В Москве показывают новые работы классика советского нонконформизма Олега Целкова: на выставке аукциона VLADEY можно увидеть работы, написанные с 2013 по 2015 год. Автор самых узнаваемых картин по-прежнему изображает лица-маски — теперь они обретают тела.
Помимо живописных работ в галерее показали документальный фильм о мастере, снятый французским фотографом и режиссером Николя Идиро. В основу фильма легла история, рассказанная 82-летним художником: «В былые времена по морям шли парусники, и на самой высокой мачте сидел юнга, которого обдували ледяные ветры, его обдавали соленые брызги, но он вглядывался вдаль долго-долго, и вдруг он закричал: «Земля!»
Примерно то же самое случилось со мной, когда однажды я пришел в себя на больничной койке. Тогда я неожиданно понял, что жить мне осталось недолго — это уже крохи по сравнению с тем, что я уже прожил. Это ощущение нисколечко не испугало меня, оно придало мне какое-то воинственное желание еще раз попробовать себя в творчестве. И я на манер хорошего юнги вдруг вскрикнул:
«Олег, ты наконец увидел землю! Ты наконец увидел свой долгожданный конец, последние твои моменты жизни на земле».
И это меня вдохновило, дало мне невероятную энергию, и я довольно быстро для своих темпов работы сделал целую серию картин».
Сегодня художник, родившийся в 1934 году в Москве, а с 1977-го живущий в Париже, говорит о том, что перенесенная болезнь заставила его представить себе, что будет, когда его не станет и его тело «будут есть черви». Мы поговорили с художником о жизни.
— Считается, что ваши маски родом из гоголевского «неча на зеркало пенять, если рожа крива». Вы пишете их всю свою жизнь — и до, и после переезда во Францию, — получается, что любой человек — это рожа, не только русский или советский?
— Получается, что это так. И фраза Гоголя, между прочим, тоже относится не только к русским, а ко всему белому свету. Собственно говоря, я не писал никогда пародий на русского человека. Эти маски возникли, скорее всего, в результате коммунистических идей, которые завладели всем миром.
Так что всем коммунистам это посвящено, но отнюдь не русским. И даже не в коммунизме дело — это любой человек, который придумывает, как дать счастье человечеству, и тем самым вовлекает его в бездну несчастий.
— Почему вы, в отличие от других художников-нонконформистов, не участвовали в «бульдозерной выставке»?
— Это очень просто. Борьба с несправедливым режимом — вообще вещь достойная. Но я считаю, что очень часто борец является, собственно говоря, противником своего народа. Потому что народу этот режим нравится. Вот всем нравится, а ему – нет. И он ставит народу своему палки в колеса.
Поэтому, если ты родился при коммунистической советской власти, то или сиди в углу и помалкивай, или беги как-нибудь оттуда. Но вступать в борьбу с государством, которое восторженно воспринимают те, кто его окружает, — зачем? В России были художники-соцреалисты, которые подходили режиму. Их картины нравились людям. А «Черный квадрат» Малевича им и по сей день мало нравится. Поэтому я, который делал «черные квадратики», не собирался с ними ходить по улицам и дразнить людей.
Вынесли свои дурацкие картинки какие-то из щелей вылезшие художники и заявили, что их, так сказать, притесняют. Притесняют вас — идите рисуйте Ленина и Сталина. И вас никто притеснять не будет.
Красиво рисуйте, как Репин или как Васнецов. Что вы лезете в чужие порядки, если вы чужими родились? Я противник демонстраций, которые устраивают меньшинства.
— Вы были именно тем человеком, которому приходилось сидеть в углу и помалкивать?
— Да, и очень тихо сидеть. Таким родился — я это понял. И я знал, что мне нужно не высовывать носа. Потому что сразу оторвут. А без носа как мне жить? Раз вырос не тот и тебя не воспринимают — не лезь, не доказывай. Может быть, ты и прав. Но это потом без тебя разберутся. А если ты будешь сам вылезать, тебе оторвут башку. И правильно сделают.
— Переезд в Париж для вас был спасением?
— Именно спасением. Вообще уехать из Советского Союза было трудно.
Я и не собирался уезжать. Я надеялся в тихом углу умереть в России.
А получилось, что мне сказали: уезжай. И я через 15 минут, совершенно не думая об этом до этого, решился, я сразу же воспользовался этим предложением. А вырвавшись оттуда, сразу вздохнул полной грудью и начал, попросту говоря, свое дыхание.
— Поселились в Париже и приобрели дом в деревне?
