— Конфликт на площади Таксим поначалу возник как протест экологов, к которому быстро подключились самые разношерстные общественные и политические силы. Что их объединило? Почему протест против намерения властей уничтожить стамбульский парк в итоге приобрел столь массовый и политический характер?
— События на Таксиме во многих отношениях парадоксальны. В последние годы Турция — одно из самых благополучных в социально-экономическом плане государств так называемого Большого Ближнего Востока. ВВП рос на 7—8 процентов в год, и
только в этом году эти темпы начали замедляться. Безработица уменьшается, и у турецкой молодежи, в отличие от сверстников в арабских странах, нет проблем найти работу. Тем не менее конфликт вспыхнул и быстро распространился за границы площади Таксим.
Сам премьер Эрдоган публично назвал три силы, которые, по его мнению, были заинтересованы в эскалации конфликта. Первая — это те круги, которые выступают против революционных по-своему инициатив правящей партии разрешить многолетнее противостояние властей с курдским меньшинством.
Вторая сила, по версии Эрдогана, — это «недобросовестные банкиры». Дело в том, что правящая Партия справедливости и развития (ПСР) ограничила 5 процентами ставки по банковским кредитам. В исламском мире вообще отношение к ростовщичеству негативное. Естественно, интересы банков были ущемлены.
А власти заговорили о том, что так называемое «процентное лобби» профинансировало беспорядки на Таксиме.
Поминалась и «внешняя сила». Намекали, что заказ на беспорядки пришел из Америки, из Хьюстона, где живет авторитетный суннитский проповедник Фетхулла Гюлен, глава влиятельной исламской секты «Нурджулар» (организация запрещена в России).
Но в реальности здесь, видимо, проявила себя характерная для Турции двойная идентичность евро-азиатского государства. Ведь манифестанты позиционировали себя как светских, европейски ориентированных противников партии Эрдогана, у которой присутствует исламский компонент. Но тут стоит отметить, что, хотя партию считают исламистской, на самом деле у нее вполне светская программа. Именно при нынешнем премьер-министре Турции удалось добиться значительного прогресса на переговорах о вступлении в ЕС.
Эскалации конфликта очень помогли и жесткие действия стамбульской полиции. Как говорили протестующие, «на непропорциональное использование силы властями мы отвечаем непропорциональным использованием нашего интеллекта».
— Таийп Эрдоган — авторитарный лидер?
— Жесткая риторика — стиль Эрдогана. Он харизматичный политик, который привык идти против течения. Возможно, жесткие и активные реформы, проводимые правящей партией, и вызвали такую резкую реакцию. При этом у Эрдогана есть солидная поддержка в обществе. Последнее десятилетие Партия справедливости и прогресса уверенно получает большинство голосов на парламентских выборах.
Главной задачей на протяжении этих десяти лет у ПСР было ликвидировать перекосы, которые были свойственны турецкой политической системе. В рамках модели, сформированной основателем современной Турецкой Республики Кемалем Ататюрком, армия выступала гарантом сохранения Турции как светского и демократического государства. Поэтому военные в 1960 году, 1980 году и в середине 90-х годов активно вмешивались в политику. Это вызывало у общества негативную реакцию.
С армией Эрдоган справился, опираясь не только на своего избирателя, но и на поддержку более широких кругов общества.
— Армия во время волнений не сказала ни слова…
— Это основной результат его десятилетнего пребывания у власти. Но это не означает, что Эрдоган не понимает важности армии для современной и будущей Турции. Турецкая армия — одна из самых мощных в регионе. Но сейчас она находится под контролем общества и президента.
Но Таксим — это не конфликт правящей партии с традиционными элитами. Это конфликт со светским средним классом. И в этом его потенциальная опасность.
При этом критики Эрдогана говорят, что он якобы играл на противостоянии своей партии «сообществу Таксима», и в доказательство ссылаются на массовые митинги, которые прошли в поддержку премьера в Анкаре, а затем в Стамбуле. Эрдоган, конечно, вынужден учитывать настроения своего электората. Но в начале будущего года состоятся муниципальные, а затем президентские выборы, и углубление конфронтации не в интересах правящей партии.
