«Лукашенко проиграл бы любому»
Газета.Ru: Когда вы шли на выборы, какого исхода своего выдвижения вы ожидали? Ожидали ли вы начала массового гражданского протеста?
Валерий Цепкало: Я не думал о каком-либо исходе. Моя задача была показать белорусам, что может быть иной путь развития страны, что они могут быть не нищими, бедными и убогими, какими их всегда пытался показать [президент Белоруссии] Александр Лукашенко, а что они могут быть богатыми, что мы можем создать процветающую страну. Ну и показать конкретные пути достижения этой цели. У меня за плечами уже стоял опыт создания практически с нуля IT-отрасли с высокими заработными платами. В основном надо было просто ввязаться в борьбу, а потом — как бог даст. Какого-то видения, чем это все может закончиться, в самом начале пути у меня не было.
Что касается массовых акций протеста, я чувствовал, что народ абсолютно не доволен Лукашенко, что он уже устарел с точки зрения восприятия большинством людей.
Политик — это всегда некое время. Время поменялось, народ поменялся, сознание людей полностью поменялось, интересы и ожидания людей поменялись.
Вопросы он тоже формулирует как в доиндустриальную эпоху. Он ходит по коровникам, свинарникам, снимает целое правительство за то, что у коровника стена покосилась. А тем временем сельское хозяйство приходит в капитальный упадок. То есть это система, которую Лукашенко создал, она абсолютно несовременная, экономически необоснованная. Ее срочно надо менять. И я знал, что есть огромное количество людей, которые недовольны тем, как развивается наша страна. Естественно, они хотят, чтобы у нас была нормальная страна, чтобы Белоруссия нормально развивалась.
Но, поскольку в Белоруссии опросы и замеры общественного мнения запрещены — у нас за это уголовная ответственность с тюремным заключением — я видел высокий уровень недовольства только среди своих знакомых. Мы действовали больше по наитию.
Когда я шел на выборы, я понимал, что они не будут честными, что весь административный пропагандистский ресурс будет направлен против меня и других альтернативных кандидатов. Но, естественно, мы готовы были предложить свою программу. Я абсолютно убежден, что, если бы это было честно, мы бы победили — или я, или [экс-кандидат в президенты Белоруссии] Виктор Бабарико.
— Какие чувства у вас были, когда в ночь после выборов начались столкновения граждан с милицией?
— Я испытывал гордость за людей, за то что они не испугались, пошли отстаивать свое право выбирать, потому что было совершенно очевидно, что Лукашенко проиграл. Это общее впечатление. Того, что было в эти выборы, не было никогда. Весь общественный контроль, который пытались установить над выборами, осуществить было невозможно. ОМОН тут же хватал людей, которые приходили проводить экзитполы. На этих людей накладывали административный арест. Несколько членов нашей инициативной группы получили за это небольшие сроки.
На самом деле Лукашенко проиграл бы любому, кто знаменовал бы собой альтернативный путь развития. Это совершенно очевидно. Он дал команду зарегистрировать Свету (экс-кандидата в президенты Светлану Тихановскую — «Газета.Ru») как наиболее слабого кандидата. Она никогда не работала, обычная домохозяйка. Зарегистрировав ее, он хотел поиздеваться над белорусами. Если бы Светлана начала озвучивать свою программу, возможно, повторился бы сценарий 2015 года. Но я предложил ей сфокусироваться не на рассказах о реформе налогов, промышленности, судебной системы, системы здравоохранения.
Мы договорились, что всего этого она говорить не будет, а будет говорить только о двух вещах: об освобождении всех политзаключенных и проведении новых свободных демократических выборов через пять месяцев после ее победы.
При таком раскладе мы готовы были ее поддержать. Такой программой мы фактически выбили у Лукашенко из-под ног любую возможность критики.
Получилась довольно красивая картинка. Мы на самом деле не думали о том, чтобы три девушки оказались лицом этой кампании, но я попросил свою жену Веронику помочь, была еще Мария Колесникова и Светлана. Они сфотографировались вместе. Это получило общественный резонанс. Я это объясняю тем, что общество, наверное, на интуитивном уровне женщине больше доверяют. Они просто рассказывали истории и показывали сущность этого режима. В этом и заключалась борьба. Она велась не вокруг индивидуальных амбиций оппозиционных кандидатов.
