«Импичмент ближе некуда. Ни одно другое обвинение или расследование не являлось для президента такой угрозой», — заявил в конце 2018 года бывший советник избирательного штаба Дональда Трампа Майкл Капуто.
И хотя экс-сподвижник американского президента оговорился, что речь идет не о «сговоре с Россией», который спецпрокурору по «российскому делу» Роберту Мюллеру все еще так и не удалось доказать, а о нарушениях правил финансирования избирательной кампании,
возникает ощущение, что отправить Трампа в отставку стало идеей-фикс американской политической элиты, независимо от того, были ли со стороны действующего главы Белого дома нарушения, или нет.
Расследование Мюллера заставляет президента США заметно нервничать, о чем свидетельствуют его многочисленные громкие «твиты». Сам Мюллер, похоже, останавливаться не собирается. На будущий год американский минюст уже заложил на расходы комиссии $10 млн. На свои расследования, допросы многочисленных свидетелей и полеты по разным штатам США комиссия Мюллера потратила уже почти $3 млн. При этом личные траты Мюллера на расследование составили $4,5 млн. Попытки обвинить Трампа в сговоре с Москвой уже почти два года не приносят ощутимого результата.
Даже газета The Washington Post, традиционно занимающая сторону Демократической партии, вышла с публикацией, в которой признается, что «российское дело» может навредить не только республиканцам, но и самим демократам.
Видимо, поэтому американские законодатели несколько сместили акцент и переключились на обвинения штаба Трампа в нарушении правил финансирования кампании. В декабре реальный срок тюремного заключения получил экс-юрист президента США Майкл Коэн, которого суд признал виновным в незаконных выплатах женщинам, утверждающим, что они состояли в интимной связи с Трампом еще до его вступления в должность главы Белого дома.
При этом силовики заявляли, что Коэн действовал «в согласии и координации с неустановленным лицом», которым, как писали американские СМИ, как раз и был сам Трамп.
Импичмент без отставки
Трампа перспектива импичмента, кажется, не пугает, поскольку, как он считает, «трудно объявить импичмент кому-то, кто не сделал ничего плохого и кто создал величайшую экономику в истории [США]».
Возможно, уверенности президенту США придает тот факт, что сенат контролируют республиканцы, и именно от верхней палаты зависит возможность дать процедуре «зеленый свет». Президенту Биллу Клинтону в 1998 году повезло меньше — обе палаты контролировали республиканцы, и только тот факт, что сенат не смог собрать две трети голосов, удержало под ним шатающееся кресло.
Наступающий год может вновь поднять слово «импичмент» на знамена оппонентов Трампа, говорит в беседе с «Газетой.Ru» руководитель центра Центра североамериканских исследований Виктория Журавлева и даже предполагает, что «вероятность такого развития событий гораздо выше, чем была раньше».
Среди вероятных предлогов — отплата молчания «девушек с низкой социальной ответственностью» адвокатом Трампа, а также, если выясниться, что президент США был в курсе взлома почты Демпартии.
В свою очередь, профессор Высшей школы экономики, специалист в области конституционного права США Александр Домрин напоминает, что тема возможного импичмента Трампа начала подниматься в либеральной печати спустя буквально несколько дней после того, как он был избран президентом. Домрин объясняет это неприятием к Трампу со стороны элиты: «Сторонники Клинтон не могли объяснить, почему победил несистемный кандидат». Эксперт уверен, что если бы для импичмента были какие-то основания, то процедура «была давно бы инициирована».
Тема «импичмента», «отставки» и «недоверия» прочно закрепилась в информационном поле мировых СМИ не только относительно Трампа, но и по поводу многих европейских лидеров. При этом эксперты сходятся во мнении, что реальной угрозы отставки, по крайней мере, в странах «старой Европы» в 2018 году не было.
Вместе с тем если раньше разговоры об отставке или недоверии возникали как реакция на какие-то глобальные конституционные проблемы в странах, то в 2018 году возникало ощущение, что тема импичмента стала чуть ли не «рабочим инструментом» в политической коммуникации.
