Махачкала, столица Республики Дагестан, уже больше полугода находится под руководством нового мэра. Предыдущий глава города Саид Амиров управлял им больше 15 лет, став за это время одним из самых влиятельных политиков в республике.
В июне 2013 года Амиров был неожиданно арестован, сегодня ему предъявлено уже четыре обвинения в уголовных преступлениях. Его кресло занял Муртазали Рабаданов, ректор Дагестанского госуниверситета. На место человека, пережившего минимум 13 покушений и одно из прозвищ которого было Кровавый Рузвельт, пришел глава Конгресса интеллигенции Республики Дагестан.
Сейчас просторный, комфортный, бронированный и экранированный кабинет бывшего мэра опечатан. И.о. рулевого Махачкалы встречает корреспондента «Газеты.Ru» в предельно скромных апартаментах: рабочий стол, шкаф и отдельный столик с напитками и угощением для визитеров.
Глава самого большого города российского Северного Кавказа в самом тревожном регионе самого известного федерального округа России. На протяжении последнего полугода каждую неделю здесь ликвидируют боевиков, объявляют режим контртеррористической операции (КТО), задерживают пособников «лесного братства».
Махачкала — место пересечения интересов наиболее влиятельных кланов Северного Кавказа, зона максимального влияния спецслужб, место перманентной спецоперации. От того, кто управляет этим городом, во многом зависит стабильность не только отдельного беспокойного региона, но и всего СКФО.
О том, как получается управлять Махачкалой после отстранения жесткого и очень влиятельного руководителя, в условиях периодических КТО, политической нестабильности и серьезных финансовых проблем, ректор ДГУ, и.о. мэра Махачкалы Муртазали Рабаданов рассказал нашему изданию.
Точнее, «Газета.Ru» пыталась у него это выяснить, а мэр в течение почти четырех часов с переменным успехом старался «не раскачивать лодку».
Город после Амирова
— Саид Амиров имел репутацию очень жесткого руководителя. Как мы помним, только официальных покушений на него было совершено 13.
— Что значит, официальных покушений? Были еще неофициальные?
— В результате одного из них он получил травму позвоночника и оказался в инвалидном кресле. Когда вы соглашались стать исполняющим обязанности мэра, вы оценивали степень риска? Похоже, этот пост — достаточно опасный.
— Ну, как вам сказать. Риск всегда существует. И тем более, когда ситуация и так раскачанная. К тому же я возглавил город в не совсем ординарной ситуации: действующий глава отстранен, а я — временно исполняющий обязанности.
Вот если бы были назначены выборы, я бы в них участвовал и выиграл — это была бы принципиально другая ситуация, я мог бы какие-то шаги делать более быстро, более напористо.
Но сейчас ситуация именно такая, какая есть. А риски всегда существуют. Да и вообще, волков бояться — в лес не ходить. Считайте, что я этого не говорил.
— То есть вы понимали степень риска?
— Конечно, некие риски есть. Но… Я думаю, что за то время, которое я работал в университете, у меня сложились хорошие отношения со всеми.
— После ухода сильного руководителя всегда неизбежно начинается передел сфер влияния. В Махачкале он начался или нет?
— Я считаю, что в таких сложных ситуациях нужно всегда очень аккуратно действовать. Революционные методы в таких случаях недопустимы. Тем более учитывая общую ситуацию в республике.
Передела в большом масштабе, в широком смысле этого слова нет. Но мы понимаем, что процессы будут идти.
И главная задача — чтобы они шли в рамках правового поля и шли достаточно эволюционно, чтобы не допустить каких-то социальных проблем. Поэтому задача заключается в том, чтобы вовремя где-то выпускать пар, вовремя где-то проводить преобразования. И, мне кажется, это позволит нам избежать раскачивания ситуации. И так ситуация раскачана, нельзя допускать, чтобы какой-то такой передел, связанный с экономическими или какими-то еще интересами, эту ситуацию еще больше осложнил.
— После ареста Саида Амирова криминальная картина в Махачкале изменилась?
