— Чем, по вашему мнению, отличились выборы за пределами Москвы? Какие есть сенсации и закономерные тенденции?
— Московский электорат уже достиг такого уровня протеста, когда он обрел четкий антисистемный характер. В этой ситуации избирателю уже не нужен кандидат, который бы ему понравился, он готов голосовать за кого угодно, лишь бы назло системе, готов голосовать даже за кандидата, который ему лично не нравится, лишь бы с помощью такого голосования нанести вред режиму.
В глубинке — при всем том, что протестные настроения там тоже растут, — этот протест пока не обрел антисистемного характера. Там избирателям все-таки нужен оппозиционный кандидат, который будет качать протестную повестку в ходе кампании и за которого этот избиратель проголосует. Поскольку власть контролирует механизмы выдвижения, то опасных кандидатов на этих выборах не было, были главы регионов и кандидаты, которые не вели протестных кампаний. И в этой ситуации, не видя способов выразить свое недовольство, протестный избиратель остался дома — отсюда низкая явка.
— Московский опыт в этом плане пойдет в регионы?
— Можно совершенно уверенно сказать, что со временем московская антисистемная модель распространится по всей стране. Вопрос, сколько это времени займет. Может быть, уже в следующем году это будет происходить, может быть, через год. Скорее всего, к думским выборам эта модель станет общероссийской.
И в этой ситуации контроль над механизмами выдвижения кандидатов на выборах потеряет то значение, которое он имеет сейчас.
— Как властям адаптироваться ко всему этому? Использовать другие избирательные технологии? Транслировать больше позитива?
— Властям надо просто смириться с тем, что они не могут больше контролировать 100% политического пространства страны. В ситуации, когда во главе системы стоит президент, рейтинг которого составляет 76%, в контроле над 100 процентами политического поля — над депутатским корпусом, над губернаторским корпусом и так далее, — есть какая-то логика. Это не очень демократично, но по крайней мере логично: очевидно ведь, что президент устанавливает контроль над поляной от имени большинства. Однако сейчас, в ситуации, когда электоральный рейтинг президента держится ниже 50%, рейтинг «Единой России» балансирует в районе 30%, пытаться по-прежнему контролировать 100% депутатского корпуса и 100% губернаторского корпуса — не только недемократично, но и просто нелогично.
Власти должны понять, что время безраздельного контроля прошло, властям надо отступать. Конечно, отступление не должно превратиться в паническое бегство. Поэтому понятно — они должны выходить на выборы, бороться, побеждать, но не надо пытаться делать это любой ценой, в том числе самыми грязными методами — с помощью агрессивных махинаций, фальсификаций, силового подавления оппозиции и так далее. Потому что это ведет к росту антисистемных настроений.
Надо делиться властью, как минимум, с системной оппозицией. Не заставлять, условно говоря, КПРФ выдвигать откровенно слабых кандидатов, которые подыгрывают провластным кандидатам, а не мешать КПРФ выдвигать сильных оппонентов — ведь люди должны видеть, что внутри политической системы есть возможность выразить свое недовольство. Сейчас граждане пока видят, что внутри политической системы такой возможности нет и, соответственно, если ты хочешь выразить недовольство, то вынужден уходить из системы, становиться врагом всей системы.
Надо давать людям возможность выражать недовольство внутри системы, не уповать на административный ресурс, а отказываться от жесткого политического администрирования.
— Но у нас партии или кандидаты от КПРФ или, например, ЛДПР все равно действуют в провластной парадигме. Это же не какая-то фронда.
— И в КПРФ, и в ЛДПР есть сильные протестные политики, которых Кремль и губернаторы разными путями пытаются отсечь от выборов. Оппозиционные партии зачастую сейчас уже и не пытаются выдвигать их, потому что понимают, что ты сейчас его выдвинешь, губернатор побежит наверх, нажалуется и его не зарегистрируют. И в КПРФ это понимают и начинают думать: «Ладно, выдвинем кандидата послабее, того, кто устроит губернатора». Полагаю, что сильные кандидаты есть и в КПРФ, и в ЛДПР, и в «Справедливой России». Надо просто не мешать им выдвигаться.
