«Меня били только первые два дня»
Украинские войска под Иловайском находились в окружении, и руководство армии приняло решение выводить войска. Однако когда колонна выходила, ее разбили. Атаковала артиллерия и пехота. Мы попали в лесопосадку, заехали, когда стемнело, военные ушли вперед, а мы остались позади, потерялись в лесу.
Мы пытались выйти из окружения. Но как из него выходить, не знали.
Созванивались с каналом, узнавали, что нам делать. Канал провел переговоры. Нам сказали выходить, идти в направлении села Красногвардейское. Ну, мы вышли — и там нас уже задержали.
И дальше нас передали в другое место, мы не видели куда. Нас посадили в грузовик, завязали глаза и связали руки, затем повезли. Там было много пленных военных, в дороге нам запрещали вообще говорить. Просто сказали всем молчать — и все.
И когда мы приехали на место, то меня одного вывели из грузовика и отвели. Как я уже узнал потом, всех остальных отправили на Киев, остался только я. Это были призывники, к ним, в отличие от нацгвардии, совсем другое отношение.
Уже там на месте меня допрашивали. Меня били только первые два дня, когда на базу привезли. Потом перевезли в третье место. Там вначале во время допросов немножко тоже побили. Потом уже посадили в одиночку.
Кормили хорошо. Первые пару дней был сухпаек, российский в коробках с флагом, написано «Сухпаек армии РФ». Я не помню, когда произведен, но, судя по дате, годный до 2016-го. Коробку саму мне давали только несколько раз. Потом уже просто из коробки давали рис, там еще три разных обеда было в сухпайке. Один рис вообще несъедобный. Гуляш — самое лучшее из того, что есть, там куски мяса хорошие, и еще было рагу из овощей. Это тоже довольно съедобное. А потом меня кормили уже из общей столовой, тоже нормальной едой.
В плену сначала в гараже закрыли, потом в одиночке на территории автобазы в помещении для хранения газовых баллонов для сварки. Сарайчик из кирпича без окон, там только двери. Просто из кирпича такой сарайчик, и к нему примыкали еще два помещения, через стены. Туда еще сажали людей. Но я сам находился в одиночной камере. 23 дня не выходил оттуда. Других пленных не видел, но видел задержанных за нарушение комендантского часа.
«Репортажи снимать не заставляли»
В плену Егор Воробьев снял серию репортажей, которые обнародовали сепаратисты под названием «Приключения киевского журналиста в Новороссии». В них местные жители жаловались на обстрелы. Обнародование в украинских СМИ этого материала было одним из требований для освобождения журналиста из плена. На Украине к этим репортажам отнеслись скептически как к пропаганде, сделанной под дулом автомата, и ставить в ротацию не спешили. Согласно официальной позиции минобороны Украины, в обстреле жилых кварталов на территории ДНР виновны ополченцы, а не украинская армия.
Меня не заставляли снимать репортажи, просто предложили. И мне не говорили, что распространение этих сюжетов на Украине поможет освобождению. Требовали они, видимо, у тех, с кем они переговоры вели. Не у меня. Мне предложили поснимать с их стороны, я согласился, потому что с нашей стороны снимал, а с их еще нет. Это была такая хорошая возможность...
Если бы я снимал эти репортажи не в плену, то отличались бы они только тем, что рядом не было охраны.
Я же не могу вложить слова людям в голову. Мне не подсовывали людей. Просто привели на рынок и сказали: «Вон, иди, спрашивай». Люди рассказывали о том, что они страдают от обстрелов. О том, что по ним стреляют из орудий, и залпового огня, «Грады». Вот об этом говорили люди, но в любом случае на любой войне всегда больше страдает мирное население. Как от одной, так и от другой стороны.
Я не вдавался в подробности, кто там обстреливает, как обстреливает. Люди сами не могут знать, откуда прилетело, грубо говоря. Я делал репортаж, скажем так, не о том, кто обстреливает или какая траектория полета. Я не эксперт в вооружении, поэтому я не могу сам определить. Я узнавал у них, как им живется на той территории, где идет война.
Мое ощущение от съемок — там много позиций. Есть лояльные (ополчению жители), ну, да, большинство лояльных. Информационное поле там отличается, а от него много зависит. Есть люди абсолютно нейтральные. Им абсолютно все равно, кто там будет, лишь бы их не трогали. И есть люди, которые, наоборот, против ЛНР-ДНР, поддерживают Украину. Есть и такие люди. Но их не много.
Точно так же, как и у нас, на нашей территории большая часть поддерживает Украину, но встречаются люди, которые поддерживают и то, что происходит на Донбассе. Сами ополченцы говорили со мной, пытались навязать идеологию. Я не на камеру с ними говорил. С конвоирами, которые там еду приносили, мы с ними вообще на эти темы не разговаривали, только на житейские темы, как погода, здоровье и тому подобное.
На этой автобазе все почти местные, есть и приезжие, но воюют по убеждению. Российские военные тоже были, но не в самом Донецке, а под Многопольем, где мы попали в окружение. Они без знаков отличия, но по их общению между собой видно, кто офицер, кто рядовой. Они относятся к пленным как к пленным. Видимо, сами понимают, что могут попасть в плен. Больше шансов выжить в плену российских военных, чем в плену ополченцев. Военные не разделяют между собой пленных на представителей МВД, минобороны, нацгвардии. Это разделение идет именно у ополченцев.
«Они не знали, что едут в Украину»
Еще до собственного плена Воробьев взял интервью у захваченных ульяновских десантников Руслана Ахметова и Арсения Ильмитова. В 20-х числах августа они попали в плен бойцов окруженного под Иловайском добровольческого батальона МВД Украины «Днепр-1». По официальной версии Минобороны России и самопровозглашенных республик, на востоке Украины в рядах ополчения российские военнослужащие, ушедшие в отпуск.
Незадолго до моего пленения в расположение украинских войск под Многопольем выдвинулась колонна российской техники. Колонну подбили. Там было два военных российских, они живы-здоровы, все нормально, один пострадал, обгорел, он, я так понял, был водителем МТЛБ (бронетранспортера). Он как БМП выглядит, только с маленькой башней. Тому, который обгорел, оказали медицинскую помощь, его там лечили всеми возможными способами, что позволял ресурс. А двоих остальных задержали.
Я пришел в расположение штаба, где держали пленных, спросил, можно ли с ними поговорить. Десантники были без каких-либо следов побоев, просто им связали руки как военным. Они рассказали, что приехали на учения и не знали, что едут в Украину. Спросил про их боекомплект, какой он — учебный или боевой. Они сказали: «Не знаю, нам его загрузили на границе». Если они не знали, куда едут, откуда они знали, что они на границе?
«Сейчас лежу дома с температурой»
Во вторник, 7 октября, ДНР поменяла Воробьева и еще двух гражданских на трех ополченцев. Процесс обмена пленными на востоке Украины продолжается, точное число заложников ни одна из сторон привести не может.
Когда я вернулся, буквально на следующий день заболел, простудился очень сильно и с коллегами не дискутировал, сейчас лежу дома с температурой. Сложно сказать, насколько картинка на украинских каналах отличается от того, что там происходит, поскольку на этих территориях работают исключительно иностранные журналисты. Им там безопасней, не скажу, что полностью безопасно, но безопасней, чем украинским журналистам.
Я до сих пор сотрудник «Экспрессо-ТВ». Ближайшие планы — это из того, что я отснял в командировке, сделать документальный фильм.
На сегодняшний день в плену ополченцев находится 224 военнослужащих (данные минобороны), в плену украинских сил — не меньше 400 (сведения ДНР).