О признании Рашкина
— Рашкин записал видеообращение, в котором признался в убийстве лося. Как это повлияет на ваше расследование?
— Насколько повлияет, сейчас сложно сказать. Это близко к правде, я полагаю. Но формально он не проверил наличие лицензии, это тоже его вина. Какая вина? Может ли за это быть уголовное наказание? Сомнительно, что это уголовная вина. А моральная вина точно может быть, по партийной линии его могут за это наказать.
— А какое наказание за это предусмотрено?
— У нас там много вариантов, начиная от замечания, выговора и заканчивая исключением из партии. Но я думаю, что раньше, чем произойдет обсуждение в Госдуме, конечно, это никто обсуждать на наших партийных форумах и совещаниях не будет. Это очевидно. На следующей неделе в Думе пройдет обсуждение, представление генерального прокурора пришло. Самые ранние наши партийные решения могут быть приняты после заседания Думы — даст она согласие на снятие депутатской неприкосновенности или не даст. А самое позднее — это когда дело уже в суд пойдет. Если дадут согласие, я не думаю, что долго будут расследовать. Это достаточно быстро все будет происходить.
— Тем более, он во всем признался.
— Он признался в фактических обстоятельствах, что пуля — его. Другое дело, что он говорит, что был убежден, что это правомерная охота. А это другая форма вины — не умысел, а неосторожность. В теории уголовного права этот вопрос недостаточно четко решен, а в законе тем более слабо прописан. Поэтому, как все сложится, трудно сказать.
О подробностях охоты
— Вы сегодня с ним общались? Как он настроен?
— Я с ним общался, но не могу сказать, что обсужал с ним эту тему. Я просто сказал, что материалы из Генпрокуратуры пришли, я с ними ознакомился и ему тоже надо сходить ознакомиться. Я видел его видеообращение, он там все объяснил. Чего еще общаться — тут и так все это есть.
И потом, там же много было — соучастниками их не назовешь, — но пять человек, его друзей. Не двое точно, как изначально представлялось.
— Среди них никаких крупных бизнесменов или политиков не было?
— Все местные приземленные люди. И коммунисты, и беспартийные. Один — руководитель охотхозяйства, на территории которого это все произошло. Другой — бизнесмен невысокого уровня, наподобие владельца палатки, и любитель поохотиться. Вот такого плана ребята. Никакого чиновника там не было.
Это люди, с которыми он давно знаком, лет 15, это уже сложившаяся команда. Один из них — сын его школьного друга.
— Почему они тогда ему не сказали, что лицензии нет?
— Традиционно все у них так сложилось, что вопросы с лицензией они решали сами — он же не будет заказывать лицензию из Москвы. Лицензию ведь выдают на одного человека, а уже этот человек формирует команду — три, пять или 12 человек. Есть на нем кое-какие технические обязательства, как это все организовывать, но это уже детали.
Поэтому позиция Рашкина, я думаю, близка к правде, может быть, это и есть правда, я не исключаю. Но, видимо, эта его позиция будет и на предварительном следствии, видимо, он с такой же позиции будет выступать и в Госдуме, когда мы будем это рассматривать.
— А что грозит этим людям, которые его позвали на охоту?
— Если все так, как он говорит, ничего не грозит. Потому что они приглашали на неопределенную охоту, не говорили, что на льва, на тигра или на лося. Говорили, что порыбачим и поохотимся. Пошли рыбачить — ничего не поймали. К моменту охоты уже все уснули, когда он пошел охотиться.
О провокациях против КПРФ
— А как коллеги по партии это все воспринимают? Поддерживают его или нет?
— Пока никаких вердиктов и жестких суждений нет, потому что коммунисты, с одной стороны, понимают, что это все-таки провокация. Ну как это: выстрел прозвучал, и вдруг там сразу появляются в пять утра два гаишника, три охотоведа, оперативно-следственная группа, причем из соседнего района, два понятых в лесу вдруг оказываются? Это то, что формально мы имеем. Я даже не говорю, кто как снимал и про все остальное.
Только официальные участники процесса, чьи фамилии есть в деле. Это целая бригада! Ты попробуй вытащи это все, когда убили кого-то. На вторые сутки только вытащишь. А тут видите ли, услышали выстрелы — и тут же они вот они все. Поэтому это, конечно, провокация.