— Кризис в Турции как-то повлияет на ситуацию в ближневосточном регионе?
— Безусловно. Турция — лидер суннитского мира. При этом страны региона давно присматриваются к турецкой модели, в рамках которой была предпринята попытка совместить демократию и традиции исламской культуры. А сейчас, на волне «арабской весны», перед ближневосточными элитами встал вопрос, какую модель взять за образец — иранскую или турецкую. И очень многое будет зависеть от того, как Эрдоган справится с этим кризисом.
Хотел бы особо отметить, что события в Турции — это не повторение «арабской весны».
На каирской площади Тахрир верх взяли исламисты, в том числе радикальные. Они боролись за свержение фактически пожизненного президента. Здесь (в Турции) ситуация иная. Это похоже на попытку светских слоев взять инициативу в свои руки, отобрать ее у традиционалистов. Но непримиримых противоречий между светским классом и исламистами в Турции, как мне представляется, пока не просматривается. Идет процесс взаимной адаптации.
— Многие западные эксперты считают, что эскалация конфликта на Таксиме, который аукнулся по всей стране, отчасти связана с тем, что оппозиция слаба, да и нет клапана для выпуска социального недовольства. В этой связи премьера упрекают и в подавлении свободы слова.
— Отдушин для выпуска накапливающегося недовольства в современной турецкой модели не так много. Многие в Турции считают, что конфликт с парком Гези можно было бы быстрее купировать, если бы он освещался СМИ в режиме реального времени.
Отсутствие информации о событиях вызвало эмоциональный протест, что естественно, когда один из основных телеканалов страны в самый разгар столкновений показывает в эфире кулинарное шоу.
Естественно, начали рождаться альтернативные СМИ, в Интернете прежде всего, где выступали критики Эрдогана, в том числе и лауреат Нобелевской премии писатель Орхан Памук.
— События на Таксиме повлияют на переговоры о вступлении Турции в ЕС?
— Переговоры идут, но их темп снизился. Сейчас ЕС и Турция присматриваются друг к другу. И после событий на Таксиме Евросоюз послал сигнал: как бы вы ни относились к нашим правилам, но, если хотите стать частью нашего союза, придется их принять. А Турция, как страна самодостаточная и с точки зрения экономики, и с точки зрения политики, и истории, начинает некие дискуссии об уставе монастыря, в который она хочет войти.
— Возможно ли повторение каких-то массовых протестов в будущем?
— Горючий материал есть. Это и уже упоминавшаяся курдская проблема. Кроме того, согласно последним социологическим опросам,
более 50 процентов населения не понимает, почему нынешнее правительство страны так активно поддерживает сирийскую оппозицию.
Нельзя забывать, что и экономические проблемы Европы влияют на турецкую экономику.
— Таксим — это конфликт публичный. Возможен ли столь же жесткий конфликт в политической элите, который не выплеснется на площадь, а будет развиваться в коридорах власти?
— Как в любой динамично развивающейся системе, там есть подводные течения. То, что сейчас активно обсуждается, — это реакция президента Абдуллы Гюля и премьер-министра на манифестации в Стамбуле. Гюль и Эрдоган фактически сооснователи ПСР, близкие соратники. Эрдоган — человек митингов, а Гюль в основном работал в коридорах правящей партии. Когда конфликт на Таксиме только развивался, и Гюль, и заместитель премьер-министра Бюлент Арынч говорили, что в общем и целом протестующие выдвигают законные требования.
Эрдоган же вел себя более резко, хотя в конечном счете встретился с протестующими и договорился об условиях прекращения митингов. Но оба — и президент, и премьер — очень опытные политики, которые хорошо понимают, что они делают.
В целом, несмотря на остроту противостояния, в турецком обществе превалирует точка зрения, что правящая партия — это часть решения проблем, стоящих перед Турцией, а не проблема сама по себе.