— Игорь, поздравляю вас с сорокалетием «Альянса»! Начать хотелось бы с такого вопроса. Вы говорили, что альбом «Хочу летать» с песнями Олега Парастаева (о том, как Парастаев сочинил песню «На заре», читайте в материале «Газеты.Ru») в меньшей степени соответствует духу «новой романтики», чем последний на сегодня альбом группы «Космические сны». В чем, на ваш взгляд, существенное различие?
— В принципе, в песнях Олега Парастаева дух романтики тоже присутствует. Здесь нужно обратить внимание на просто романтику и на новую романтику. Есть какие-то гармонические ходы, которые присущи такому стилю. А есть обороты, которые присущи классицизму. И есть такие, которые присущи эстраде, например — квинтовый круг. Исходя из этого, можно сказать, что есть разница. Это чисто музыкальный анализ.
— Песня «На заре» была в ротации радиостанций и, в общем-то, известна тем, кто интересовался русскоязычной музыкой еще до того, как Олег Парастаев загрузил клип на YouTube. С чем вы связываете взрыв популярности именно после публикации этого видео?
— Во-первых, с тем, что песня красивая. Второе — такое изображение сейчас невозможно, мне кажется, повторить. Что-то подобное, в стиле 80-х. Но тот дух передается именно вот этой VHS-кой, которую Олег нашел на антресоли и оцифровал. Мне кажется, в этом дело. В этой наивности, чистоте, девственной природе, без всяких украшений. В духе этого запущенного Царицыно — в то время это было совершенно запущенное место в Москве. Где мы сейчас такое место найдем? Это мои предположения. А как это работает с публикой, что у нее в голове, какие ветры там гуляют — я не знаю.
— На альбоме «Космические сны» есть песня-обращение к Супермену с вопросом: «Чего же ты хочешь?», недавно было опубликовано неизданное стихотворение Набокова о Супермене, где тоже есть ироническая интонация по отношению к образу этого супергероя. Как вам кажется, почему у тех, кто вырос на русской культуре, образ Супермена, суперчеловека, вызывает такую ироническую реакцию?
— Русскому человеку свойственно быть в общине. «Вместе — мы сила, одному мне трудно». Поэтому русский человек всегда любил общины, общества и так далее. У нас понятие индивидуальности не очень приветствовалось. У нас приветствовалась личность, но не индивидуальность. Это понятие — «супермен» — пришло из западного мира. Как это по-русски сказать? Даже трудно подобрать, как-то по смыслу, а не буквально, перевести его. А там это не то, чтобы пропагандировалось, но возвышалось.
Взять любой роман, в том числе фантастический. Или же в американских фильмах один человек спасает все человечество. Это такой символ. А в нашей стране принято спасать не в одиночку, а каким-то скопом. Поэтому, когда кто-то выстраивает из себя супермена: «Я сейчас спасу весь мир», — то это в русском человеке вызывает некоторую иронию.
Тут еще можно включить религию, мы — люди, а не боги. И не можем быть богами. Есть произведение Стругацких «Трудно быть богом», которое, кстати, мне никогда не нравилось, и вообще ужасное на мой взгляд. Но, в целом, человеку богом быть не то, что трудно, а просто невозможно. У Супермена претензия на то, чтобы быть богом. Спасать весь мир от какого-то зла, бороться со злом. Мне до сих пор кажется, что это смешно и как-то нелепо.
— Еще одна песня с альбома называется «К родине девяностых». Если я правильно понимаю, она была написана за несколько лет до того, как получила такое название?
— Она была написана в девяностых. Тогда она просто называлась «К родине». А сейчас, поскольку двадцатые годы, я добавил «девяностые», чтобы донести, что эта песня была написана именно в том состоянии, потому что сейчас поменялась реальность. Я помню, когда Шуре Би-2 прислал эту песню, он сказал: «Слушай, ну песня офигенная, а почему текст такой?» Я ему ответил: «Шура, ну блин, я же это тогда писал», — «Ну да, понятно, но сейчас как-то не откликается». Сейчас, может быть, это даже трудно понять, потому что прошло больше двадцати лет. И эта песня — попытка донести, что тогда творилось в душе.
— На альбоме есть песня «Асса-3». Фильм Сергея Соловьева «Асса-2» вызвал ощущение некоторого разочарования в старых идеалах и выглядел как довольно ядовитая пародия на свой собственный наивный фильм времен эпохи перемен. Расскажите, какой смысл вы для себя вкладываете в песню «Асса-3»?