— В Хабаровском крае победил представитель ЛДПР, но он вынужден работать в сложившейся парадигме — ремонта дорог, повышения зарплат бюджетникам, прохождения мусорной реформы… Разве что-то меняется?
— Это абсолютно нормальная ситуация, и именно хабаровскую модель власти должны взять за пример: там, где протест назрел, надо уметь проигрывать. Ни к чему страшному это не ведет, небо на землю не падает. Надо просто понять, что не делиться властью больше нельзя, ведь в конце концов такое упрямство приведет к тому, что протестные настроения достигнут такого уровня, что будет сметена вся система. Для нашего режима — если он хочет выжить — пришло время демократизироваться.
— Прохождение представителей оппозиционных партий в Мосгордуму — это победа оппозиции?
— Конечно! В ситуации, когда до выборов не был допущен практически ни один лидер протеста, власти все равно проиграли почти половину мандатов. Очевидно, что большая часть, как минимум, активных москвичей настроена оппозиционно.
— В результате получилось, что и оппозиция сыграла на повышения явки? Разве это не выгодно властям?
— Явка сама по себе властям совершенно не нужна. Нужна победа.
— Если говорить об отдельных кампаниях в регионах, заметили ли вы новые тенденции?
— Ничего такого сверхъестественного я не заметил. Самое главное – это не кампании, не то, как они велись, а контекст, который власть создавала с помощью административных мер.
— Тем не менее губернаторы получили вообще высокие результаты. Так хорошо сработали?
— Это результаты в условиях, когда не был зарегистрирован не один сильный оппозиционный кандидат. В том же Забайкалье ни одного представителя системных парламентских партий к выборам не допустили. И у избирателя обязательно останется послевкусие — будто его лишили выбора, то есть, у людей не будет ощущения того, что «мы сами его выбрали». У них будет ощущение, что этого губернатора им навязали. Поэтому малейший повод для недовольства, который появится в регионе, моментально лишит такого губернатора его политической базы. У избранных таким способом губернаторов никакого запаса прочности не будет.
— Сейчас же модно говорить о губернаторах-технократах, которые занимаются хозяйственными делами. Зачем им претендовать на политическое лидерство?
— Это увлечение «технократизмом» и ведет к ситуации, которую мы видим, — к росту протестных настроений, к снижению рейтингов власти.
К ситуации, когда «Единая Россия» получает меньше 40% и радуется и кричит, что победила. Это смешно. Два года назад за такую «победу» их бы перед строем расстреляли.
Попытка деполитизировать управление в регионах приводит к такому результату. Понимаете, уровень жизни людей падает. Люди, естественно, пытаются понять, почему они так плохо живут, начинают искать этому объяснение. Очевидно, что они начинают его искать в том числе и в политике — в первую очередь, в политике. И в этой ситуации растет политический спрос. А политического предложения на региональном уровне нигде нет. И эта политизация, не встречая адекватного предложения, ведет к росту протестных настроений. Его результат мы видим по всей стране. Люди на улицы начинают выходить, как в Шиесе или в Екатеринбурге из-за какого-то пустякого сквера. Это результат технократизации регионального политического процесса.
— По вашим прогнозам, протестные акции в Москве пойдут на спад или могут возобновиться при наличии каких-то условий?
— Я думаю, что сейчас, поскольку у оппозиции есть сильное ощущение, что она победила, протестовать против итогов выборов она точно не будут. Но при этом эйфория у оппозиционного актива есть, ощущение собственной силы у них есть. Если кто-то из оппозиционных лидеров бросит клич и попытается вывести людей под лозунгами прекращения политических репрессий в отношении арестованных участников предыдущих акций, то под такими лозунгами протесты могут собрать много людей.