— Как оцениваете состояние современного шоу-бизнеса?
— Сейчас одна проблема — перенасыщение артистами. Их не должно быть столько. Когда артистов было мало, они были ценны. И те единицы, которым удается сохранять свою ценность, — это скорее исключения. Уже в нулевые началось засилье телешоу. Слава богу, далеко не все их участники стали артистами.
— Вы и сами участвовали в «Фабрике звезд». Как такие шоу помогали молодым талантам?
— Они давали волшебный пинок, и кто-то успевал им воспользоваться. Просто тогда люди думали: «Ага, я побыл на телешоу, я звезда». Да нифига. Ты, грубо говоря, на 5-6 месяцев звезда. Если ты за эти полгода воспользуешься этим пинком, ускорением, то, возможно, у тебя будет продолжение. Кто не воспользовался, те пропали.
— А что скажете о сегодняшней музыкальной индустрии? Нравятся ли вам какие-то молодые исполнители?
— Меня смущает количество музыки, потому что ее слишком много. На самом деле, со временем я становлюсь более всеядным и стараюсь разобраться в том, что сейчас актуально. У меня в плейлисте современных есть немножечко. Один трек Скриптонита есть, одна песня Niletto, чуть-чуть JONY, немножко Jah Khalib, HammAli & Navai. С современным роком сложнее. Слушаю иногда «Аффинаж» — у них оригинальный состав музыкантов, очень интересный вокалист.
— Есть ли в вашем актуальном плейлисте песня, которую вы слушаете на повторе?
— Два дня я катаюсь в машине и слушаю концерт «Кино» 2021 года, который играли без Виктора Цоя. Эти песни вызывают какие-то ассоциации, и сейчас они звучат так свежо — это классно. Я считаю, что Юрий Каспарян не менее важен был для группы, чем Цой. И он там есть. И голос Виктора тоже есть. Пускай в ремастере, пускай в записи. Но как есть, они это сделали, и в машине это слушается круто. Им огромное спасибо за это.
— Если бы вам предложили фит с Моргенштерном (признан в РФ иностранным агентом), вы бы согласились?
— Это зависит от степени дебильности строчек. С другой стороны, чем дебильнее делает Моргенштерн, тем это прикольнее. Я бы согласился, потому что Моргенштерн — это своего рода явление. Это правильная карикатура на отупение современной музыки.
— Вы думаете, что это карикатура?
— Конечно. Человек-то неглупый. Беда в том, что кто-то этого не понимает. Если общество тупое и не понимает, что над ним стебутся, то это не проблемы Моргенштерна.
— Ваша бабушка — народная артистка СССР Эдита Пьеха — как-то повлияла на музыкальные предпочтения?
— Никак.
— Она не прививала вам музыкальный вкус? Не водила в филармонию?
— Мне кажется, она туда не ходила ни разу. Я могу ошибаться, конечно. Она больше всего любила посещать свои концерты. Я ее музыку не слушал, в ту пору слушал панк-рок, хэви-метал, джаз-рок и какую-то более сложную музыку. Потом, к сожалению, накосячил и пошел попсу петь. До сих пор об этом сожалею.
— У многих детей знаменитых родителей появляются психологические травмы. Какие были у вас?
— Чаще всего среди таких детей встречается некая покинутость родителями, которые больше принадлежат профессии, чем семье. Дети не получают достаточно внимания и подтверждения своей нужности, оказываются эмоционально и физически покинутыми. Ребенок, родившийся в семье известных людей, думает, что ему надо стать таким же, это его картина мира.
— А вы как с бабушкой общались? Воспринимали ее как родного человека или как что-то неземное?
— Да нет, я как раз понимал, что это некая фикция. Что образ, который люди воспринимают, с образом домашним ничего общего не имеет. Дома артист расслабляется, снимает свою «идеальность» и становится обычным человеком с физиологическими потребностями и так далее.
— Почему вы часто принимаете участие в фестивале «Славянский базар» в Витебске?
— Это одна из немногих традиций в нашей семье. В этом году Эдита не смогла поехать туда, и она делегировала меня с Илоной [Броневицкой, матерью Стаса — «Газета.Ru»]. Также важно, что организацией «Славянского базара» занимаются люди, которые помогали мне делать первые шаги в сольной карьере.
— Сейчас традиционные ценности часто отходят на второй план, и наличие семьи становится в какой-то степени необязательным. На ваш взгляд, как это влияет на общество?
— Про семью я ничего говорить не буду — это очень личное и субъективное для каждого. Могу сказать, что свои семейные качества я только взращиваю, потому что у меня не было на постоянной основе ни отца, ни матери. А вот институт брака я бы немножко изменил.
— Каким образом?
— Сейчас будет, на первый взгляд, шокирующее заявление, но оно может быть обосновано. Мне очень нравится модель гостевого брака. Я считаю, что она не ухудшает ситуацию в семье и не подразумевает, что каждый живет свободной жизнью, может изменять налево и направо. Напротив, она укрепляет семью, минимизирует возможность измен, нечестности и пресыщения друг другом, убирает потребность лгать во избежание каких-то конфликтов. То есть убирает лишний потенциал ответственности от постоянного совместного нахождения.
