Первая политическая, но лирическая
Октябрьская революция широко отразилась в творчестве отечественных деятелей искусства. Причем отношение к событиям 1917 года менялось также стремительно, как и судьбы вершителей революции. Творческая интеллигенция пыталась свыкнуться с постреволюционной реальностью. Рефлексия в рифмах, этюдах и стропах прослеживалась в произведениях русских классиков еще долгие годы.
Музыканты осмысливали «красный октябрь» по-своему. Находились и те, кто защищал «освистанную, и осмеянную батареями» революцию и сочувствовал ей.
Но был среди музыкантов человек, который не смог разделить с коллегами по цеху восторженного пафоса революции.
Это Александр Вертинский, прославленный русский шансонье, известный на тот момент своими лиричными песнями. Его романс «То, что я должен сказать» стал не только гимном скорбящих, но и настоящим антивоенным манифестом. Со временем композиция приобрела политическое значение и принесла автору как счастье, так и горе.
По воспоминаниям людей, знавших Вертинского лично, артист написал эту песню под впечатлением от смерти юнкеров, которые погибли на улицах Москвы в боях с большевиками в октябре 1917 года. Легенда гласит, что Вертинский присутствовал на похоронах юных бойцов, что и послужило вдохновением для одного из главных произведений в его карьере.
И хотя в классическом понимании жанра романс не имел социальной нагрузки, у Вертинского получилась настоящая антивоенная песня, пусть и совсем для него нетипичная, считает музыкальный критик Вадим Пономарев.
«Вообще Вертинский пел иносказательно достаточно лирично. Такие социальные песни ему были не свойственны. Но это великая песня с политическим подтекстом, антивоенная. Сейчас уже даже не важно, к какой войне она применима. Ее можно спроецировать на любую войну», — говорит он.
Сам Вертинский так вспоминал одно из первых исполнений романса в своих мемуарах:
«Последней была песня «То, что я должен сказать». Я уже был в ударе, что называется. В полной боевой готовности. Подойдя к краю рампы, я бросал слова, как камни, в публику — яростно, сильно и гневно! Уже ничего нельзя было удержать и остановить во мне. Зал задохнулся, потрясенный и испуганный. Я запел: «Только так беспощадно, так зло и ненужно, отпустили их в Вечный Покой». Я думал, что меня разорвут! Зал дрожал от исступленных аплодисментов. Крики, вой, свистки, слезы и истерики женщин — все смешалось в один сплошной гул. Толпа ринулась за кулисы. Меня обнимали, целовали, жали мне руки, благодарили, что-то говорили. Я ничего не слышал и ничего не понимал».
Как Вертинский открыл дорогу музыкальному протесту
К тому моменту Вертинский был популярным артистом с набором песен, которые в нынешней терминологии считались хитами, объясняет музыкальный критик Артемий Троицкий (признан в РФ иностранным агентом). Но именно романс «То, что я должен сказать» стал самым важным в карьере музыканта.
«Можно сказать, что у того же Бориса Гребенщикова (признан в РФ иностранным агентом) есть масса популярных песен, которые народ исполняет вместе с ним всем залом. Но более важной песни, чем, скажем, «Поезд в огне», в плане социальном и социокультурном, у него нет», — отмечает критик.
«Если вспомнить Виктора Цоя, то песня «Перемен» никогда не принадлежала к его любимым. При жизни она не была главным хитом «Кино». Но в исторической перспективе все выглядит так, что именно она была их главной песней, хотя сами ребята пренебрежительно называли ее «пельмень». «— Ну что будем играть «пельмень»? — Да ну ее нафиг», — так они говорили в гримерке.
А этот «пельмень» в итоге оказался великой и знаковой песней и символом сопротивления», — рассуждает Троицкий.
Троицкий подчеркивает историческое значение романса Вертинского и упоминает о нем в своем курсе лекций под названием «100 лет музыкальной цензуры в России». По словам критика, этот романс является своеобразной точкой отсчета, после которой «уже идет все остальное».
«Это была первая политическая протестная песня нового типа. Я бы сказал — авторского типа. Такая тихая песня протеста», — добавляет он.
Политические песни существовали и до Вертинского, отмечает критик, но это были революционные массовые песни, которые, как правило, характеризовались хоровым исполнением и сочетали в себе элементы гимнов и маршей.
«А вот тихая песня, такая личная, персональная, где речь идет не о классовой борьбе, восстании и революции, а выражает личную позицию автора, и позиция эта явно антигосударственная — вот это, я считаю, первая песня такого плана в русской истории», — подытоживает Троицкий.
