В среду, 5 февраля, продолжилось судебное заседание по «делу восьми» (бывшему «делу двенадцати»), выделенному в отдельное производство из «болотного дела».
Заседание, назначенное на 11.30, традиционно началось с большим опозданием. «Группа поддержки» оказалась пунктуальнее системы правосудия — в половине двенадцатого в фойе Замоскворецкого суда уже был аншлаг. Все желающие не смогли втиснуться в помещение, поэтому еще около ста человек дежурили на улице.
Под небольшим экраном в холле суда оказались самые предусмотрительные — те, кто пришел заранее и поставил стул поближе к телевизору. Часть сочувствующих прошла через рамки и поднялась на этаж, где проходило заседание. Среди них оказался бывший депутат Госдумы Геннадий Гудков. Оппозиционер был настолько поражен тем, как проходят слушания, что немедленно начал твиттер-трансляцию: «Продолжение судейско-административного идиотизма: оглашена разнарядка — в зал пустят только одного родственника (местов нет, блин). Здесь — шок. 78-летняя бабушка одного из обвиняемых: может, я сегодня внука вижу в последний раз! Родственники бросают жребий. Ну как после этого можно относиться к суду и всей этой бездушной, циничной и безнравственной системе «правоохраны»? Слышу народные выражения, с большинством из них согласен. Они и сами у меня на языке, да мешает статус».
В фойе зрители в ожидании трансляции вели неспешные беседы.
— Малыш леопарда красивый. Глаза голубые-голубые. К взрослому леопарду он бы не подошел, конечно.
— Леопард — то же самое, что и амфоры.
Среди тех, кто пришел поддержать «узников болотной», оказались «жены революционеров» — Анастасия Удальцова и Юлия Навальная.
В какой-то момент толпа практически прижала их друг к другу, но все остальное время они держались в строго противоположных углах фойе.
Оставив свое Новокосино, приехал сотрудник фонда борьбы с коррупцией (организация включена Минюстом в список иноагентов и запрещена в России), представитель «Народного альянса» Николай Ляскин. Член бюро «Солидарности» Денис Билунов перемещался с улицы в суд и обратно, пока не стабилизировался в проходе между внешними и внутренними дверями.
Когда ожидание становилось особенно изнурительным, собравшиеся переходили к активным действиям: группы примерно по 20 человек выходили на крыльцо и скандировали в сторону окна зала заседаний: «Свободу!»
Спустя примерно два часа после объявленного времени заседание все-таки началось. Последним участником прений собирался стать адвокат Дмитрий Динзе, но у него не получилось. В не вполне понятном процессуальном статусе слово попросил Сергей Кривов, которому общественный защитник Сергей Мохнаткин (задержан 31 декабря и находится в СИЗО) доверил право зачитать свою речь. По логике это выступление должно было относиться к прениям, но слово подсудимому дали только после завершения обмена репликами между обвинением и защитой и перед началом последнего слова.
Речь Мохнаткина была высокохудожественной — оттолкнувшись от событий пятидесятилетней давности — расстрела демонстрации в Новочеркасске в 1962 году, через Сталинградский котел он нечувствительно перешел к событиям 6 мая 2012 года, сохранив большинство военных формулировок — «без объявления войны», «из засады», «внезапное нападение».
О том, что провокации готовились властями, Мохнаткин устами Кривова сообщил со ссылкой на «достоверные источники в Кремле».
— Вот он — преемник, — шумно выдохнул кто-то в толпе.
После того как последняя страница выступления Мохнаткина была зачитана Сергеем Кривовым, наступила заключительная фаза процесса — последнее слово обвиняемых, после которого будет только приговор.
«Я не имел умысла, не имел даже мысли о совершении преступления — на Болотной площади я находился в научных интересах, — сообщил Ярослав Белоусов. — И занимался темой эффективности коммуникативных сетей и их связи с массовыми акциями. Информация о моих исследованиях содержится в курсовой работе и материалах диплома. Если бы я совершил что-то преступное, то сказал бы об этом на следствии или в суде, потому что никогда не ставил себе цели ввести кого-то в заблуждение. Осуществлять насилие не мог и не имел мыслей. Антиправительственных лозунгов не выкрикивал, да и не слышал. В цепочке оказался, потому что создалась ситуация, что люди могли упасть или быть задавленными. Покинуть Болотную не было возможности. Если бы была возможность уйти с Болотной, я бы это сделал. Прошу признать меня невиновным и оправдать».
Выступление Степана Зимина также было крайне непродолжительным.
«Я не надеюсь на оправдательный приговор, — неожиданно сообщил он и пояснил. — Не потому что причастен. Просто наша судебная система выносит менее полупроцента оправдательных приговоров».
