— Надежда, скажите, что это было?
— Что это было? Это называется «разорвать кольцо»! Оно по-другому никак не разорвется.
— Кольцо — это про войну или пленных?
— Да, в первую очередь про пленных. И про ситуацию в Украине вообще.
— А какая ситуация с пленными? Насколько я понимаю, вы в официальных переговорах по пленным в минском формате не участвовали.
— Знаете, у нас конкретными переговорами по пленным занимаются все люди доброй воли. Каждый может пойти и договориться. Это зависит только от твоих личных индивидуальных качеств и способностей. Людей в местах заключения держат и тут и там силовые органы. Но это не означает, что не нужно пробовать и менять ситуацию каждому человеку, который готов это делать.
— Кто вам помогал организовать встречу, с кем вы ездили?
— Я держу связь со всеми переговорщиками, которые работают с той стороной. В этот раз на встречу я полетела с Владимиром Рубаном. Вообще, я не только с ним работаю.
— А почему Минск?
— Минск предложила та сторона. У меня, вообще-то, была идея ехать и напрямую встречаться. Отходить от «нулей» («нулевые» — крайние блокпосты. — «Газета.Ru») и встречаться, чтобы говорить на «нейтралке». Да и вообще где угодно! Но та сторона выбрала в итоге Минск.
— Почему? Вы один из 450 нардепов Верховной рады, к вам на встречу на самолете везут двух глав самопровозглашенных республик. Вообще, трудно вспомнить, когда они вдвоем последний раз показывались на публике.
— Я не знаю, как их везли. Я простой человек и не понимаю вашего вопроса. Кого еще туда надо было везти говорить с ними? Президента страны? Они, заметьте, приехали на встречу со мной, и, значит, для них это было тоже важно.
— О чем вы говорили?
— Только о пленных. Мы уточнили списки, которые в Минске никак не могут согласовать. О том, что людей, о которых они говорят (список на 700 человек), — их нет просто.
Я сама за эти полгода, общаясь с родственниками пропавших, собрала и уточнила свои списки. У меня там тоже под 700 фамилий. Но нужно понимать, что не все эти люди живы. То, что родственники заявляют о пропаже в искренней вере, что их близкие еще живы и в плену, не всегда соответствует реальности.
Поэтому мы договорились остановиться на цифре обмена, которая твердо подтверждена. И не требовать того, чего не будет никогда.
— Обмен скоро будет?
— Я верю, что да!
— Сколько на сколько?
— Я не хочу называть эти цифры. Все определяется уровнем доверия друг к другу сторон. Это может быть обмен всех на всех или разбивка по группам на три части. Это может быть классический обмен на мосту и просто нескоординированная передача людей.
Та сторона говорила, что эта встреча не последняя. Я сказала, что не вижу смысла встречаться три года, как они это делают в Минске. Если эта наша встреча не будет иметь эффект, то и нет смысла встречаться дальше. Если же эти встречи будут эффективными, то можно, конечно, встречаться еще.
— Вы согласовывали свою позицию с властями Украины? Или хотя бы ставили в известность о том, что было на встрече в Минске?
— Я их предупреждала, что буду встречаться с той стороной неоднократно. Также неоднократно делала публичные заявления о своей позиции. А в остальном я бы сформулировала так: со всеми украинскими правоохранительными органами я сотрудничаю в рамках действующего законодательства.
— С чем тогда связана такая нервная и резкая реакция партии «Батькивщина», в которую вы входите, и ваших коллег — членов комитета Верховной рады по национальной безопасности и обороне?
— Это, наверное, потому, что я сотрудничаю со всеми оборонными и правоохранительными структурами своей страны по этим вопросам, а вот со своими коллегами депутатами — как раз нет.
Я и в законодательной деятельности не всегда с ними соглашаюсь — что с «Батькивщиной», что с комитетом, в котором я работаю. Тем более в таких вопросах, как война и мир.
Я вчера услышала мысль от своих коллег в одном телеэфире, что они вот уже три года пытаются не допустить легализации террористов на Донбассе, а тут я. Но их и так никто не легализует! Это как с Крымом. Крым тоже не легализован де-юре, но де-факто он оккупирован.
Не о том они думают и не на том сосредотачивают усилия. Нужно работать над реальным освобождением людей и над защитой ценностей жизни этих людей. Войну нужно выигрывать или заканчивать.
Про легализацию нигде не говорится. Никто в мире никогда не подпишет бумагу, легализующую ДНР и ЛНР. Это надо понимать. И столько усилий за три года вложить просто в то, чтобы не дать легализовать эти образования? Усилия народных депутатов, внешних дипломатов годами направлены в одну бумагу. А там тысячи жизней положили, и еще тысячи могут лечь.
— Какое впечатление произвели на вас Игорь Плотницкий и Александр Захарченко?
— С Плотницким я уже встречалась. С Захарченко пересеклась в первый раз. Мы три часа проговорили. Какое мнение сложилось о них как о людях? Ну, они разные.
Плотницкий — он больше философ, давайте ограничимся такими словами. А Захарченко более резко соображает, что более небезопасно, если расценивать его как противника.
— После этой встречи есть ощущение, куда все идет? Нет прогнозов?
— Есть ощущение, что все 50 на 50. Или срыв в войну, или ситуация все же закончится миром. Это зависит от очень многих факторов. Но в некоторой части и от меня, от того, что я буду делать и говорить. Я понимаю, что подписываю сделку с дьяволом.
Но я ее подписываю не ценой интересов украинского народа, а максимум — ценой своей жизни.