— Это не первый раз, когда вы играете девушку, ведущую самостоятельное расследование. Если сравнивать характеры Оксаны Голиковой из «Налета» и Кати Земцовой из «Сергия против нечисти», то что у них общего и чем они принципиально отличаются друг от друга?
— Есть в кино образ современной женщины-феминистки. И, честно говоря, все они одинаковые. Так называемые «бабы-полицейские» очень похожи и невыразительны — например, Эллисон Толман в роли заместителя шерифа из сериала «Фарго». Катя Земцова рисковала оказаться Оксаной Голиковой, если бы не жанр. В сериале «Сергий против нечисти» он оказался мне на руку — мистический детектив с элементами комедии, где значительную роль играют обстоятельства, в которые герои попадают.
— После просмотра трейлера сложилось впечатление, что эта история — своеобразная российская интерпретация «Ведьмака». Когда вы прочли сценарий, какие эмоции вызвала у вас история и почему согласились участвовать в проекте?
— Меня поразила не столько сама история, сколько то, как прописан главный персонаж. Сергий (Рома Маякин) — смешной, злобный, ироничный, гуляка и развратник, который за деньги ловит нечисть. Хотя на самом деле он занимается этим не ради денег. Он верит в добро. При этом в нем самом идет внутренняя борьба, в которой с переменным успехом побеждает то темная, то светлая сторона. Что касается сериала «Ведьмак», то признаюсь, что не смотрела, поэтому не могу сказать о сходстве.
В сценарии же меня прежде всего привлек жанр мистики. Я очень рада, что в России появляются разноплановые проекты, вытесняющие сюжеты про ментов и коррупцию. Жанр мистики мне близок. Я обожаю сказочные миры Тима Бертона, Гильермо дель Торо и Уэса Андерсона. Из последнего могу выделить «Страшные сказки» итальянца Маттео Гарроне.
— В сериале много сказочных персонажей — Упырь, Кощей и Кот Баюн. Какая сказка у вас самая любимая?
— Наверное, такой нет. Что же касается самих сюжетов, помню, меня заинтересовали первоисточники сказок Шарля Перро и братьев Гримм. Оказалось, в оригинале это какие-то совершенно жуткие и кровавые истории, в основу которых легло народное творчество про всех этих спящих красавиц и гномов. В особенности меня тогда впечатлила каннибалистическая сказка про «Пряничный домик», в которой детей хотели съесть родители, поэтому они сбежали из дома. Закончилось все тем, что дети попали в плен к злой ведьме, а потом ее же убили и съели. Как тебе такое, Илон Маск? (смеется)
— Какой суперспособностью или магическим артефактом вы бы хотели обладать в жизни?
— Стирать из собственной памяти травматичные фрагменты, которые не очень хочется помнить. Пилюлю что ли?(смеется)
— Вместе с Романом Маякиным вы играли в телесериале «Сладкая жизнь». Каково было работать вместе над новым проектом совсем в другом жанре?
— Время с Ромой Маякиным летит быстро, здорово и весело. Сколько всего мы пережили на съемках! Он классный парень, большой профессионал.
— Какая сцена в сериале у вас самая любимая?
— Могу рассказать самую жуткую. Была совершенно ужасная смена, когда мы снимали финал сезона в бункере на Таганке. Мы находились в 65 метрах под землей — на глубине где-то с семнадцатиэтажный дом. У меня клаустрофобия: не люблю метро и замкнутые пространства. И вот мы всей группой забиваемся в лифт, который каким-то чудом еще передвигается. На улице тогда было уже -23 градуса, а внизу — мороз и сырость. Причем само пространство периодически сотрясается, потому что рядом проходит метро. Так страшно! С нами еще дети снимались...
Помню момент, когда девушка, игравшая Кошку Баюншу, висела на тросах и выполняла трюки, ползая по стенам головой вниз. По сюжету я должна была стрелять в нее из пистолета. И хотя у меня были холостые патроны, отдача у оружия была сильная, а само пространство — достаточно узкое. Между нами был где-то метр. Плюс там загоралась вспышка, которая могла легко покалечить человека. Я тогда устроила скандал. Не дай бог пальну в лицо молодой, красивой девочке. Как мне потом жить с этим? Правда, «колбасило» там не только меня. В общей сложности мы пробыли в этом бункере два-три дня.
