На первый взгляд внесенные поправки расширяют возможности членов ОНК — например, им теперь разрешается вести фото- и видеосъемку «в целях фиксаций нарушений прав подозреваемых и обвиняемых, находящихся в местах содержания под стражей» и появилась возможность посещать больных в психбольницах — раньше члены ОНК могли навещать таких людей только в СИЗО. Собственно, на этом плюсы заканчиваются, считают опрошенные «Газетой.Ru» эксперты. Законопроект разработан во исполнение поручения президента по итогам заседания Совета по правам человека, которое состоялось в 2013 году, с учетом предложений государственно-правового управления кремлевской администрации. С 2008 года члены ОНК могут беспрепятственно посещать любые закрытые учреждения ФСИН и МВД, что не раз доставляло немало проблем силовикам.
Валерий Борщев, автор закона об ОНК, говорит, что самая плохая поправка — это фильтр, который теперь будет поставлен для кандидатов в члены ОНК на уровне регионов, а не федерального центра, как сейчас.
«Сначала все члены ОНК имели федеральный статус и могли посещать ИВС, СИЗО и колонии по всей России, потом они могли посещать учреждения только по своему региону, — рассказывает Борщев. —
Сейчас предлагают «отсеивать» правозащитников еще на региональном уровне, т.е. сразу избавляться от всех неугодных местным властям, от тех, кто их критикует, а не подпевает им.
Их фамилии «зарубят» на уровне региональной ОП или регионального уполномоченного по правам человека и их фамилии даже не отправят на утверждение наверх (конечные списки членов ОНК формирует Общественная палата РФ. — «Газета.Ru»). Это очень опасная тенденция, которая фактически ставит на всей правозащите жирный крест».
По словам Борщева, уже сейчас во многих регионах — в Москве, Екатеринбурге, Краснодарском крае, Мурманской и Челябинской областях — у властей много претензий к членам ОНК из-за их активной позиции и нежелания покрывать преступления, которые регулярно бывают в местах лишения свободы. «Уже сейчас в ОНК больше представителей силовиков, чем гражданского общества: при формировании нынешнего списка членов ОНК из 40 кандидатур, предложенных экс-уполномоченным по правам человека в России Владимиром Лукиным, прошли 17 человек, а из списка силовиков — 23, — говорит правозащитник. — С новыми поправками и новыми барьерами в списки ОНК вообще будут попадать лишь лояльные товарищи, а сама работа ОНК станет на деле лишь декорацией».
В законопроекте предусмотрены дополнительные ограничения для членов ОНК.
Так, в частности, теперь не смогут попасть в ОНК те, у кого есть родственники, отбывающие наказание. Раньше для таких членов ОНК тоже было ограничение — они не могли инспектировать конкретное СИЗО или колонию, где находился их близкий, но по другим учреждениям никаких законодательных запретов не было.
«Это очень плохое, даже опасное нововведение, потому что самые активные и информированные члены ОНК, как правило, или сами побывали когда-то за решеткой и знают все проблемы не понаслышке, или у них есть родственники, отбывающие наказание, и они в курсе их жизни, им не надо тратить месяцы на то, чтобы разобраться в этой теме, в отличие от тех, кто вообще никогда тюремной темой не занимался», — поясняет член ОНК Москвы Ева Меркачева. По словам правозащитника Андрея Бабушкина, у 20% членов ОНК кто-то из близких находится за решеткой или под угрозой возбуждения уголовного дела. «Например, у одного члена ОНК против брата шесть раз возбуждали уголовное дело и столько же раз его прекращали как незаконное, — рассказывает Бабушкин. — И что в таких случаях делать? В январе подавать заявку на вступление в ОНК, в феврале — забирать и так несколько раз? Ну это же полный абсурд!»
В законопроекте также предусмотрено, что членами ОНК не смогут стать лица, состоящие в организациях, признанных иностранными агентами. «У нас крупнейшие и старейшие правозащитные организации включают в иноагенты, они судятся, их потом оттуда исключают — теперь получается, что даже выдвигаться такие люди в ОНК не могут? Это дискриминация чистой воды — ведь самим организациям, хоть и внесенным Минюстом в реестр иноагентов, работа в России не запрещена», — говорит другой член ОНК Москвы, Зоя Светова.
«Данная новация — про иноагентов — фактически противоречит позиции российских властей, что статус иноагентов не является дискриминационным, о чем, кстати, высказывался и Конституционный суд РФ. Теперь понятно, что «зачистка» в ОНК будет очень серьезная, ведь самые активные и неравнодушные члены комиссий, как правило, состоят и в других организациях, признанных иноагентами, — рассуждает Эрнест Мезак, зампредседателя ОНК Республики Коми. — С другой стороны, нет худа без добра: маска лицемерия окончательно снята».
«В случае обсуждения членами общественных наблюдательных комиссий вопросов, не относящихся к обеспечению прав подозреваемых и обвиняемых в местах принудительного содержания, либо нарушения членами общественных наблюдательных комиссий правил внутреннего распорядка беседа немедленно прерывается» — так звучит еще одна поправка, насторожившая правозащитников. «Мы и так не можем обсуждать подробности по уголовным делам, это запрещено, но очень часто, когда мы приходим в камеру, нам люди сами начинают рассказывать, как их пытали при задержании или что к ним не пускают адвокатов, — говорит Меркачева. — Женщины в СИЗО часто просят связаться со знакомыми, потому что дома остались дети и их могут увести куда-нибудь или домашние животные теперь одни — возникает много попутных вопросов, которые мы тоже решаем. А теперь даже об этом говорить будет нельзя?»
Например, о том, что подозреваемых по делу об убийстве политика Бориса Немцова сильно избили, стало известно лишь после того, как их посетили члены ОНК, которые рассказали об этом в СМИ, после чего в их домах прошли обыски. Многодетная мать Светлана Давыдова, которую обвиняли в госизмене, только от правозащитников узнала, что адвокат, назначенный следователем, не обжаловал ее арест, хотя обещал ей это сделать.
В камере у Давыдовой ни телевизора, ни газет не было, а назначенный адвокат к ней даже не приходил, и она не знала, что вообще происходит по ее делу. «Например, в СИЗО «Лефортово» нам и так не дают задавать вопросы — если только речь идет не о матрасах или плохом питании, — замечает Светова. — А теперь хотят это узаконить. Вот представьте: мы приходим, видим избитого заключенного, начинаем его снимать — и тут идет уточняющий вопрос: это его в СИЗО так покалечили или нет? Если не в СИЗО, то все, съемка, получается, прекращается, предысторию случившегося они нам рассказать не могут. Так что то, что члены ОНК смогут фиксировать следы пыток, конечно, большой прогресс, но другие предлагаемые поправки практически сводят его на нет. Общее же ощущение от этих поправок — право на защиту отменяется».
«Поправки эти абсурдные и нелепые, фактически это уничтожение общественного контроля. С нашим (ОНК. — «Газета.Ru») появлением ведь и воровать тяжело стало, и бить тяжело, мы же для тюремщиков и силовиков как «ангелы ада», — говорит правозащитник Андрей Бабушкин. — Я очень надеюсь, что президент эти предложения не утвердит и это просто недобросовестная работа отдельных госчиновников, которые именно так — через репрессии — воспринимают отстаивание государственных и общественных интересов».