«Надо будет, и дышать запретим»
Автор книги «Александр Вертинский. Портрет на фоне времени» Анатолий Макаров в свою очередь считает, что об артисте не стоит мыслить в рамках политических или социальных категорий — «Это все из другой оперы. Примета нашего времени».
По словам Макарова, Вертинский не был политическим борцом, а попытки разглядеть в его творчестве политический мотив являются не более чем приметой сегодняшнего дня. Филолог отмечает, что именно человеческая трагедия и ее бессмысленность по-настоящему потрясли Вертинского.
«Это человеческий манифест. Это плач. Это рыдание», — считает Макаров.
Филолог настаивает, что Вертинский не был политизированным человеком. Тем не менее у советских органов госбезопасности был другой взгляд на его творчество.
Когда артиста вызвали на допрос в Чрезвычайную комиссию (ЧК), Вертинский, согласно легенде, осознавая возможные последствия, в сердцах бросил оперативникам: «Это же просто песня, и потом, вы же не можете запретить мне их жалеть!» Мэтру ответили категорично: «Надо будет, и дышать запретим!»
«История наглядно красноречива. Эту песню ассоциировали с расстрелом юнкеров в Москве во время октябрьского года. Собственно, Вертинский сам на концерте прямо и непосредственно связывал романс с этим событием. На чекистов, естественно, повлияло именно это. Если бы она не ассоциировалась с актуальными кровавыми событиями, а если речь шла бы исключительно о Первой мировой войне, то вполне можно было бы обойтись без запрета», — говорит Артемий Троицкий.
Для культуролога и писателя, лектора московского Музея Серебряного века Юлии Милович-Шералиевой гнев органов безопасности выглядит весьма логичным в контексте того времени.
«Логика Вертинского противоречила логике органов безопасности — приземленной, вещной, предметной, которая, к сожалению, актуальна здесь и сейчас. Но, как мы видим, спустя 105 лет мы говорим о Вертинском, а не о тех, кто запретил ему дышать», — обращает внимание культуролог.
Вскоре Вертинский покидает Москву и отправляется в Киев, свой родной город. Оттуда он едет в Харьков и в конечном итоге добирается в Одессу. Этот южный портовый город станет последним прибежищем артиста перед четверьтвековой разлукой с родиной.
Филолог Макаров уверен, что даже эмиграция Вертинского не была связана с его политическими взглядами: «Он просто жил своей жизнью. И когда этой жизни не стало, он уехал на юг за своей публикой. Не для рабочего класса его песни написаны, а для интеллигентской городской богемы. Она его публика. Если вы проследите, то всю жизнь он шел за своей публикой».
Чужой среди своих
Мытарства Вертинского по свету продолжались около 25 лет. За это время шансонье побывал в Константинополе, Берлине и Париже. В конечном итоге он осел в Шанхае, где на тот момент сформировалась российская эмигрантская община.
Со временем тоска Вертинского по родине перетекала в отчаяние, граничащее с фатализмом.
«Русский человек, потерявший родину, уже не чувствует расстояний. Кроме того, ему нигде не нравится и все кажется, что где-то лучше живется. Поэтому за годы эмиграции мы стали настоящими бродягами. Раз жить не у себя дома, так не все ли равно где?» — вспоминал поэт.
Вертинский пытался вернуться в Москву с 1922 года, но регулярно получал отказ. И только в 1943 году — в самый разгар Войны — советская власть распахнула для него двери.
Желание артиста вернуться на родину, где ему угрожали, причем во время активных боевых действий, не соответствует всякой логике, считает Милович-Шералиева. «Это надо быть очень Вертинским», — говорит она о стремлении поэта.
Культуролог отмечает, что у музыканта была уникальная возможность наблюдать со стороны за происходящим в стране. Возможно, поэтому он и не вернулся ни в 20-е, ни в 30-е годы.
Человек, который успел пожить и в Константинополе, и в Париже, не мог не видеть тех трансформаций, через которые прошло российское общество.
«Он был свой среди чужих и чужой среди своих. Хотя при этом связывал одно с другим. Он привез серебряный век в СССР и возил условный СССР по зарубежью. Это уникальное связующее звено в лице отдельно взятого поэта. Этим он дорог и прекрасен. Эта связь длится до сих пор», — указывает культуролог.
Эхо Афганистана
После возвращения в Советский Союз Александр Вертинский проехал с гастролями всю страну. Были и редкие роли в кино, за одну из которых он удостоился Сталинской премии. Но былой славы артист так и не увидел до самой смерти.
