такие страны как Индонезия, Вьетнам, Мьянма, Малайзия и так далее. Многие из этих стран экономически весьма сильны, у них довольно много интересов в России, они дружественно относятся к нашей стране, не участвуя ни в каких санкционных пакетах. Поэтому, безусловно, нам нужно развивать с ними отношения. Конечно, упор только на одного партнера — это всегда попадание в некую зависимость, тем более что мы знаем мощь китайской экономики. Но наши теплые добрососедские отношения с целым рядом перечисленных стран могут нам позволить выстроить диверсифицированную политику.
— А что по поводу отношений с Японией, с которой, кажется, все очень плохо?
— Это правда. Новое японское руководство взяло курс на обострение, совершенно, с моей точки зрения, не нужное Японии. Новый премьер-министр [Фумио Кисида] делает много весьма агрессивных заявлений. По всей вероятности, для внутриполитических целей, чтобы поднять рейтинг нового кабинета [министров]. Ясно, что никаких позитивных изменений в российско-японских отношениях ждать не приходится.
Весьма вероятно, что Запад будет давить на Японию, чтобы она закрывала свои инвестиционные проекты с Россией, что совершенно невыгодно Токио. Ведь на смену этим компаниям могут прийти китайские, чего японцы очень опасаются.
Но, тем не менее, из-за давления со стороны США у Японии другого выхода нет.
— В связи с перестройкой внешней политики на Восток есть ли какие-то прогнозы, как будет меняться российская экономика структурно?
— С моей точки зрения, текущая ситуация дает нам шанс действительно очень эффективно перестроить нашу экономику. Прежде всего, выстроить целые отрасли, которые до этого не привлекали к себе особого внимания ни бизнеса, ни правительства, благодаря импорту с Запада.
В результате целого ряда ошибок мы попали в зависимость от Запада по очень многим направлениям. Это и приборостроение, различные отрасли промышленности, самолетостроение и многое другое.
Сегодня у нас есть шанс эти отрасли снова запустить. И это можно будет сделать с помощью в том числе китайских партнеров.
Второе — ситуация дает возможность выстроить новые цепочки поставок, в том числе и экспортных поставок энергоносителей. Я думаю, правительство сейчас будет активным образом проводить политику по строительству новых путепроводов газа и нефти для транспортировки на Юг и Восток.
В-третьих, это шанс выстроить новые международные структуры. Например, финансовые структуры взаиморасчетов в других валютах, не привязанные к доллару и к евро. Мы видим, что нынешние финансовые системы используются как инструменты давления. А значит, нам необходимо создавать новые. Будут ли это двусторонние инструменты с Китаем, либо общие структуры стран БРИКС или ШОС, мы сейчас сказать не можем. Но ясно, что эти шансы для российской экономики надо реализовать в самое ближайшее время. Понятно, что любое резкое реформирование всегда порождает временный спад, но через некоторое время экономика вернется в фазу роста, в чем я не сомневаюсь.
— По поводу энергетического кризиса, который мы наблюдаем в Европе. Согласны ли вы с тем, что сейчас энергия стала частью политического оружия в современном мире?
— Энергетика уже чуть ли не сотню лет является политическим оружием. Еще во Вторую мировую войну многие военные и политические решения принимались именно с целью энергетического обеспечения.
Сегодня в этом смысле ничего не изменилось: нефть остается кровью любой экономики. Как газ, и отчасти уголь.
Поэтому, безусловно, этот фактор будет оставаться чрезвычайно важным, особенно для тех стран, которые сами не производят энергетического сырья.
Россия получила возможность исправить недочеты, которые были допущены в последние десятилетия. Например, Россия практически не строила заводы по производству СПГ, а сейчас этим все озаботились. Это, конечно, шаг в правильном направлении. Увеличение производства СПГ поможет России выстроить взаимоотношения с целым рядом государств — потребителей этого топлива. Поэтому энергетическая политика, конечно, будет основой как для конфликтов, так и для новых договоренностей.
— В чем логика смены названия Института Дальнего Востока на Институт Китая и современной Азии РАН?
— У нас было несколько доводов. Во-первых, это особый фокус на Китай. У нас в стране давно не было института, который бы занимался именно Китаем. А ведь когда-то предшественник нашего института назывался Институтом китаеведения. По сути, мы де-юре узаконили то, что де-факто являлось основным предметом нашего исследования.
Во-вторых, мы ушли от двусмысленности термина «Дальний Восток», потому что в сегодняшних реалиях этим термином обозначается российский Дальний Восток. Мы все-таки занимаемся международными отношениями.
В-третьих, важно подчеркнуть, что мы занимаемся именно современностью, а не классическим востоковедением, на котором специализируются наши коллеги из Института востоковедения. Мы занимаемся изучением современного состояния стран региона — политика, экономика, международные отношения, социальные отношения и формирование российской внешней политики на восточном направлении.
— Какие ближайшие планы Института?
— Наша задача — стать флагманским научно-аналитическим центром по формированию всей российской восточной политики. Мы планируем создавать новые подразделения, которые будут заниматься такими, например, областями изучения современного Востока, как религии, сотрудничество в Арктике, правоведение.
Конечно, мы хотели бы в каком-то смысле объединять сообщество экспертов по современному Китаю и окружающим его странам, чтобы максимально плотно сотрудничать с нашими коллегами из других научных и образовательных центров. Поэтому мы заключили целую сеть соглашений, и, главное, создали Координационный совет по Китаю при поддержке администрации президента и правительства, который объединяет специалистов по современному Китаю. На сегодняшний день Совет консультирует правительство, крупные корпорации по вопросам политики и бизнеса в этих странах.
— В правительстве прислушиваются?
— Да, мы очень активно работаем с целым рядом министерств, с администрацией. Например, мы направляем им очень много аналитических записок. Мы также получаем много интересных запросов, очень активно взаимодействуем с МИД. Поэтому это правда, что у нас существенным образом повысился градус взаимодействия. Мы интегрированы в общую государственную политику поворота на Восток, который сегодня происходит на наших глазах.
— Финансирование китаистики тоже увеличилось?
— Это главный индикатор. Действительно, внимание со стороны государства к этим исследованиям выросло — например, нам выделяют дополнительные бюджетные средства на создание новых подразделений.