В Софийском соборе к усыпальнице Мстислава Храброго подошла женщина. Она чинно перекрестилась и заплакала.
— Один из самых ярких князей, — вполголоса сказал я, обращаясь к ней.
— Наш, новгородский, — сипло отозвалась женщина.
— Он тут правил не так долго. Больше он запомнился другими своими деяниями, — поправил я.
— Все равно я всегда плачу, когда сюда прихожу. Православный человек, лежит беззащитный, маленький, а сколько для народа сделал, — женщина снова заплакала.
С детства меня манили эти города. Средневековый Новгород, готический Псков, скандинавская крепость Айдельгюборг. Одни эти названия вызывают волнующий интерес у человека, имеющего страсть к истории.
Кем были варяги-русь? Скандинавами или славянами, пришлыми или здешними? Споры об этом не затихают уже долго. Но речь сейчас не об этом.
— Они убили десять тысяч наших новгородцев. Матерей с детьми привязывали друг к другу и сбрасывали в Волхов, — рассказывает водитель по дороге из Москвы в Новгород.
Он — коренной новгородец.
— Они — это кто?
— Ну Иван Грозный, москвичи.
При подъезде к Новгороду Олег восклицает:
— Вот всегда камень с души падает, когда в Новгород въезжаю! Очень легко становится!
Мы заезжаем в город.
Не успела нога моя ступить на пыльный советский ковер, нос — вдохнуть ароматные ноты сушеной воблы, завернутой в газету «Правда», а глаза — подивиться помпезному телефону, с которого, возможно, лет сорок назад звонили в райком, как в гостинице начались проблемы с сервисом.
Суетливая и беспокойная, всеми правдами и неправдами отстаивающая честь этого заведения юная администратор Полина бегала весь вечер от моего этажа до ресепшена со своим коронным «сейчас я что-нибудь придумаю». Она размагничивала мне ключик от комнаты, который периодически не хотел запускать меня обратно, открывала дверь, когда я оказывался запертым внутри и железная, громоздкая ручка категорически отказывалась выпускать меня из номера. Она разыскивала по всей гостинице подходящий пульт, так как в номере я обнаружил раритетную для себя вещь — телевизор — и решил, что случай посмотреть его, наконец, представился. Где еще смотреть телевизор, если не в старой гостинице Великого Новгорода?
Посмотрел. Все, что я думаю о нашем телевидении, пусть останется за кадром.
Я иду по набережной Александра Невского, прохожу мост, подо мной Волхов, виднеются башни кремля, в Новгороде идет снег. Минуя Торговую сторону, пройдя Ярославово дворище, задев Вечевую площадь, я захожу в антикварную лавку. Там среди вороха «всякого искусства» взгляд мой останавливается на полочке с нательными крестиками. Они разной формы и цвета.
Один не дает мне покоя. Серого цвета, с небольшой ржавчинкой, на обороте его не написано традиционного «Спаси и сохрани».
Старинный нательник, найденный на раскопках, медный. Висел на чьей-то шее в конце XVIII — начале XIX.
Я выхожу из лавки со своим новым приобретением. Человек, не имеющий веры, но имеющий теперь чей-то нательный крестик прошлых столетий.
«Cейчас все равно немного лучше, чем, например, в 90-е, — делится со мной таксист Иван, бывший военный, — молодежь наркоманила. Я был в числе той молодежи. А теперь мы сами, новгородцы, во многих подъездах установили дежурство. Если видим, что в подъезд забежали ширяться, вызываем полицию».
— Гражданская позиция? — спрашиваю.
— Ну ведь мы через это все прошли и не хотим, чтобы наши дети повторяли наши ошибки.
Сначала я посещаю Юрьев монастырь. Обойдя его территорию, иду в сторону братского корпуса. Когда-нибудь, когда станет совсем серо и тускло, вселенная превратится в холодное и безжизненное пространство, я буду жить здесь. И причина не в вере. Причина в красоте.
Навстречу выходит мужчина с рыжими усами.
— Вход воспрещен.
— А если я в монахи хочу?
— Нужен документ от вашего прихода, — отвечает мужчина.
— А если я это от сердца делаю?
— Документ нужен от вашего батюшки и прихода, в котором вы молитесь.
— Так если я не молюсь и батюшки нет у меня.
— И что тогда в монастыре будете делать, если не молитесь?
— Ну помогать братьям по хозяйству, убирать навоз за коняжками.
— Коняжек нет у нас и навоза. А работы другой хватает.
— Ну, вообще, заниматься добрыми делами.
— Надо сначала в приход обратиться.
Мужик с рыжими усами берет меня под руку, выпроваживая с территории братского корпуса, мы идем, и наш тихий разговор, переходящий в философскую плоскость, подслушивает обледеневший Ильмень.
