Бывает так, что человек рождается будто не в своем городе, а то и не в своей стране. И это точно про меня. Я выросла в холодном сером Петербурге, всю жизнь болела разными болячками, причем такими, что частенько врачи даже диагноз не могли поставить. У вас когда-нибудь была аллергия на холод? Кожа чесалась от обычной воды из-под крана?
В общем, окончив магистратуру журфака СПбГУ, я решила, что дальше так дело не пойдет, и стала думать, куда можно уехать.
И уехала — на юг Алжира, в пустыню Сахара, в лагеря беженцев, которые остаются там из-за западносахарского конфликта.
Произошло это после того, как я съездила в Алжир на конференцию, посвященную ситуации в Западной Сахаре. Меня охватило желание спасти беженцев от тяжкой участи — в 22 года еще веришь в справедливость и победу добра над злом.
Я намеревалась сделать в лагерях русскоязычную версию местного информагентства, после чего приглашать студентов-журналистов на летнюю практику в редакцию. Цель была простая — сделать информацию о Западной Сахаре доступной для российской общественности.
Жили мы с иностранцами из разных международных гуманитарных организаций в небольших блоках класса люкс. У нас были водогреи, кондиционеры, кровати и шкафы. Не всякий беженец мог похвастаться такими удобствами.
Летом столбик термометра останавливался на отметке 50 градусов (в тени) — выше просто не было делений. Зимой в 8 утра был легкий минус, зато днем — 20–25 градусов. Цветов окружающей действительности было два — синий и желтый, небо и песок. И бесконечный простор.
Наверное, для человека, который ищет себя, лучшего места, чем пустыня, не придумаешь. Есть только ты, солнце (вот уж чего мне не хватало в Питере!), воздух, верблюды, тишина и ночные звезды таких размеров, что можно дотянуться рукой. В этом адском зное и своеобразной красоте я провела четыре года, периодически наведываясь к родителям в Питер померзнуть и поменять визу.
Западносахарский конфликт я не решила, беженцам ничем не помогла, зато сделала сайт и редакцию, как и планировала. И уже совершенно четко поняла, что жить хочу в столице Алжира. Оставалось только придумать, как туда перебраться, потому что это закрытая мусульманская страна, даже визу в Алжир получить можно только по приглашению либо от гражданина, либо от отеля или организации.
Разослав свое резюме по всем алжирским знакомым, я получила предложение поработать фотографом в небольшой фирме — однако владелец этой фирмы, поняв, что ничего ему со мной не светит, выставил меня на улицу, даже не поинтересовавшись, есть ли мне куда идти.
Спас мой будущий муж — позвал меня к себе. С Редуаном на тот момент мы были знакомы чуть больше недели, но как-то сразу поняли, что будем вместе. Я хотела замуж за алжирца, а он совершенно не представлял себя с алжиркой и всегда любил Россию. Чтобы соблюсти формальности, я уехала в Петербург — позже он приехал знакомиться с моей родней. В ноябре 2016 года я торжественно перебралась на ПМЖ в столицу Алжира.
В Алжире мне хорошо — море в 50 метрах от дома, круглый год свежие фрукты и овощи, мясо без гормонов, солнце и чистый воздух. Но самое главное — здесь еще сохранились гендерные различия, читай, патриархат.
Говоря простым языком, женщина здесь занята домом, мужчина — охотой на мамонтов.
Алжирские женщины, конечно, работают, но все же большинство после свадьбы переходит в разряд домохозяек, поскольку рожают здесь много. Наши соотечественницы либо работают в российских компаниях, либо открывают свои салоны красоты, либо преподают русский. Я лично пока на трудовую вахту не стремлюсь. Изначально муж хотел, чтобы я работала, но потом привык к горячему обеду, чистому дому и расслабленной жене.
Для себя я отвоевала самостоятельность, нетипичную для многих алжирских женщин. Едва переехав, ранним утром заявила благоверному, что иду в магазин. Одна. Пешком. Он просил этого не делать, предлагал отвезти на машине, а когда я все же ушла одна, звонил каждые 15 минут — убедиться, что все в порядке.
Сейчас я спокойно выхожу из дома одна — правда, из-за жары нечасто. Чаще муж все-таки отвозит на машине туда, куда мне нужно. И дело не в ущемлении прав. Он хочет защитить — и есть от чего. Когда я жила в Алжире до замужества, за поход по центральной улице я собирала одну-две попытки познакомиться и от 15 до 20 «привет», «красотка» и т.д. На разных языках. Агрессии нет, но приятного мало, особенно когда такие знаки внимания оказывают каждый день и много раз подряд.
Приспособиться к алжирской жизни достаточно просто. Нужно выучить французский или местный диалект арабского. Французский я учила еще в школе, а с мужем только усердно вспоминала забытое. Диалект я понимаю, но дальше дело не идет, поскольку для общения с родней и в магазинах вполне хватает французского.
Стиль одежды здесь напрямую зависит от уровня твоей религиозности, религиозности семьи и мужа.
Иногда иностранки носят хиджаб — если они соблюдающие мусульманки или просто хотят слиться с массой. Мне хватило сарафанов в пол и длинных кардиганов. Да и алжирские девушки не всегда консервативны в одежде. На улице запросто можно встретить девушку в никабе — с подружкой в облегающих джинсах, футболке и с распущенными волосами. А если попасть на концерт, то даже русский человек будет в шоке от голых спин, декольте, прозрачных блуз и длинных ног. Хотя, конечно, хиджабы тоже будут.
Русских здесь любят: алжирцы — фанаты России, наших женщин, оружия и Путина. Причем эта любовь длится со времен СССР, когда между странами были очень тесные контакты, алжирцы учились у нас, русские работали в Алжире. Каждый уважающий себя друг моего мужа обязательно просит приглядеть ему русскую жену. А когда в апреле этого года пошел слух про закон об отмене виз на Дальний Восток, утром следующего дня в столичном аэропорту стояла очередь из алжирцев-торопыг с чемоданами и билетами. Последние, правда, были куплены только до Москвы. Ознакомиться с процессом получения электронной визы и вообще сроками начала действия закона они не удосужились. Конечно, их никуда не выпустили.
В Алжире есть всего две вещи, к которым я никогда не смогу приспособиться. Это тараканы и землетрясения.
С таракашками размером с месячного котенка я познакомилась еще в Сахаре, тогда на мои вопли сбегалась вся вооруженная охрана.
При этом здесь совершенно не важно, чисто у тебя на кухне или грязно. В России считается, что тараканы — признак нечистоплотной хозяйки. Здесь же они живут в трещинах стен, в канализации, под землей. А к тебе в гости заходят посмотреть, есть ли чем полакомиться, и, как правило, благополучно сдохнуть от тапка или швабры.
С землетрясениями сложнее: ни швабра, ни тапок не помогут, а еще нельзя предвидеть, когда затрясет в следующий раз.
Пока я работала в пустыне, удавалось раз в неделю позвонить родителям. Интернет там был ужасный, а разговоры по сотовому — сплошное разорение. Доходило до того, что я забывала слова на русском, когда приезжала в Петербург. Сейчас все иначе: у родителей смартфоны, у меня в столице нормальный интернет. С родными и друзьями я на связи через популярные приложения. К тому же Редуан активно изучает русский.
И все же по родине я не скучаю. По родителям, по любимой собаке, по друзьям, каким-то продуктам — да. Но не по снегу и холоду. Мой дом давно в Алжире, рядом с мужем.