— Я не думаю, что эти процессы как-то взаимосвязаны. Я считаю, что есть гораздо более сильные факторы, которые влияют и на криминальную обстановку, и на террористическую активность, чем арест мэра Махачкалы.
— Какие?
— Да сколько угодно.
— Например?
— Я считаю, что есть факторы, которые влияют на противозаконную обстановку гораздо сильнее, чем кадровые перестановки в муниципалитете. В рамках Дагестана, я считаю, есть факторы, которые влияют. Я понимаю подоплеку вашего вопроса, вы хотите…
— Нет. Я хочу, собственно, узнать про эти факторы.
— Ну, я ответил на ваш вопрос, правильно же?
— Нет, не ответили.
— Я сказал: я не считаю, что эти факторы как-то связаны. Если даже ситуация в ту сторону или эту сторону улучшилась или ухудшилась, я не стал бы это связывать с Амировым.
Инвестиционно привлекательный город
— В 2012 году Махачкала вошла в тридцатку Forbes, причем на седьмом месте, в рейтинге инвестиционной привлекательности…
— А что же, если Forbes так говорит, УЕФА не пускает сюда футбольные клубы? Это что за двойные стандарты?
— Согласен, совершенно двойные стандарты.
— Ну, видите, как. А мы же не должны поддаваться на их двойные стандарты.
— Так вот, собственно, вопрос: если Махачкала — город инвестиционно привлекательный, расскажите, какого рода инвестиции идут в Махачкалу, во что бизнес готов вкладывать деньги здесь?
— Неоднозначный такой вопрос.
К сожалению, выстроенной политики по привлечению инвестиций в сам город у нас нет. К сожалению, играет серьезную роль общественно-политическая ситуация, которая сложилась в республике.
Мы понимаем, что деньги любят тишину, они идут туда, где тихо, — это накладывает определенные ограничения. Сейчас, если говорить о чисто городских делах, я пытаюсь завлечь несколько фирм, связанных с уборкой города и утилизацией мусора. Переговоры на стадии завершения. Может быть, в начале этого года удастся втянуть сюда достаточно солидную фирму, которая сможет привлечь и технику свою. При этом они, конечно, хотят некие гарантии. Но вообще есть инвестиции в город, они идут, и в республику идут. Тут иранцы были. Турки тоже готовы сотрудничать.
— Они с проектами с какими-то заходят?
— С проектами, да.
— В какой области?
— В области торговли, например. Видите, какие у нас рынки? С 1 января все рынки должны быть крытыми. А у нас этого нет до сих пор, и вряд ли мы успеем это к 1 января сделать. Это уже очевидно. Мы хотим эту систему изменить. Есть инвесторы, которые готовы в это вкладываться. Самый большой инвестиционный проект, который здесь в Махачкале намечался, — «Лазурный берег». Слышали про «Лазурный берег»?
— Да, я проект видел даже.
— Он сейчас затормозился, потому что инвесторы, которые были готовы прийти, были готовы прийти под другую команду. Может быть, этот проект надо в какой-то степени переделать. Там предполагался микрорайон, где под 80 тысяч население. Трудно сказать пока, что там теперь будет.
— Но под него нужны очень большие деньги…
— Конечно, очень большие деньги. Очень большие инвестиции там нужны.
— Но сейчас этот проект заморожен.
— Заморозился проект.
Гавань политики
— Во всех городах-миллионниках есть активная политическая жизнь. Акции в поддержку действующей власти, акции против.
— Это хорошо или плохо?
— Ну, мне кажется, это прекрасно. Это интенсивная политическая жизнь.
— А зачем она, интенсивная политическая жизнь? Нет, политическая жизнь уличная, или вы имеете в виду такую политическую жизнь — парламенты?..
— А они все связаны друг с другом.
— Ну, как они все связаны? Вот, на Украине выскочили на Майдан и начали «майданить»...
— Ну, это тоже политика.
— Да, это политика. Но сейчас же есть парламент, парламентские партии. Пусть обсуждают и отражают интересы народа.
— Если люди выходят на улицу, значит, не все партии, представленные в парламенте, отражают интересы большинства.
— Да, это плохо. Но вот в Дагестане, наверное, отражают.