— В подростковом возрасте вы проходили реабилитацию от наркотической зависимости и около двух лет жили с человеком, который за вами наблюдал. Вы вместе ездили в монастыри, церкви. Помогала ли вам вера?
— На тот период мне помогала не столько церковь, сколько сам этот человек. Это был друг мужа матери. Хотя, надо сказать, сам он скончался от алкоголизма. Он был наркоманом около десяти лет, а затем бросил и столько же лет употреблял алкоголь. Я сначала был в клинике, но недолго, потому что во время моего пребывания там изготавливали и употребляли наркотики. Меня оттуда забрали и закрыли дома. А этого человека приставили ко мне, он меня вывозил. В основном выезжали в церковь. Он жил у нас дома.
— До вашего отъезда в клинику к вам приезжал кремлевский врач, который проводил обряд, позволяющий вам освободиться от героиновой ломки. Это правда?
— Да. Я был в Барвихе, в санатории правительственном, где тогда была моя бабушка. Нам сказали, что есть светило, который многих гипнотизировал от зависимостей. А у меня были ломки. Ситуация совсем иная даже по биохимии мозга. И он пытался меня на ломках гипнотизировать, но ничего не вышло — и я был доставлен в больницу. Он мне говорил: «Закрой глаза, я буду говорить, ты слушай и визуализируй». Я, естественно, ничего не мог визуализировать, мне ломало все суставы и кости.
— У вас есть своя клиника для лечения от наркотической зависимости. В какой момент вы поняли, что хотите помогать другим людям?
— Наверное, там много факторов сошлось. Просто накопилось много опыта лечения не только от наркомании, но и в принципе от дисфункции. И захотелось весь тот опыт воссоздать в клинике. Она на самом деле одна из немногих частных клиник, которая выжила и преуспела, и мы продолжаем расти.
— Россия занимает пятое место в мире по потреблению наркотических веществ. Что нужно сделать, чтобы эту ситуацию изменить?
— Это надо менять еще до того, как человек в первый раз употребил. Надо работать с детьми, выявляя у них дисфункциональное мышление через поведенческие нарушения — через гиперактивность и так далее. Тем более сейчас, когда дети живут в гаджетах и их нервная система подвержена серьезной деградации, что ли. И нервная система, и нейронные связи у них значительно меньше, чем у тех детей, которые росли без гаджетов, бегали по улице, все трогали, пробовали, лазали по деревьям.
— В юном возрасте вы отучились на парикмахера. Применялся ли этот опыт на практике?
— Конечно. Я же отучился и работал потом. Чуть меньше двух лет был ассистентом тренера по парикмахерскому искусству. Мне было 19-20. В лаборатории компании мы показывали новые способы и техники окрасок, завивок, стрижек и так далее. Я колористикой занимался какое-то время. Это давало мне возможность общаться с девушками красивыми. И не только общаться.
— Пару недель назад вы представили новый клип на трек «Без тебя», и он похож на продолжение предыдущего клипа «Гордость». По большей степени из-за актрисы: вы не в первый раз снимаете Ирину Кобзеву. В этом можно усмотреть то, что у вас роман?
— Усмотреть можно. На самом деле Ирина — красивая девушка, хорошая партнерша. Наверное, без симпатии было бы сложно играть в кадре чувства. Но нет, мы подружились, общаемся, но не более того.
— Когда вы решили, что будете музыкантом?
— Мама попросила меня отучиться на парикмахера после нарколожки. Потому что я считал, что подвел маму тем, что приехал к ней в таком плачевном состоянии. И согласился на ее предложение. Она сказала: «Ты должен научиться ремеслу». У меня никогда не было желания быть парикмахером. Мне всегда нравился космос, боевые искусства. Но я не жалею, что я это сделал. А музыка каким-то естественным образом никогда не выходила из моей жизни. И в какой-то момент она просто перешла в профессию. Это произошло постепенно — без моего явного, конкретно выраженного желания.
— Можете ли вы на данный момент сказать, что достигли чего хотели?
— Могу сказать, что я на правильном пути. Мной сильно управляет тревога, подавленный гнев. Моя гормональная система, сосуды и так далее были подвержены этим тревожным импульсам. Но я продвинулся, безусловно.
— Минувшим летом супруга известного футбольного судьи Владислава Безбородова ударила вашего семилетнего сына и его бабушку по маминой линии из-за того, что мальчик проткнул карандашом ее надувной бассейн. Как считаете, повлияла ли ваша публичность на быструю реакцию правоохранительных органов касательно этой ситуации?
— У сына было диагностировано сотрясение мозга, закрытая черепно-мозговая травма. Какой-то ушиб бедра еще был. А у бабушки боль в шее. Все мои действия в этой ситуации были для того, чтобы любая семья имела право быть под защитой государства. В данном случае большая ошибка госпожи Безбородовой была в том, что она не только в принципе на ребенка подняла руку (это была фатальная ошибка), но также не знала, чей это ребенок. Наверное, если бы знала, она бы этого не сделала. И у меня, слава богу, есть возможность предать это дело огласке. Но я это делаю не только для себя, а чтобы было понимание, что детей бить нельзя — ни чужих, ни своих.