Когда я размышляю о том, какими станут люди в будущем, я думаю об абсурдистской пьесе Беккета «В ожидании Годо».
Я представляю себе, как на задворках архаичного мира по-прежнему сидят двое. Их неспешные и бессмысленные диалоги повторяются изо дня в день. Иногда они ругаются, думают разделиться и пойти каждый своей дорогой. Они ждут Годо. Невозможно точно определить, в какой день они пришли — вчера ли, неделей ли ранее, а может, и шесть лет назад. Два фриковатых господина — как отражение деградирующего настоящего, застывшего в отчаянном ожидании. И раз в день, в назначенное время, к ним является мальчик, сообщая о том, что «сегодня Годо не смог прийти, но он обязательно придет завтра». Чистый взор его голубых глаз подкупает не теряющих надежды господ, которые продолжат ждать Годо под опавшим деревом.
— Что мы тут делаем?
— Ждем Годо
— Ах, да.
Как вы думаете, явится ли Годо? Задыхаясь в метелях полуденной пыли, ворвется ли к нему некто, целуя «жилистую руку» с просьбой зажечь очередную звезду? Не завершит ли вскоре неумолимое время споры вокруг его имени? Видим ли мы нового человека, цитирующего пространные речи Годо?
Он — новый человек — загадочный, другой. Идеальный. В нем нет когнитивного мусора и условных абстракций. Его геном лишен «гена бога». Единственное мерило его «самости» — его эффективность. Это новый человек, волнующий воображение. В день, когда с глухим треском тронется лед, сковывавший общечеловеческий организм выдумками о Небесном Контролере, по новому пространственно-временному континууму поплывут свободные, самодостаточные человекоглыбы. Глыбы чистого сознания — совершенные, лишенные страха и физиологии. По земле, которую мы не увидим, пойдут полигендерные, лишенные морали, но не аморальные, лишенные эмоций, но не бесчувственные, огромные, равнодушные новые люди, вольные прощать сами себя и не поклоняться никому, кроме самих себя.
Глобальная выдумка о Годо уйдет в небытие, растворившись в сердцах последних ее адептов. Абстрактное проявится разве что в философских идеях и остатках искусства, подражающего сюжетам из Его книги.
На смену человеку духа придет человек рассудка.
Неспособные нести ответственность за свои поступки, маленькие, голодные и слепые человеки прошлого истязали мир, убивая во имя Годо, умирая во имя Годо, лишая себя жизни во имя Годо. Им так нравились звук его несуществующего голоса и витиеватые притчи, некогда рассказанные им. И в каждом слове мы находили смысл, впадали в «семантический транс» и «фонетическую эйфорию» от мощи его слов.
Человекоглыба подчинит подсознание сознанию, вычеркнет из него все лишнее. Никто больше не напишет историю, основанную на копировании избитых сюжетов, и никто не даст такому роману высокую оценку, сравнивая его с книгой, подаренной нам Годо. Тем Годо, которого не было, но который подарил нам книгу и был нужен в течение не одного тысячелетия. При слове «Годо» новый человек не поклонится пустоте. Новому человеку больше не нужен будет миф о его уникальности. Человек невиновный и независимый; неистовый новый человек, не имеющий понятия о грехе. Человек без страха смерти, породивший странное понятие — «добродетель».
Человек, для которого единственный авторитет — он сам. Как стрела, выпущенная Случаем, называемая «стрелой времени», он пролетит вперед из случайного прошлого к случайному будущему.
За гранью взаимоисключающих понятий — добро/зло, жизнь/смерть, — за гранью понятий вообще, человекоглыба обретет новую форму и превзойдет самого Годо. В последние дни перед своим Становлением он скажет:
«Послушайте, у меня есть мнение, и оно отлично от вашего».
По новым тропам разбредутся новые люди. Наши далекие потомки — счастливые, свободные и бессмертные. И только в музеях, созданных человекоглыбой, будут установлены экспонаты — два фриковатых господина, ожидающих некоего Годо под опавшим деревом.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.