Около 20 следователей, причем Следственного комитета, а не МВД, из них три следователя по особо важным делам, полковники и подполковники. Ну как вам это нравится? Лося расследовать!
Коммунисты это все знают и видят. И мне говорят: «Так это ж провокация». Я говорю: «Провокация». Но вот, Валерий Федорович тут допустил некоторую неосторожность в том смысле, что не проверил документы. Документы надо было проверить!
Но я бы, наверное, тоже бумагу проверять не стал, честно говоря. Я вспоминаю, как ездил раза три-четыре на лося, на кабана. И ни разу не проверял лицензию, честно говоря. Может быть, в одном из этих случаев лицензии и не было, не знаю.
— То есть все охотники из КПРФ в этом смысле в опасности, и вы в том числе?
— Я свои ружья сдал. У меня хорошие, красивые ружья были. В том числе одна американская винтовка. Я все сдал несколько лет назад. Причем продавать не стал, просто принес в отдел внутренних дел и сказал: «Ребята, забирайте их, деньте куда-нибудь, но мне бумагу напишите, что вы получили». Бумаги почти полдня оформляли, но избавился.
О скандале на Дальнем Востоке
— А история с депутатом на Дальнем Востоке, который показывал мальчику фалоиммитатор, тоже из этой же серии провокаций или это совпадение?
— Я не собираюсь защищать человека с сексуальными отклонениями, — а там, видимо, действительно человек с отклонениями, — но удивляет то, что спустя несколько лет родители вспомнили и заявили. Почему сразу родители не вспомнили? Может быть, кто-то нашел этих родителей? Кто-то знал, что он имеет склонность, и решил на этой почве сыграть? Я не говорю, что отклонения были, но допускаю.
— То есть вы полагаете, что кто-то, используя слабые места коммунистов, пытается дискредитировать партию разными способами?
— Я не знаю. Это все можно только предполагать, а я юрист, я не могу так говорить. Но меня многое удивляет. Я знаю, что по таким случаям родители очень редко обращаются в правоохранительные органы. Они же понимают, что это, во-первых, огласка, а во-вторых, травма для их ребенка на всю жизнь — пройти через правоохранительные органы. Так ребенок мог забыть, мог не понять, не заметить — пролетело и все. А если в правоохранительные органы пойдете — дело уголовное будет, очные ставки пойдут, процесс уголовный, следственные действия, досудебная стадия, в суде еще. Это для ребенка будет травма на всю жизнь. Сколько родителей, которые на это согласны?
Я поразился, как это так. Сначала родители, видимо, отказались. А потом, может быть, ему за что-то захотели отомстить, может быть, партии.
О законе и безупречности оппозиции
— Геннадий Зюганов нам сегодня сказал, что это месть партии за большое количество голосов на выборах. Насколько это технически возможно? Или это его эмоциональная оценка?
— Геннадий Андреевич политик, а я — юрист. С юридической точки зрения, мы не можем об этом говорить, потому что ну что такое месть, для этого нужны доказательства в виде протоколов допросов, очных ставок. Мы их не проводили в партии. Но предполагать так конечно можно, я допускаю такую возможность.
— Насколько процессуально сложно взять какие-то старые дела и по ним возобновить расследования?
— У нас и губернатор есть с Дальнего Востока, который сидит за убийства, которые совершил 20 лет назад. Причем эти убийства были давным давно расследованы, и еще десять лет назад было известно, что ему предъявлялись обвинения. А теперь вспомнили.
Я не скажу, что эта практика широко применяется, но, видимо, иногда используется против каких-то людей, иногда вспоминают. Поэтому надо быть безупречными, закон соблюдать нам всем, и, главное, оппозиции. Потому что в правящей партии уберут человека, отовсюду выгонят и постараются об этом нигде не говорить. А против нас сразу поднимается шум.
— Вы будете поддерживать и отстаивать Рашкина, даже если он виновен, чтобы его меньше наказали?
— Наверное, мне на практике предстоит выступать от фракции, и я лично буду отстаивать позиции закона. Но пока я не уверен, что он виновен. Но если он виновен, пусть отвечает по закону. Я десять лет в Думе, и два человека от нашей фракции за это время были привлечены к уголовной ответственности. И каждый раз я выступал в поддержку решения о привлечении, потому что там были основания. Хотя не все члены партии были со мной согласны, некоторые спорили.