— Во-первых, «Асса-3» в этом альбоме — это самая современная песня. Она родилась буквально перед альбомом. Это такой эксперимент. Я в ней хотел соединить несоединимые вещи — тут есть и постпанк, и романтика, и этника. Три составляющих. Во-вторых, я и назвал эту песню «Асса», потому что в свое время первая «Асса» удивила меня тем, что там вдруг, ни с того, ни с сего появляются сцены с Павлом I. И, казалось бы, это было ни к селу, ни к городу. Но как-то они туда вошли и создали свою атмосферу. И из-за того, что я соединил как бы несоединимые вещи, я назвал песню в честь этого фильма — за счет приема, когда ты внедряешь что-то непонятное. Ну, плюс еще звучит хорошо.
— Новая романтика, как видится сегодняшнему слушателю, пыталась понять место человека в новом, урбанизированном мире новых технологий. Кажется ли вам, что сегодня цифровые технологии опять бросают вызов человеку? Сможет ли нейросеть создать мелодическую структуру, которая будет повторять произведения в духе Бетховена, Листа, Шостаковича?
— Романтикам в урбанистическом мире действительно становится тяжелее. И цифра давит, конечно. У нас был философ-экзистенциалист Бердяев. Он писал, что романтизм — это наивысшее проявление человечности. Я в этом с ним соглашаюсь. Сейчас романтизм зачастую, например, у медиков, вообще как диагноз порой звучит. Хотя иногда романтизм, конечно, может завести человека совсем в другие эмпиреи.
Но если мы возьмем эти слова Бердяева за девиз, то, конечно, урбанизм с его цифрой в музыке ведет к монетизации. Поскольку цифра — неживая, то в такой музыке нет «канифольки», заусенчика. Их можно искусственно сделать, но они все равно будут неорганичны. Вот, хорошее слово — органичность. На мой взгляд, цифра не может быть органичной. Потому что органик — это природа.
Мы можем создать дерево — очень похожее на березу, воткнуть его в землю, и прям не отличишь от настоящей березы. Но береза — живая, органичная. А эта будет стоять мертвая и не будет расти. Мы можем создать механизм, что она как будто растет. И, получается, что мы создадим как будто бы Бетховена, как будто бы Листа. А зачем?
Я, как верующий человек, однозначно считаю человека созданием божьим. Бог создал человека как себе подобного, в том смысле, что бог призывает человека к сотворчеству. А человек призывает цифру к сотворчеству? Так получается? Для чего это нужно? Чтобы у нас был миллион композиторов, которые будут садиться за компьютер, запускать гаджет, который будет его со-творцом? «Алиса, сочини мне пьесу в духе Равеля». И Алиса ему выдает, а он приносит и говорит: «Вот, я тут сочинил». Для чего, вы можете мне ответить на этот вопрос?
— Машина делает, а люди покупают. Музыканту платить не надо, а слушатели платят — выгода.
— Вот к чему мы пришли. Так мы чего, музыку для денег, что ли, сочиняем? Вернемся к романтике — вы полагаете, что Пушкин сочинял для денег? Мы прекрасно знаем, в каких он был долгах. Но ведь бог дал человеку возможность к сотворчеству, дал ему такой дар, как музыкальность. Создание гармоний. Дар выражать в музыке, в звуках что-то гармоничное и красивое — то, что и потрогать нельзя. Неужели бог это сделал для того, чтобы человек на этом зарабатывал деньги? Это же смешно. Это же вообще никуда не годится. А где служение? Кому мы служим тогда? Я всегда служил Аполлону, условно говоря.
Конечно же, когда мы выступаем на концерте — мы хотим за это получать деньги. Потому что это огромная работа — сделать концерт. Конечно, мы хотим получать какое-то вознаграждение за эту работу. Но когда я сочиняю опус, я не предполагаю, что я сейчас сочиню, и пойдет бабло! Закину в компьютер — и миллион скачиваний. У меня такого нет. Это другой формат. Я знаю, что сейчас молодежь на это заточена. Но это не искусство. Это коммерция.
— В вашей группе в «Вконтакте» была опубликована фотография с Инной Желанной с репетиций к концерту 15 апреля в Московском доме музыки. Инна Желанная начинала свой путь в «Альянсе», да и без нее группа часто тяготеет к народным мотивам. В чем, по-вашему, заключается родственность урбанистического нововолнового холодного звука и этнической музыки?
— Я вам скажу, что этническая музыка — настоящая. Она подлинная, аутентичная. Она не может не трогать человека музыкально. Меня в свое время тронула. Но я не пустился в этнику. Если рассматривать альбом «Сделано в белом», то мы на романтическую платформу, которая осталась от «Альянса», аккуратно внедрили этнические элементы. Это был такой опыт — привнести сюда традицию в романтическое тело.
А родственность… Это как вопрос — в чем родственность города и деревни. Что-то же у них, наверное, есть родственное? Я думаю, что их объединяет человек. Что крестьянин, что рабочий, что служащий. Мы же все люди. А музыка – это интернациональный язык. Мне сдается, что она может объединить вообще всех людей.
— Расскажите, как вас пригласили выступить на фестивале «Боль» в 2018 году и какие у вас остались впечатления?