Он напомнил, что единственный вменяемый ему эпизод насилия над полицейским лег в основу обвинения сразу по двум статьям — притом что, по его словам, никакого насилия с его стороны не было. «Единственным источником насилия на Болотной площади были сотрудники полиции», — сообщил Зимин.
Андрей Барабанов, который находится за решеткой уже больше 20 месяцев, также не рассчитывает на оправдательный приговор. Поэтому он говорил в основном о том, что заключение его очень сильно изменило, но он не готов оставаться за решеткой.
«Я стал иначе смотреть на вещи, — сказал Барабанов. — Если раньше я мог позволить себе легкомысленное отношение к близким, теперь понимаю, насколько они мне дороги. Сожалею, что принес огромные переживания своей семье. Но сейчас я отгорожен от мира, и это плохо влияет на психику. Я не причинил никому вреда, но уже 21-й месяц сижу за решеткой. За это время я потерял бабушку. Она меня не дождалась, и я не могу принять этого. Этот опыт заставил меня многое пересмотреть, поменять отношение к людям. Смотря на себя прежнего, я вижу индивидуализм и максимализм. Но дольше находиться здесь нельзя.
Я теряю навыки и способности, утрачиваю социальные связи. Я не человек тюрьмы, мне есть что терять. Очень дорого время, которое уходит. Я хочу учиться, работать, помогать близким людям. Я не политический активист, не состоял в движениях и партиях.
6 мая я пришел вместе с женой, чтобы выразить свою позицию против несправедливости, потому что меня волнует происходящее в стране и я считаю, что имею право озвучить свое мнение. До того все акции проходили спокойно, а пришедшие на тот митинг были мирно настроены. Для меня произошедшее было крайне дико. Хочу жить в стране, где соблюдаются, а не только декларируются права человека. Мне бы хотелось жить в гуманном и честном обществе. Я очень личностный человек. Дорогие люди для меня важны. Проходят самые важные годы, а я вижу решетку и ГСУ напротив. Прошу назначить милосердное наказание. Отбытого в СИЗО вполне достаточно и для меня, и для ребят, находящихся на скамье подсудимых. Прошу назначить наказание, не превышающее срок отбытого в СИЗО».
Алексей Полихович сообщил, что намерен противопоставить краткость и четкость многословию обвинительной машины. «Работники СК оказались мастерами по сокрытию правды, — сообщил он. — Обилие носителей информации создает обманчивое впечатление объективности. На самом деле это попытка перевести количество в качество, но полноты картины нет. Есть желание видеть то, что удобно. Мы наблюдали неправомерное избиение демонстрантов.
Нельзя назвать задержанием избиение человека ногами и дубинками. И нельзя говорить, что этот факт не имеет отношения к предмету доказывания».
Полихович подчеркнул, что действия обвиняемых трактуются в искусственном контексте. «Закидывание ярославского ОМОНа пластиковыми креслами называется вандализмом. Опрокидывание машин и швыряние урнами в ОМОН в Бирюлево характеризуется как хулиганство. Бросок пустой пластиковой бутылки — массовыми беспорядками. Считаю себя невиновным», — заключил Полихович.
«Сначала я думала, что это дикая ошибка. Теперь поняла, что нам просто мстят, — сообщила в своем последнем слове Александра Духанина. — Мы не прогнулись, не покаялись ни на следствии, ни здесь. Отказалась помогать в их вранье, и, видимо, это преступление тянет на шесть лет колонии». Выступление единственной девушки среди обвиняемых было самым экспрессивным. «Четыре года за то, что я была на мирном митинге? Другого и нет ничего, — заявила она. — Мы не убийцы, не воры, не мошенники. Сажать нас в тюрьму подло. Мне предлагали покаяться и сказать то, что нужно следователям. Вы за восемь месяцев получили такие доказательства защиты в пользу невиновности всех нас, что, если всех сошлете в лагерь, вы искалечите судьбы и жизни ни за что!»
Короче всех выступил Денис Луцкевич. При этом выступление Александры Духаниной вызвало такое возбуждение у зрителей трансляции, что практически вся его речь утонула в овации предыдущему оратору. Зафиксировать удалось только последнюю фразу: «Правда всегда победит».
Последним выступал Сергей Кривов. Его речь заняла более трех часов и стала настоящим испытанием для всех участников процесса, потому что последнее слово нельзя прерывать никому, равно как и объявлять перерыв. Впрочем, технология «итальянской забастовки», применение которой в Госдуме несколько лет назад вызвало большой энтузиазм оппозиции, в Замоскворецком суде оказалась менее эффектной:
ребята в клетке уже через полтора часа начали прикидывать, как бы изъять у Кривова портфель, из которого он извлекал все новые листки с текстом своего выступления.
Сергей Кривов закончил речь в восьмом часу вечера и судья объявила дату приговора: 21 февраля — за два дня до торжественного закрытия Олимпийских игр в Сочи.
До открытия Олимпиады оставалось ровно двое суток.