Если раньше Белоруссия всегда ассоциировалась сразу с Лукашенко, после августа 2020 в общественно-мировом создании и в сознании белорусов произошли кардинальные сдвиги. Теперь люди видят разницу между Лукашенко, который просто зацепился за власть, и белорусским народом, который его искренне ненавидит. Он оказался отделен от белорусов, они его больше не считают человеком, которому важна наша судьба, наша жизнь, наше благосостояние, ему наплевать на репутацию, что многие покинули страну.
«На улицу выйдут совсем другие люди»
— Существует ли некое единство внутри белорусской оппозиции? Вы взаимодействуете с другими уехавшими из страны политиками?
— Да, мы созваниваемся, встречаемся время от времени, кончено, взаимодействие происходит. Белоруссия — это страна, в которой невозможно заниматься общественной деятельностью, находясь там. Сейчас там закрываются все СМИ, независимые институты, блокируются все новостные сайты — оппозиционные или независимые.
Если белорус хочет заниматься общественной деятельностью, не подпевая власти, у него два пути — за границу или в тюрьму.
Мы уже запустили сбор средств на арест Лукашенко, думаем, что он вполне может быть арестован теми, кто находится вокруг него. Они же не чувствуют свою сопричастность с этой властью. Надо понимать, что он относится к ним просто как к сторожевым собакам, которые охраняют стадо.
— Предполагали ли вы, что против вас могут начаться преследования? Как события 2020 года отразились на вашей семье, лично на вас и на вашей жене?
— Сразу не предполагал, потому что я знал, что за мной ничего нет, я был абсолютно чист. Любое решение, которое я принимал, я обкладывал большим количеством юристов. Поэтому чисто юридически я знал, что подкопаться ко мне невозможно. Но после инцидента с Сергеем Тихановским стало понятно, что это просто политическое дело. То же самое и с Виктором Бабарико. В тот момент я, конечно, почувствовал, что будет провокация, и, даже если чего-то нет, это обязательно найдут. И нашли же турка какого-то, у которого 200 дел в суде по хозяйственным вопросам и какие-то факты уголовные. В конце концов его поставили перед дилеммой: или он пишет на меня гадости, или он сам будет привлечен к уголовной ответственности.
Если я вел хозяйственную деятельность и у меня много чего происходило, то супруга всегда работала просто наемным работником. Причем за нее налог платила сама компания. Но у нее тоже нашли, к чему пристать. Ей мама передала акции банка, о которых жена забыла. Эти акции приносили ей 20-30 рублей в год. Она даже не замечала их, мало ли, может, кешбэк. Но это все, что они смогли найти, все правонарушения.
— Стоила ли такая борьба того, к чему вы пришли к данному моменту?
— Фактически режим демонтирован. Сегодня существуют все признаки революционной ситуации, если верить классику. Внизу продолжается кипение, оно никуда не ушло. Это все — котел. Его затыкают и не дают пару возможности выходить, но это не говорит о том, что кипения не происходит.
На всех уровнях во всем белорусском обществе это обсуждается. Когда произойдет нужный момент, какое-то событие, мы дадим команду белорусам выйти на улицы. Сейчас мы разрабатываем для этого специальный план. Люди получат инструкцию, будут знать, что делать, как делать.
Я абсолютно убежден, что к тому моменту все, кто служит в МВД, уже будут понимать последствия. Люди уже не будут снимать обувь, чтобы встать на лавочки. Вперед выйдут уже совсем другие люди, другие по характеру бойцы.
ОМОН смелый, когда ему девушки цветочки дают, тогда он применяет силу. Но, если люди пойдут на него уже с гаечными ключами, в этом случае шансы уже уравниваются. Но те, кто пойдет с гаечными ключами, они пойдут не за зарплату, а за человеческое достоинство, которое у них забрали. И это будут неравные силы, но уже в другую сторону. Это обязательно произойдет, но это лишь вопрос времени. Сейчас ситуация продолжает накаляться и она выльется в одну большую акцию.
