Нью-Йорк, конец XIX века. В стране, пережившей гражданскую войну, продолжаются большие социально-экономические перемены: за счет развития железнодорожной инфраструктуры, индустриальной промышленности и роста корпораций, а также благодаря коррумпированному правительству некоторые предприниматели (вроде Джона Рокфеллера и Корнелиуса Вандербильта) крайне сомнительным образом сколачивают безумные состояния и обретают колоссальное влияние, пока другие теряют все. Этих «баронов-разбойников» недолюбливают, но с ними приходится считаться.
В 1882 году осиротевшая и обездоленная девушка по имени Мариан (дебютантка Луиза Джейкобсон, дочка Мэрил Стрип) переезжает из провинции в Нью-Йорк, чтобы поселиться у своих богатых тетушек Агнес (Кристин Барански) и Ады (Синтия Никсон). Родственницы Мариан принадлежат старинной датско-американской династии ван Рейнов и стоят на страже традиционных порядков, по которым высшее общество живет многие десятилетия. Их соседи, семейство Расселл, напротив, представляют ту самую «новую Америку» — и могут себе позволить отгрохать на Манхэттене целый дворец. Куда, правда, не спешит набиваться публика. Пути заработка железнодорожного магната Джорджа Расселла (Морган Спектор из «Подпольной империи») у многих вызывают отторжение, но его амбициозная супруга Берта (Кэрри Кун из «Оставленных») намерена добиться своего.
Стараниями сценариста и продюсера Джулиана Феллоуза роскошный костюмчик, внаглую скроенный по меркам «Аббатства Даунтон», идеально садится на фигуру Нового Света: «Позолоченный век» порой так сильно напоминает хитовую драму об английской аристократии, что все ждешь, когда тут наконец заговорят с британским акцентом. Оно, в общем, не удивительно: «Век» когда-то давным-давно вроде бы задумывался приквелом «Аббатства» и, хотя официально не сложилось (остается только гадать, как бы мог выглядеть диалог Барански и Мэгги Смит), надо думать, в голове Феллоуза оба шоу существуют в одной вселенной.
Это сериалы-близнецы: они практически идентично написаны и сняты, у них общая интонация, общие акценты, общий стиль, интерьеры и костюмы опять вызывают вздохи. Снова жизнь одновременно бьет ключом и тянется вызывающе неспешно, снова что-то убаюкивающее затевается на верхних (где знать) и нижних (где прислуга) этажах помпезных жилищ. Выглядит «Век», впрочем, чуть менее ослепительно британского родственника, что по-своему забавно: если Англию начала XX столетия — в силу тамошней бережливости — можно было спокойно снимать на натуре, то для Америки конца XIX века потребовалось многое сколачивать с нуля и затем промазывать компьютерной графикой, как позолотой из заглавия.
Хотя разница тут на самом деле есть — просто не самая, может быть, очевидная. Герои «Аббатства» существовали как бы в собственной экосистеме, в которую из меняющегося мира время от времени заносило сквозняки и отголоски глобальных катаклизмов. Поместье семьи Кроули, неспособное совсем уж противиться эволюции и прогрессу, с годами преображалось, но это всегда был процесс отступления перед настойчивым влиянием извне. Персонажи же «Позолоченного века» вращаются предельно близко к центру тогдашней солнечной системы: Нью-Йорк, Манхэттен, через пару лет наконец установят собранную Статую Свободы, твои соседи буквально на ходу сочиняют — по своему образу и подобию — новые значения слов «богатство» и «статус». Значения, которые (к сожалению) используются до сих пор.
Вообще, раз уж мы про значения, термин «позолоченный век», придуманный Марком Твеном, изначально имел довольно-таки издевательскую коннотацию: мол, вот же дураки эти новоявленные богачи, что все подряд покрывают золотом, лишь бы смотрелось роскошнее и внушительнее. Феллоуз, в свою очередь, на полном серьезе находит в этой размашистой роскоши какое-то очарование. И с присущим ему восторгом превращает все в красивую сказку — без особых острых углов и нелицеприятных эпизодов. То есть, в некотором смысле заимствуя у эпохи пару ее странных примет. Что ж, пускай так: противиться этому «даунтоновскому» натиску по-прежнему нет никаких сил.