По-настоящему о нем вспомнили в 1988 году, когда Борис Гребенщиков исполнил в эфире центрального телевидения романс «То, что я должен сказать». Антивоенный гимн вновь зазвучал в Москве, вот только на этот раз в несколько ином контексте: советские войска покидали Афганистан после десяти лет кровопролитных сражений. Страна вновь задалась вопросом: «кому и зачем это было нужно?».
Вот как сам Гребенщиков описывает свое знакомство с артистом и его известным романсом:
«Мне тогда досталась огромная коллекция Вертинского на кассетах, и там я нашел эту — никогда раньше не слыханную мной; и поразился — насколько она точно совпала с тогдашним временем. И, конечно, не мог не начать ее петь».
Артист возвращался к этому романсу и в последнее десятилетие. В феврале 2014 года, выступая в Смоленске, Гребенщиков посвятил романс Вертинского погибшим на Евромайдане: «Меня не оставляет мысль, что в эту самую минуту, когда мы здесь поем, в Киеве, совсем недалеко от нас, одни люди убивают других».
По словам Гребенщикова, ему неважно, считается ли эта песня политическим манифестом или нет. «Это ничего не меняет», — говорит музыкант.
Кому и зачем Вертинский нужен сегодня
Сегодня творчество Александра Вертинского переживает настоящий ренессанс. Про него снимают фильмы с саундтреком Антохи MC. О жизни шансонье пишут книги.
Впрочем, культуролог Милович-Шералиева замечает, что Вертинский вновь стал актуальным еще раньше, в конце 90-х, «когда в стране воцарилась атмосфера декаданса и упадничества».
«Вся эта упадническая эстетика — это было красиво и страшно. Мы переживали опыт предчувствия какого-то особенного времени», — признается она.
По словам Артемия Троицкого, в России до сих пор сохраняются декаданс, упадническо-депрессивные, околоэмигрантские настроения, поэтому музыка Вертинского актуальна как никогда прежде.
«Если говорить конкретно о песне-романсе… я думаю, что вот эта тема бессмысленной смерти молодых людей на войне ради бездарного государства точно так же актуальна и востребована сейчас, как во время Первой мировой и войны в Афганистане. Сейчас Россия тоже участвует в военных конфликтах, пусть и не таких масштабных. Так что актуальность Вертинского и его антивоенного романса меня не удивляет», — заключает Троицкий.
Певица Надежда Грицкевич, выступающая под именем «Наадя», представила в 2019 году свою версию романса «То, что я должен сказать». Артистка ясно осознает политический контекст романса, но это не единственная причина, по которой она сделала кавер именно на эту композицию шансонье.
«Я готовила этот кавер для концерта, посвященного юбилею Александра Вертинского, и когда выбирала песню, переслушала много материала, но на этом романсе остолбенела — настолько он меня поразил. Сильнее всего, причем, меня поразили не первые и не последние строчки этой песни, которые до определенной степени трагичны и возвышенны, а «какая-то женщина с искаженным лицом», которая «целовала покойника в посиневшие губы» и «швырнула в священника обручальным кольцом»» — рассказывает Грицкевич.
«В этих строчках прекрасно каждое слово. И так умело выходить из общего в частное, в личное, в живое и искаженное — я бы хотела так уметь. Меня это восхитило, и поэтому я приняла эту песню так близко к сердцу, — объясняет певица. —
Именно поэтому романс «То, что я должен сказать» до сих пор актуален как комментарий к политической ситуации. Потому что политика всегда про общее, грядущее, сулящее, и все мы для нее — какие-то женщины с искаженным лицом».
Вадим Пономарев считает, что современным музыкантам Вертинский интересен именно как фундамент для творческих экспериментов.
«Если Гребенщиков пел романсы под простейший гитарный перебор, то новые музыканты пытаются найти новые ощущения в музыке Вертинского. Это более продуктивный подход, из которого может родиться много чего интересного», — считает Пономарев.
Борис Гребенщиков в свою очередь отмечает, что популярность Вертинского среди молодых музыкантов обусловлена его мастерством.
Антивоенный манифест Вертинского, его артистическая тонкость являются злободневными в сегодняшней ситуации, полагает Милович-Шералиева:
«Это остро, потому что мы сейчас на грани, на пике, на пределе. Есть ощущение одновременного ужаса и интереса. Стоп, а что там дальше. Опять повторится или хуже и гаже станет. В воздухе всегда это процесс взаимный: и политические процессы, и культурные — они неотделимы. В воздухе царит что-то, и это отражается на творчестве. Этот романс будет актуален, пока актуальна война, противостояния и манипуляции».