— В Дагестане уличной политической активности нет?
— Я не думаю, что это так.
Мы все понимаем, что ситуация и так раскачана, что если ее еще и политически подогревать…
У нас по любому вопросу и так начинается непонятно что — вот то же переселение Новолакского района, которое тянется уже лет 20. Тоже противостояние. С одной стороны, политическое, с другой стороны, не политическое, там борьба за шестичасовой рабочий день. Мы же понимаем, что это разные вещи. Ну, против чего быть оппозиции, вы скажите?
— Я попробую объяснить. Даже не будем брать Москву, любой город…
— Нет, давайте Москву возьмем.
— Давайте возьмем. В любом городе это тоже есть. Среди молодых очень популярна левая идея — много анархистов, марксистов. Есть правые ультра. И есть активные провластные молодежные организации.
— Такие организации у нас есть: «Я — помощник президента», например, которые достаточно активно какие-то акции проводят. Я им даже помогаю в некоторых вопросах, обращаю внимание на проблемы, по той же уборке мусора, например. Есть движения у нас. Вот, сегодня проходит съезд молодежи Дагестана…
— Скажите, а профсоюзное движение насколько сильное в Дагестане?
— Я считаю, что оно достаточно активное. По крайней мере, если я буду судить по университету, оно достаточно активное. И молодежная профсоюзная организация там активная. Если говорить в целом по республике, есть объединенные профсоюзы.
— А когда была последняя забастовка?
— Вы связываете забастовки и профсоюзы между собой?
— Ну, вообще-то, да.
— Забастовку как вы себе представляете в нашей ситуации? Что мы, промышленные предприятия, что ли, остановим? Или университет, например?
Университету чего бастовать-то? Мы даем вовремя зарплату. Как вы себе представляете забастовку?
— Рабочие устраивают забастовку в знак протеста против низкой оплаты, против тяжелых условий труда, за социальные гарантии.
— Для этого, понимаете, если у вас в организации работает там 20 человек, чего им бастовать, куда им выходить на площадь? Они там у себя побастуют, поговорят с руководством — и решат свои вопросы. Если у вас там десять тысяч человек работает — это другое дело. Но найдите мне в Дагестане предприятие, где десять тысяч человек работает. У нас единственный завод, по-моему, который нормально работает, — «Дагдизель».
— А Редукторный, Сепараторный — все уже, да?
— Они остались на уровне названий микрорайонов. У нас не то что сепараторный, у нас рыбоконсервный завод, казалось бы, должен работать. Море рядом, рыбы сколько надо. Завода нет, комбината нет. Вообще, рыбная вся отрасль грохнулась.
— Скажите, вообще, насколько много в Махачкале промышленных предприятий, которые так или иначе могут приносить прибыль?
— Мало. По пальцам можно перечислить. И каждый из них по сравнению с тем объемом, который они делали в советское время, делает мизер.
Работа с интеллигенцией
— Я местную прессу тоже почитал. И периодически даются анонсы, что вот, дескать, Муртазали Рабаданов наконец-то сказал, будет ли он баллотироваться в мэры. А газету открываешь — вы там говорите про все, кроме этого. Спросим прямо: вы будете баллотироваться осенью?
— Вы знаете, до сентября еще много времени. Главная задача — обеспечить нормальное функционирование города, нормальную жизнь. При этом потихоньку поворачивать в ту сторону, которая называется правовым полем. Я сейчас больше этим занят, чем думами о каких-то выборах, которые будут через год. Я считаю, что есть поддержка президента, мы в одной команде. И есть проблемы, которые надо решать. Для меня это очень важно, что есть поддержка президента.
Потому что я здесь оказался благодаря президенту, благодаря его просьбе. Иначе бы из университета зачем мне сюда приходить?
Тащить все эти головные боли на своем горбу? Ну, ответил я вам?
— Я не очень понял. Вы будете баллотироваться или время покажет?
— Я не сказал: время покажет. Я мог бы прямо сказать, что «время покажет». Ну, времени еще много до выборов. Посмотрим. Пока я остаюсь, по крайней мере.