«Россия никогда себя так не вела»
— В отличие от Светланы Тихановской, вы не взаимодействуете с иностранными правительствами. Почему? Считаете ли вы, что деятельность Тихановской полезна для Белоруссии?
— На самом деле мы взаимодействуем. Но весь вопрос в том, что они уже определились в своем отношении к Лукашенко. Здесь взаимодействие могло быть только в том плане, чтобы создать общественный консенсус в отношении неприемлемости в XXI веке убийств, пыток, издевательств. Белоруссия в этом смысле поставила рекорд — 40 тыс. человек прошли через тюрьмы.
Результата пока нет, этот консенсус мы пока сформировать не можем. Есть позиция Кремля — он поддерживает Лукашенко. Это очень серьезная проблема для белорусско-российских отношений, потому что в массовом сознании белорусов это рассматривается как антибелорусская политика.
Проводимые нами замеры общественного мнения свидетельствуют об изменении отношения не только к российскому руководству, но и к России в целом. Сейчас было принято решение о выдаче Алексея Кудина — мы вообще считаем это беспрецедентным шагом. Понятно, что он политически мотивированный. Когда есть четкое разделение между Лукашенко и белорусским народом и когда Кремль поддерживает Лукашенко, это, конечно, очень серьезным образом влияет на будущее белорусско-российских отношений.
И я боюсь, что следующий состав парламента может оказаться полностью антироссийским. Это нас очень беспокоит.
Мы уже предлагали формат, в рамках которого Европа и Россия помогли бы решить будущее Белоруссии, были бы гарантами проведения свободных демократических выборов, нормального транзита власти. Но сейчас эти шансы, кажется, теряются.
При всем огромном количестве связей, при огромной симпатии к российскому народу политика, направленная против белорусского народа со стороны российского руководства, закладывает раны, которые даже не знаю, когда смогут зажить.
— Вы пытаетесь или пытались как-либо взаимодействовать с российским руководством?
— Конечно, мы и письма писали, и обращения направляли. Понятно, что формат всех этих контактов затруднен, поскольку автоматически против всех нас открыты уголовные дела в России. А тем, против кого дел нет, запрещен въезд в Россию.
Белорусский режим позаботился, чтобы возможность этих контактов была сведена к нулю.
Выдача Алексея Кудина — это демонстративный шаг. Россия никогда себя так не вела, причем не только современная, но и в историческом контексте. Ни одно уважающее себя государство, ни одна уважающая себя империя не выдает политических заключенных. Это огромный шок, белорусское общество рассматривает это как предательство.
— А как вы относитесь к ситуации с Романом Протасевичем?
— Сломать можно любого. Я не осуждаю его. Понятно, что режим и к пыткам прибегает, мы это видим. Они просто сломали молодого парня. Люди не герои, не нужно руководствоваться книжкой «Молодая гвардия» или «Тарас Бульба». Это люди обычные, простые. Он поступил так, как в его ситуации должен был поступить.
А сам захват самолета — это, конечно, беспрецедентная ситуация. Это сделало режим совершенно нерукопожатным, террористическим в отношении не только своего народа, но и в отношении международного сообщества тоже.
— Какие у вас дальнейшие планы? Собираетесь ли вы остаться в Латвии?
— У нас есть планы, я сейчас буду возвращаться, наверное, к консультационной деятельности, потому что нужно на что-то жить, супруга тоже будет выходить на работу. Те накопления, которые у нас были, они уже подходят к концу, и надо искать баланс между зарабатыванием денег и общественной деятельностью. Может, даже переедем. Пока рано говорить, но, возможно, из Латвии уедем, чтобы находиться ближе к клиенту.
Но политическую деятельность, конечно, при это не оставим. Запад, несмотря на все свои заявления, никаких денег не дает. По крайней мере те, кого я знаю, такой помощи не получают. Проекты, которые мы подавали, тоже не получили поддержки. Мы уже даже просили Запад, если они выделяют деньги, отчитываться, на что именно, потому что мы этих денег не видим, а у нас о них спрашивают.