— Не могу не спросить про недавний смертельный инцидент с Алеком Болдуином на съемках вестерна «Ржавчина». Как в России обстоят дела с безопасностью на съемках, по вашему опыту?
— Зачастую вся эта каскадерская часть очень слабая: люди травмируются, а холостые патроны по какой-то причине оказываются настоящими и выстреливают. То, что произошло с Болдуином, у нас тоже происходит. Недавно на съемках какого-то исторического проекта человека танком раздавило (вероятно, речь о фильме «Ильинский рубеж» — «Газета.Ru»). Половина из каскадеров — профнепригодны, так что непонятно, как мы все живы. Приходят порой в нетрезвом виде и берутся за пистолеты, а когда в твоем голосе звучит нота недоверия — они сразу обижаются!(смеется)
— В одном из интервью вы сказали, что актерская профессия дает ощущение подвига. Можно ли сказать, что та сложная сцена в бункере — именно такой случай?
— На самом деле это довольно солдатская профессия: у тебя есть командир в лице режиссера, команды которого ты исполняешь. В Голливуде смены длятся по восемь часов, а у нас — по двенадцать, а то и с переработкой в шестнадцать часов. Часто бывает, что вместо зимы снимается лето — и приходится стоять в туфлях на босу ногу при минусовой температуре.
Но не жалуюсь. Все-таки я очень люблю это дело. Что до героических поступков, то их совершают врачи в «красной зоне». Мы же, актеры, занимаемся увеселением публики. Я бы сказала, что на момент создания картины актеры находятся в режиме подвига — мало спят, плохо питаются, эмоционально и физически истощены. Но это скорее говорит о том, как ужасно выстроена индустрия кинопроизводства, поскольку при таком графике КПД упадет у любого человека.
— В России появилось много проектов на сказочные сюжеты в современной эпохе — тот же «Конек-Горбунок», «Последний богатырь», сериал «Сергий против нечисти». На ваш взгляд, почему подобные сюжеты стали популярны?
— Потому что ни про что другое снимать нельзя. После сериалов «Хэппи-энд», «Содержанки», «Сладкая жизнь» и «Контейнер» была тенденция снимать реалистичные сцены с матом, курением, сексом. Это давало актерам некую свободу, а зрителям было легче сопереживать героям. Сейчас снова случился откат назад.
Мне недавно прислали текст, в котором в одной из сцен героиня забивает косяк и читает монолог с матом про свою нелегкую женскую долю. Я записываю пробы и меня утверждают на роль. Я приезжаю на съемки в Ярославль и начинаю играть сцену. Ко мне подходит креативный продюсер и говорит, чтобы я повторила то же самое, но без мата, а сам косяк нужно просто скручивать, но не прикуривать. В итоге ничего не остается от персонажа, исчезает эффект сцены. Хотя так называемые ограничения порой раскачивают ресурсы сценаристов и режиссеров. Приходится говорить иносказательно на злободневные темы.
— В данный момент в каких проектах снимаетесь?
— Сейчас я снимаюсь в проекте «Химера» про крупнейший даркнет-рынок. Там я играю вместе с Александром Кузнецовым, с которым у нас несколько так называемых шокирующих сцен. Хотя я бы назвала это скорее реалистичной постельной сценой, потому что в действительности люди, охваченные страстью, не выглядят так же красиво, как это любят показывать в кино. С одной стороны, в таких случаях любому актеру хочется быть органичным в кадре, передавать характеры героев такими, какие они есть в жизни, а с другой — свою роль играет монтаж. Я бы сравнила подобные сцены с текстами Мишеля Уэлбека — их порой отвратительно читать, но они честно описаны, как в жизни.
— Вам часто достаются роли роковых соблазнительниц. Насколько комфортен вам этот образ и нет ли страха застрять в одном амплуа?
— Мне кажется, я не застреваю в одном амплуа. Просто в самых громких проектах мне часто достаются подобные роли. При этом у меня отсутствует страх застрять в одном образе, потому что я понимаю, что в своей профессии могу сделать все, что угодно. Не могу сказать, что по характеру мне ближе всего роль Леры из «Сладкой жизни» или Кати Земцовой. Да, роковые дамы у меня хорошо получаются, но все мои героини — часть меня.
