Наша генетическая память сохранила воспоминания о том, как на заре времен землю то ли локально, то ли повсеместно поглотил Великий потоп. Оттого и страх человека перед водной стихией всегда сильней, чем, например, перед огнем. Человек все помнит. От митохондриальной Евы до сегодняшнего похода в антикафе. Был ли Атрахасис (Утнапиштим, Ману или Ной — кому что ближе) — это вопрос к истории, но какие бы прогнозы ни давали метеорологи, природа всегда поступает по-своему, выбирая из наших рядов случайных жертв.
Когда в Москве буйствовал «идеальный шторм», мы наблюдали из окна ресторана, как вполне упитанный мужчина, подгоняемый сильным ветром, скользил по тротуару, а потом ухватился за чугунную талию фонарного столба, прячась от летящих в него кусков веток и всякой мелкой грязи.
И все-таки это ад. То ли мы попали в зону ирреального, где погода проецирует наше настроение на окружающий мир, то ли можно уже говорить о конспирологии — использовании климатического оружия, например.
В день, когда шторм убивал людей, я изучал список погибших. Дойдя до знакомого имени и ощутив знакомый страх потери, начал обрывать телефоны всех общих знакомых.
«Девочка, коллега, совсем юная, 20 лет. Как так?»
Никто не отвечал на звонки, что усугубляло мое состояние. Наконец, дозвонился до нее.
— Жива? Там девочка с таким же именем и фамилией, тоже 20 лет.
— Спасибо, что так беспокоишься. Мне 29.
Циничны ли люди, которые выдыхают, узнав, что из их круга не выбыло? Но как было думать об этом в тот момент? Девочка жива.
Но другой Девочки больше нет. Ее убил шторм. В такие моменты я хочу верить в Бога, потому что мы продолжаем жить, наблюдая пусть и пасмурное, но небо над головой, а у кого-то такой возможности больше нет. И должна же быть некая абсолютная субстанция вне нашего понимания, которая посадит несчастную душу «одесную себя», дав ей лучший мир.
Мы сидели в ресторане. Несколько раз из-за сильного порывистого ветра отключали свет. Какая-то нетрезвая женщина орала на официанток, чтобы «немедленно прекратили эту светомузыку».
«Бдительные» спасатели, когда стихия уже завершила свою смертельную игру, завопили в голос:
— Не ходите! Останьтесь ! Боже! Боже! Опасно! Опасно! — получаем мы теперь раз в день от них сообщения.
Но этот шторм уже отыграл свое. Ничто не повторяется дважды по одному и тому же сценарию.
Теперь мы знаем, что этот холод — тоже часть глобального потепления. Мы теперь стали умней и понимаем, что происходящее не что иное, как меридиональный перенос воздушных масс. Знаем про «ныряющие циклоны». И знаем, что с этим всем произошел какой-то внештатный случай и мы получили то, что получили. Связано это с океанами и со льдами. Но естественен ли этот процесс и как повлиял на него человек? И легче ли от того, что мы теперь все знаем? От того, что нам, спустя пару дней, все объяснили.
Когда ужас объясняется простыми словами, он уже вроде и не так страшен.
— Погода в Москве всегда была дамой с легкой контузией, нечего преувеличивать, — скажут люди.
— Да, но то, что происходит сейчас, больше похоже на явно выраженную маниакальную шизофрению, — ответят другие.
Волны экстремального тепла сменяются столь же сильным похолоданием, нормой стала «предградовая крошка», периодически осыпающаяся на город в виде прозрачных льдинок. Небо затягивается тяжелой пеленой свинцовых туч, и в ту же секунду сквозь них прорезается луч солнца, как кредит надежды на лучшую жизнь.
Но мгновения эти мимолетны.
Я наблюдаю из окна, как наблюдает из окна соседнего дома девушка. Она стоит в теплом свитере и постоянно пьет что-то, вероятно, горячее и жидкое из белой кружки, которая прекрасно контрастирует с ее темным свитером.
«Как в дешевой романтической ленте, — думаю я. — Какая пошлость».
По утрам, отворотив занавес, видишь ставшую кошмарным сном и данностью неизбежную серость. Тебе будто говорят: «Ты в плену, ты никуда не денешься, за твоим окном в разгаре июня будет плюс девять и проливной, холодный дождь. Ты будешь перебежками, как добыча, скрывающаяся от охотника, добегать до ближайшего кафе, чтобы переждать не заканчивающийся дождь и в десятый раз попить уже опротивевший кофе. Будешь часами стоять в пробках, выслушивая «научные» теории московских таксистов о глобальном потеплении».
У этих таксистов, так уж сложилось, есть друг старого друга. У которого «в органах» есть знакомый, который подслушал какой-то очень важный разговор, не предназначенный для обычных ушей.
Открывая окно машины, ощущаешь, как на вот уже третий год перестраивающейся на тот или иной лад Тверской «злоухает» отходами рабочих, устроивших себе общественные туалеты через каждые пятьсот метров внутри строящегося объекта.
Над центром города возвышаются баррикады, люди снуют по узким тропам, выделенным для пешеходов, Тверская стоит круглые сутки, по разгоряченному тротуару бьет ненавистный дождь. Сильный ветер выворачивает наши зонты наизнанку, мы щуримся от назойливых и истеричных дождинок, мириадами острых коготков терзающих наши лица.
Видимый мир наполнен тоской. Люди, попадая в зону климатического психоза, спешат покинуть улицы и оказаться в офисе или дома.
Отходя ко сну, на всякий случай изучаешь небо:
— Не предвидится ль звезд — провозвестников завтрашнего солнца?
Возможно, погода — это наш выбор. Наказание самих себя за всеобщее лицемерие.
Завтра над городом встанет солнце, человек снимет свою теплую куртку, спрячет зонт в «дальний шкаф» и пойдет щеголять по теплому городу. А в следующем году, когда в разгар июня температура воздуха будет опускаться до нуля, человек скажет: «Какой ужас, какое же это лето? Никогда такого не было».
Так же и Тверская, которую, уверен, теперь будут ремонтировать каждый год.
И каждый раз как в первый. Пробки, вывернутые зонты, злоухание в воздухе и аномально холодный, ежедневный дождь.