— Да, это оказалось совсем недорого. Я там постоянно живу, по полгода. Это крестьянская ферма — там было помещение для скота, для лошади и для семьи. Я там все утеплил и превратил в единый дом. Как правило, там хранилось сено, поэтому он требовал высоты, 8—10 метров. Это не избенка какая-нибудь, вошедшая в землю. Во всей деревне — двухэтажные-трехэтажные здания. Каменные, кстати, потому что дерева здесь мало — стены почти метр толщиной делали из камня, который выбивали тут же рядом. Дому уже почти 300 лет — он очень крепкий.
— Переезд отразился на вашем образе жизни, но не на творческой манере?
— Нет, потому что творческая манера не связана с географией. Она связана с личностью. Гоголь всегда будет Гоголем и был Гоголем, и не мог не быть Гоголем. Это генетическая штука.
Певец с басом на тенора не перейдет. И всегда будет басом петь — в Африке, в Америке, где угодно, он родился так.
Талант — это не полученное, а врожденное.
— Сейчас ваши работы продаются на крупных аукционах (например, картина «С кошкой» была продана 28 ноября на Christie's за $25 000. — «Газета.Ru»). Вы один из самых дорогих современных российских художников в мире — как вы к этому относитесь?
— Я не могу назвать себя самым дорогим. Да, несколько картин продал достаточно дорого. Между прочим, по моим меркам, даже излишне дорого.
— Вас это смущает?
— Нет, я вообще к этому никак не отношусь.
Покупают ли мои картины дорого или дешево, никаким образом не влияет на мои работы, на мою жизнь, на мое пребывание на Земле.
Потому что можно получать много и быть г...м. А можно получать мало и быть гением. А можно и получать много, и быть гением. Все бывает. Это вопрос, который разрешится через 50 лет.
— У вас есть преданные поклонники, коллекционеры, которые покупают из года в год ваши работы?
— Таких у меня никогда не было, их вообще не бывает. Достаточно много сейчас картин — не стоит одного художника из года в год покупать. И я думаю, что если бы такой попался, это какой-то дурак просто.
— Вас интересует, кто ваши картины покупает?
— Мне просто приятно, если я встречаю человека, который их покупает, симпатичного и понимающего. Но если это человек, который попросту имеет лишние деньги, то в нем ничего интересного, конечно, нет. Какой там интерес может быть?
Я недавно прочитал, что Эдуард Штейнберг однажды сказал своей жене: «Зря мы продавали картины. Они же на них смотрели как на дорожные знаки». Вот как видят — переход, зеленый свет, красный, стоп. Смотрят, хлопают глазами и не понимают. А он в них видел смысл, идеи, рассказ. Они платили большие деньги, пили кофе, показывали соседям: «А у меня Штейнберг висит, видишь». А те тоже хлопали глазами и говорили: «Да-а, а у меня Малевич, вы представляете!»
Так весь Париж и будет хлопать глазами, за исключением трех человек, которые по-настоящему понимают.
Или делают вид — этого, опять, тоже никто не знает. Все остальные идут изумляться: надо же, сто миллионов отдал, смотри-ка, за три штриха на бумажке. И все.
— Сейчас в современных реалиях кураторского искусства многие молодые художники интересуются, какой путь нужно проделать, чтобы добиться признания?
— Такие вопросы задают довольно бездарные люди. Если этот вопрос задает художник, сразу ему скажите: «Бросай кисти и не занимайся этим делом». Это ненастоящий художник. Примером настоящего художника был Ван Гог, который ни единой копейки не заработал, умер в 37 лет. Начал, между прочим, в 28. Он до этого вообще никогда ничего не рисовал. А умер в 37. Вот он голодал. Пил дешевую водку с утра до вечера. Нарисовал массу гениальных картин. И задать вопрос, каким образом ему быть богатым и прославиться, ему и в голову не приходило. Он, вообще-то говоря, и не предполагал, что он гений. Вот это настоящий художник.
— То есть художник должен быть голодным?
— Он не должен быть. Если у него есть еда, зачем ему быть голодным? Специально же не надо голодать. Я знаю художников во Франции, людей очень обеспеченных.
Это потомки богатых людей, которые не выставляют своих картин и вообще с миром дела не имеют.
Они их пишут, у них мастерская шикарная, у них деньги есть. И они пишут эти картины исключительно для себя. Можно принести на выставку. Но если на выставку не возьмут, они продолжают, как Ван Гог, писать эти картины. И все. Им нравится.
— А работы хорошие?
— Работа художника – когда это как бы не работа. Это творчество. А творчество — это то, без чего жить данный человек, данный субъект, не может. Это ему Бог дал. Как горбатому горб. Это горбатый, вообще говоря. Несчастный горбатый. Который может только картины рисовать.