— Вы сыграли Яну в сериале «Хэппи-энд» об индустрии вебкама. Если говорить о вашей героине, то можно ли сказать, что в цифровую эпоху отношения обесценены и сегодня людям сложно говорить о своих чувствах и по-настоящему испытать близость?
— Современный человек чересчур идеализирует прошлое. Мне кажется, испытать настоящую близость и вообще понять, что это такое, было сложно в любое время. Сегодня появились технологии, которые позволяют лучше раскрыть эту тему. Раньше что ли люди были друг с другом искренними?
— В связи с тем, что Netflix будет участвовать в производстве российских сериалов, это может как-то повлиять на творческую свободу?
— Мне кажется, да. И, конечно, это будет некой лазейкой делать кино не столько даже на Запад, сколько на весь мир. Это очень стимулирует производителей создавать качественный контент — писать хорошие сценарии и приглашать профессиональных артистов.
— Есть ли у вас планы покорить Голливуд?
— Пробовать можно и нужно, но мне кажется, что в Голливуде украинские, российские и другие актеры из славянских стран не особо нужны. Скорее всего, им предложат играть определенный типаж. Вообще – мысли о съемках в зарубежных проектах у меня есть, но это надо искать пробы, записывать материал — полноценно за это взяться. Да и актерская игра на английском языке укрепляет нейронные связи (смеется).
— Вы оттачивали актерское мастерство в школе американского педагога Иваны Чаббак. На ваш взгляд, сильно отличается ее метод от того же Станиславского?
— Нет, везде эти методы примерно одинаковые. Другое дело, что Станиславского актеры изучают в театральных вузах за четыре года, а Ивана Чаббак сумела эту методику так понятно разложить по полочкам, что тебе хватит двух недель, чтобы уже применять ее на практике. Вообще, ни у меня, ни у Равшаны Курковой, Лены Трониной и Саши Бортич нет академического актерского образования, но есть органика, живость и отсутствие штампов.
Если ты кинематографичен и хорошо смотришься в кадре, то вот тебе путь в современное нормальное кино. Порой в наших актерских учреждениях переламывают тебя, заставляя клишировано играть. В кино, напротив, зрителю интересно смотреть на личность, которая ведет себя парадоксально, когда актер реагирует на контрапункте. Например, когда у героя умирает любимый человек, а он начинает истерически хохотать. Сейчас стали интересны неидеальные лица, странные пропорции и поведение. В кино и литературе появился тренд на мисфитов — людей, которые не встраиваются в систему общества. И чем ты нестандартнее, тем лучше.
— Есть режиссер, с которым бы хотелось поработать в будущем?
— Я такой человек, которому важно хорошо чувствовать себя в моменте. Даже если мне предложат сняться в крупном проекте, но я пойму, что этот супергениальный режиссер мне неприятен, то откажусь. Среди нормальных и одаренных режиссеров, с которыми я хотела бы работать, назвала бы Сангаджиева, Звягинцева и Хомерики.
— Как вы относитесь к съемкам фильма в космосе, учитывая то, что технические возможности позволяют воссоздать реальность в павильоне, как, например, в фильме «Гравитация»? Запуск первого киноэкипажа «Вызов» с Юлией Пересильд это подвиг, на ваш взгляд?
— Ох, не знаю (смеется). Помню наткнулась на смешную байку, что они вернулись и якобы ничего из снятого в космосе не сохранилось. Я не знаю, что в итоге получилось. Надо будет сходить и посмотреть. Может, там такие гениальные кадры, что весь мир плакать будет! Раз бюджет выделили в 2 млрд рублей, чтобы сгонять в космос на средства налогоплательщиков. Подвиг? Тут про коллег, как про покойников — лучше ничего не говорить.
— А если бы вам предложили сняться в главной роли в этом фильме?
— Ни за какие коврижки. К тому же я не люблю издевательства над собой. Во имя чего? Это страшная нагрузка на организм во время полета. Было интервью с нашим космонавтом, который говорил, что космическая станция вообще не предназначена для туризма. Это научно-исследовательская база, не съемочная площадка. Кино о космосе вполне можно снять на Земле.
— Есть ли у вас роль мечты? Скажем, персонаж, которого еще не сыграли, но очень бы хотели воплотить на экране?
— Вампир! Мне близка вся эта мистика и ужасы. Вот снимали недавно «Вампиров средней полосы» и меня даже не пригласили! (смеется) А у меня, между прочим, отлично бы получился этот образ!