В Витославлицах сажусь в сани. Ямщица накрывает меня теплым овчинным тулупом, от которого исходит характерный запах. Мы мчимся под звон колокольчика мимо старых изб.
— Я тебе, смотри, жениха привезла, — обращается ямщица к пухлой, белолицей, красивой девушке, которая стоит со своими поделками под козырьком избы. У нее там лавка.
— Смотрите, молодой человек, какая красивая, — обращается следом ко мне.
— Да, сто килограммов красоты, — заливается лебедушка.
Я улыбаюсь ей. Милейшее создание.
Иногда на меня находит страх: «потерял». Я нащупываю в кармане медный крестик и успокаиваюсь. Время от времени достаю его из кармана и рассматриваю. Он маленький, но приятно обжигает руку. Я смотрю на этот крестик. Ведь это целая история чьей-то жизни и чьих-то надежд. Его хозяин прикладывал к губам перед важными событиями, надеялся на его исцеляющую силу во время болезней. Молился и думал о нем. Все его мысли и все его «самое» в этом медном крестике.
Возвращаюсь в Новгород, гуляю по Большой Московской, Дворцовой, Федоровскому Ручью. Город немноголюден, некоторые улицы и вовсе пусты. Иду в сторону ресторана, в котором, по словам друга, вкуснейшая исконно русская кухня.
Ресторан приятен и светел. Его стены украшают черно-белые портреты и фотографии царей. Вот Николай II и Александра Федоровна в царских нарядах. Александр III с Марией Федоровной и цесаревичем Николаем. Женщины на этих фотографиях чаще в белых одеждах, мужчины строги и суровы.
И только цесаревич Николай излучает какую-то внутреннюю доброту и юношеский задор.
Ресторан оборудован полками, на которых стоят книги. Рассказы Бунина, Чехова, «Идиот» Достоевского и прочие. Выбираю наугад книгу. Куприн. Открываю страницу. Пока готовят еду, читаю рассказ «Белый пудель».
Одно за другим на столе появляются строганина из лося, сельдь с луком и отварным картофелем, похлебка из утки, щи купеческие, уха из ильменского ерша с улиткой из слоеного теста, драники с деревенской сметаной и малосольными огурчиками, курник, кулебяка. Стоп. В общем, на столе появились щи и салат приморский. Было вкусно.
— Простите, а в Нижнем Новгороде есть ночные клубы? — обращаюсь к официантке.
— В Великом, — исполненная достоинства и значимости отвечает официантка.
Вопрос о клубах остается открытым.
Вместо послесловия.
Когда книжники и фарисеи привели к Иисусу блудницу, которую по правилам нужно было побить камнями за пороки, Иисус обратился к ним со словами: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень». Фарисеи и книжники отступили. Но тогда не было интернета, и фарисеи не могли выбрать себе конфетку по сердцу. А я могу, у меня есть интернет.
Но приехала женщина не то что не похожая на изображенную на сайте новгородского досуга, а полный ее антипод. Стоит у двери, смотрит. Я смотрю на нее.
— Почему чужие фото используете? — строго спрашиваю, понимая, что ничего, кроме задушевного разговора, нам не предстоит.
— Это мои.
— Да?
— Да.
— А мне кажется, нет.
— Просто я сегодня устала. Поэтому выгляжу немного хуже.
Женщина, внешне напоминающая крепкую тумбочку, с трудно различимыми первичными половыми признаками вытянула маленькую пухлую ручку:
— Я работаю по предоплате. Сколько будете брать часов?
«Часов?!».
— Мне хватит одного.
Получив три с половиной тысячи, проститутка Ольга присела рядом.
— Кем работаете?
— Я писатель.
— А-а-а. И фамилия ваша Пушкин? — проститутка Ольга обнажила желтеющие зубы.
— Нет. У нас с Пушкиным только носы одинаковые.
— Нормальный нос, — проститутка Ольга рассматривала меня лицом, на котором из эмоций угадывалось только полное безразличие.
— Новгородчанка? — поинтересовался я.
— Хм. Писатель. Новгородка я, — исправила меня проститутка Ольга.
— И как вам Новгород?
— Нормально.
— Вы отсюда родом?
— Нет.
— А откуда?
— Из Абырвалглавля, — проститутка Ольга явно не хотела сообщать город, откуда приехала.
Мы включили телевизор. Ольга потянулась по-кошачьи (насколько ей позволяло смешное квадратное тельце), начала раздеваться.
— Не, не надо, — остановил ее, — лучше расскажите мне чем Новгород отличается от Москвы.
— Я не была в Москве, — сухо ответила проститутка Ольга, — но в Новгороде лучше.