Как минимум можно выделить ситуации в Германии и Великобритании, где канцлер Ангела Меркель и премьер-министр Тереза Мэй сталкивались с противоречиями внутри властных структур. В первом случае речь шла о нарастающем недовольстве миграционной политикой, избранной Меркель, во втором — сценарием Brexit, по поводу которого дискуссии продолжались на протяжении всего года. При этом оба политика подошли к народному недовольству разными путями. Если решение открыть дорогу для мигрантов было личным выбором Меркель, то Мэй оказалась в «предлагаемых обстоятельствах». Референдум о членстве Британии в ЕС провел ее предшественник на посту — премьер Дэвид Кэмерон.
К этой же категории, хотя и в ином исполнении, можно отнести президента Франции Эммануэля Макрона, жесткая экономическая политика которого привела к тому, что на протяжении месяца Париж и другие французские города сотрясали масштабные акции протеста «желтожилеточников». Макрон даже был вынужден свернуть программу реформ, однако это не помогло — французы стали требовать отставки президента.
«Макрон провозгласил себя Юпитером — царем богов на Олимпе. Теперь его приглашают оттуда спуститься», — говорит о французском президенте руководитель Центра французских исследований Института Европы РАН Юрий Рубинский.
Реакция на правопопулизм
Нарастает напряжение в некоторых других странах, где население также выходит на акции протеста. В каждой из стран причины свои. В Лиссабоне, где не скрывают, что лидеры демонстраций просто переняли идею французских «желтых жилетов», протестовали против повышения налогов, в Будапеште несколько тысяч человек высказывались против изменений в трудовой кодекс, поправки к которому они назвали «законом о рабстве».
Однако здесь, вероятно, говорить о реальной угрозе действующим властям не приходится, поскольку она в этих странах чувствует себя весьма уверенно. Несмотря на весь свои авторитарный стиль, венгерский премьер Виктор Орбан пользуется популярностью среди менее обеспеченных слоев. То же самое можно сказать и о Лехе Качиньском — авторитарном главе польской партии «Право и справедливость».
Другим вызовом, ставшим столь характерным для политических систем Запада в 2018 году, становится сложность в попытках договориться внутри собственных правительств.
В Германии правительственная коалиция формировалась почти четыре месяца, Швеция сталкивается с той же проблемой. В обоих государствах достаточно больших успехов добились местные националисты.
Но если здесь правительственный кризис удалось преодолеть — пусть и компромисс со стороны выглядит достаточно хрупким, то ситуация в Бельгии обернулась отставкой премьер-министра Шарля Мишеля. Здесь распалась правящая коалиция, после чего 18 декабря ведущие партии королевства потребовали голосования по вотуму недоверия.
К слову, правительственный кризис в Бельгии — так же как и в Германии — возник из-за вопроса о миграции. Члены правительства не договорились по вопросу о поддержке Глобального договора ООН о миграции. В результате разногласий из правительства вышла ведущая фламандская партия «Новый фламандский альянс», который считается праворадикальным — он выступает против миграционного договора.
Подобного развития событий можно было ожидать, Бельгия — это страна, где сильны противоречия между двумя основными народностями страны фламандцами и валлонами.
Вообще единых оснований для кризисов в европейских государствах нет, в каждой стране — свои причины. Однако есть общий тренд, который можно выделить.
«В Европе, действительно больше потрясений по сравнению с прошлыми годами. Но тогда и не было Brexit, не было миграционного кризиса, который к 2018 году накопил свой эффект, чем как раз и пользуются правопопулистские партии — не только Германия и Швеция, но и Австрия, Венгрия и другие.
Есть определенный тренд на «поправение» Европы, рост популистских настроений.
Но серьезных конституционных кризисов, каких-то экстраординарных событий, я бы выделять в Европе не стал. Рост правопопулистских настроений — тренд, который берет свое начало в 2014/15 годах. В этом году четко проявилось неумение адаптироваться, неумение реагировать, отсутствие в Европе защитных механизмов для беспроблемного преодоления», — сказал в беседе с «Газетой.Ru» директор Центра европейской информации Николай Топорнин.