— А скажите, в одном из интервью на местном телевидении вы сказали дословно: «У нас сложные люди — человек понимает, что делать что-то нельзя, но все равно пытается это сделать». Итак — это самое сложное в работе мэра Махачкалы, получается. Мэр Махачкалы, согласитесь, общается не с водителями маршрутных такси и не с пастухами. Общается с серьезными достаточно людьми, с ключевыми чиновниками, с влиятельными бизнесменами… Это ваше высказывание к ним в полной мере относится?
— Это ко всем относится.
Я бы не стал по этому признаку разделять людей, что там он пастух, а этот чиновник.
Может быть, с ним гораздо легче говорить, чем с тем, или наоборот.
— С точки зрения последствий — человек, который знает, что нельзя, и все равно делает. Если это условный пастух, последствия, скажем прямо, будут не самые серьезные. А если это крупный чиновник?
— Сейчас я объясню. Люди, которые отвечают за что-то, от которых что-то там зависит, которые принимают решения… С ними сложно. Потому что они должны понимать, что то, что нельзя — нельзя. Мы ведь все знаем, что нельзя переходить дорогу на красный свет? Точно так же — ну, выделили тебе 150 квадратных метров — нельзя строить на 160. 150 дали — вот на 150 и строй. У меня был разговор с одним архитектором, которому выделили 150. Он сам сделал проект. Начал строить на 250. А потом он сам приходит, интеллигентный человек, нормальный. Я ему говорю: «Слушай, ну как ты можешь, ты же сам архитектор, ты же сам проектировал? Ты же эти 150 метров, когда проектировал, ты же из определенной площади исходил». А он еще свою мастерскую там собрался делать. «Ты же офис проектировал сам. На кой черт ты строишь, я извиняюсь, на 250 метров?» А ведь он-то прекрасно знает, что нельзя. Вот об этом идет речь.
— И как с этим бороться?
— Шаг за шагом. Как с этим бороться? Вот приучать к тому, что вот то, что в правовом поле, — можно, что не в правовом поле — нельзя. Нельзя на красный свет переходить — давайте подождем, пока будет зеленый.
Спецоперации — культурные и экономические
— Что, на ваш взгляд, сегодня нужно Махачкале больше всего?
— Махачкале нужна нормальная городская культура. Одна из проблем Махачкалы, вот как я говорю, — она быстро выросла. По сути, как у нас должен город развиваться? Вот есть нормальный город.
Мы понимаем, что мигранты и с гор у нас спускаются. Но город должен быть таким, чтобы вот этих иммигрантов он сам приглашал. И там через поколение, допустим, спокойно ассимилировал.
Он здесь поживет, он поймет, что здесь городская культура, что здесь такие порядки. А у нас получилось наоборот. Настолько бурно город вырос, что вот этой волной накрыло и ту городскую культуру, которая у нас в городе Махачкала была в 80-е годы, — ее нет, как и нет города, который был в 80-е годы. Спокойный, малоэтажный, особенно центральная часть.
— В городе регулярно, ну, в последнее время, во всяком случае, периодически вводится режим КТО по районам. Насколько серьезно это сказывается на жизни людей, насколько им это, что ли, мешает?
— Ну, оно не может не мешать, вы же понимаете, что это ограничения. И, к сожалению, обстановка такая, что правоохранительные органы прибегают к такому режиму. Что делать... Люди относятся с пониманием. И пока ситуация не выровняется… Я считаю, что руководство республики прилагает все возможные усилия для того, чтобы стабилизировать ситуацию, выровнять ее. Я надеюсь, что это удастся сделать.
— В преддверии Олимпиады пошли разговоры о том, что на территории Дагестана будут вводиться какие-то дополнительные меры безопасности. Если это все будет вводиться, на ваш взгляд, насколько это серьезно может сказаться на Махачкале как на самом крупном городе Северного Кавказа?
— Насколько я знаю, Александр Хлопонин (полпред президента РФ в СКФО. — «Газета.Ru») сказал, что никакие спецмероприятия на период Олимпиады не планируются, кроме экономических. Если экономические спецмероприятия будут, то я только их приветствую. Потому что я вам обрисовал, какие у нас громадные проблемы.