— Это происходило через Митю, моего сына, который у нас играл тогда на барабанах. Мне было очень волнительно, потому что до этого мы очень давно не выступали на такую большую аудиторию. Я даже не помню, когда это было в последний раз. Я помню даже, что мне с дыханием было трудно справиться, эта волна прямо захлестывала меня.
— Когда произошел всплеск популярности песни «На заре», она стала часто попадать в плейлисты с современными исполнителями, некоторые из которых выступали на этом фестивале. Не было ли у вас ощущения преемственности с кем-то из артистов, которые выходили на сцену?
— Прямо после нас выступала группа Motorama. Я сидел в гримерке и слышал их, и мне прямо откликнулся романтический дух, который у них тоже есть. Я прямо почувствовал, что мы с ними в одной сфере.
— Можно ли сказать, что рост интереса к новой романтике и советской музыке 80-х связан с возвращением запроса на изменения в обществе, у тех же молодых людей, которые ходят на фестиваль «Боль»?
— Может быть. Но мне кажется, что романтика ведет человека к познанию себя. Здесь запрос на изменение общества наоборот, по-моему, стихает. Когда человек понимает, что не общество виновато, что у него все плохо, а что-то в нем самом надо поменять, чтобы ему стало хорошо. А не винить в этом окружающую среду. Это как раз присуще романтике.
И если молодежь начинает обращаться в эту сторону, начинает понимать, что прежде всего надо себя поменять — тогда, глядишь, вокруг все станет светлее и радостнее. И тогда запрос на изменение общества начинает нивелироваться. Потому что сколько ни меняй общество, а если у тебя внутри ад, то меняй — не меняй, у тебя этот ад не пройдет. Если ты сделаешь себе ремонт в квартире, а у тебя в душе ад — ну, переклеил ты обои, переставил мебель, а ад куда делся? Он так и остается. Значит, надо что-то в себе менять.
— Недавно супруга Петра Мамонова в социальных сетях написала в соцсетях о том, что Петру Николаевичу отказываются дать звание народного артиста. Не так давно министра Мединского спрашивали, почему аэропорт в Омске нельзя назвать именем Егора Летова. Почему слушатели артистов, которые были символом неофициоза, хотят официального признания?
— А вы полагаете, что Егор Летов — такая величина, что можно аэропорт назвать его именем? Как Шарль де Голль? Мне кажется, есть несоответствие в масштабе. Я думаю, что в России есть более масштабные фигуры, в честь которых можно назвать в Омске аэропорт. Я бы назвал его лучше в честь Колчака, так как он был верховный Омский правитель Директории (Директория — Временное Всероссийское правительство времен Гражданской войны, подробнее перевороте в Омске с участием Колчака читайте в материале «Газеты.Ru»). Колчаковский аэропорт – мне кажется, это было бы вообще круто. Мне кажется, это помасштабнее фигура.
А Петр Николаевич Мамонов у нас что — прямо народный артист? Прямо как Высоцкий? Есть действительно народные артисты, как Лановой, например. Можно у народа и спросить — провести в интернете голосование: «Как вы считаете, Петр Николаевич — народный артист или не народный?» Если мы увидим огромный процесс, что да – народный, то пусть присудят ему. В конце концов, в чем проблема?
— Роман Рябцев из группы «Технология» писал в Facebook (владелец компания Meta признана в России экстремистской и запрещена), что считает большой проблемой любителей музыки в России «большевистскую упоротость» в стремлении разделить ее на рок и попсу. Действительно ли это проблема и как вы сами относитесь к такому разделению?
— Все очень условно, хотя оно есть. Для меня есть граница, которая проходит между двумя группами: Alphaville и Ultravox. Alphville — это уже попс, а Ultravox — еще не попс, еще нью-вейв. Это две группы, которые близко стоят друг к другу, но между ними есть граница. По-другому мне объяснить очень трудно.
— Если я правильно понимаю, Alphaville и Ultravox можно разделить, потому что у Ultravox более сложные структуры песен и аранжировки, а Alphaville – больше «льстят» слушателю, если можно так выразиться?
— Вот, вы сейчас правильно сказали. Дело в том, что Ultravox публику к себе подтягивает. А Alphaville — немножечко спускается к публике. Вот в этом разница. И там, где ты спускаешься к публике — ты идешь в попс. А если ты публику подтягиваешь к себе, стараешься ее притянуть на свой уровень — тогда это уже не попс. Тогда это уже работа. В этом и есть служение. А не та коммерция, когда ты спускаешься до публики. Когда ты публику поднимаешь до себя — тогда ты служишь. Вот и разница. Мне кажется, что мы пришли к тому, с чего начали — к служению, коммерческим ходам. Здесь можно разделить на «попс» — «не попс».
Юбилейный концерт к сорокалетию группы «Альянс» пройдет 15 апреля в Московском международном доме музыки.