— Образцом мифа о пионерах можно считать повесть «Тимур и его команда» 1940 года. Уже к концу семидесятых пионерия — это тема садистских стишков и нецензурных частушек. Такое изменение связано с ослаблением цензуры или ростом цинизма в обществе?
— И с тем, и с другим, и с третьим. Пионерия была придумана — точнее, скопирована со скаутского движения — по принципу некого детского «ордена», в который входят только избранные, а «орден» создан ради какой-то благородной миссии. Когда миссия выродилась, когда власть начала верховодить и превратила все в официоз, когда в «орден» стали принимать всех подряд, «орден» обнулился. Стал таким, как все общество. Общество в СССР относилось к порядкам в стране с издевкой, и пионерия повторила это отношение на детском уровне. Хотя в стране еще оставались островки идеализма — например, детский клуб «Каравелла» писателя Владислава Крапивина.
— Возможно ли сегодня успешное литературное произведение для подростков с «зашитой» в него государственной идеологией?
— Возможно. Например — «Гарри Поттер». Дело в том, что у российского государства и российского общества сейчас одинаковая идеология, и это вовсе не патриотизм, насаждаемый властями с остервенением последнего боя. В мире новых коммуникаций идеология перестала быть набором готовых идей, а стала набором стратегий для объяснения жизни. Главная стратегия — конспирология, то есть поиск во всем заговора. Злобой врагов, внешних и внутренних, объясняется положение дел в стране. Корыстью и карьеризмом художников объясняется состояние культуры. Глобальным потеплением объясняется изменение природы. И так далее. Об этом есть прекрасная книга историка Ильи Яблокова «Русская культура заговора». «Гарри Поттер» — это произведение о заговоре волшебников против обычных людей, «маглов». То есть «Гарри Поттер» проводит ту же идеологию, что и российская власть. Чистая суть этой идеологии — не на Первом канале, а на РЕН ТВ.
— Где и у кого самые классные, на ваш взгляд, вампиры? В каких фильмах, книгах, играх?
— Я обожаю «Судьбу Иерусалима» Стивена Кинга. Других вампиров мне не надо. Но «Пищеблок», даже с вампирами, — не роман ужасов, как не роман ужасов, скажем, «Мастер и Маргарита», хотя там действуют сатана и его подручные.
— Что такое вампиризм в «Пищеблоке»? Это советская идеология? Это взрослый мир, противостоящий детскому? Просто обобщенное древнее, не готовое уступить новому?
— «Пищеблок» написан на основе теории меметики Ричарда Докинза. В русском изводе с ней лучше знакомиться по книге историка Ильи Носырева «Мастера иллюзий».
Суть меметики в том, что все большие явления рассматриваются как информационные комплексы. Государство, религия, искусство, мораль — это комплексы идей, утверждений, поведенческих практик, и так далее. И эти комплексы ведут себя как биологические системы. Они соперничают друг с другом, истребляют друг друга, борются за место под солнцем. Так, например, борются друг с другом лес и степь. Или муравейники. По Докинзу история и есть борьба информационных комплексов.
Никто ведь не знает, что такое история. Народ считает, что это воля царей. Библия — что воля бога. Маркс — что борьба классов. Толстой — что «роевое движение народов». Гумилев — что всплески пассионарности. А Фоменко с Носовским утверждают, что истории вообще нет, есть только фейк. И никакая концепция истории — кроме воли бога, конечно, — не может объяснить крушение Советского Союза. А меметика может. По Докинзу информационный комплекс западного мира пожрал информационный комплекс советского мира. Люди в СССР просто решили жить, как на Западе, потому что им так интереснее. Бросили все и ушли из советского мира в западный мир — как со скучного кино на боевик.
И в «Пищеблоке» я описал взаимодействие информационных комплексов. Там их три. Первый комплекс — детство с его страшилками, загадками, играми, законами, фольклором и всем прочим. Второй комплекс — пионерство с его речевками, флагами, субботниками и смотрами. Третий комплекс — вампирство с его кровью, правилами и прочими ужасами. Детство — доминирующий комплекс. Пионерство — умерший, никому не нужный. Вампирство — угнетенный, но стремящийся к доминированию. Вампирство борется с детством. Чтобы победить, вампирство мимикрирует под мертвый, бессильный комплекс — под пионерство. Так происходит борьба по Докинзу.
Суть пионерства — идеология. Суть вампирства — эгоизм. Чтобы реализоваться, эгоизм принимает внешность идеологии. Так бывает всегда, когда идеология — мертвая, когда она не может защищаться от эгоизма. А идеология умирает тогда, когда она единственная. Так происходит в природе. Предположим, оставьте на Земле из всех животных только слонов — получится ли слоновий рай? Нет, слоны вымрут. И любая тоталитарная, то есть единственная в обществе идеология тоже умирает. Становится прибежищем для каких-нибудь вампиров. Поэтому в тоталитарном формате коммунизм превращается в террор, либерализм — в беспредел, христианство — в инквизицию, ислам — в джихад. Крах Советского Союза по Докинзу объясняется не ошибочностью социализма, а его тоталитарностью. Так что «Пищеблок» — это игра на тему меметики. Только не постмодернистская, а метамодернистская.
— Что или кого вы сегодня готовы назвать воплощением зла, подобным вампирам в старинной мифологии?
— Для меня воплощение зла, точнее, главный инструмент зла — глупость. В традиционном обществе она была просто недостатком знаний; в обществе модерна, в котором мы все и живем, она стала информационной технологией. В традиционном обществе глупость увечила картину мира, в обществе модерна создает ложную картину.
— Какие взрослые-наставники полезнее: те, которые строго исполняют предписанную им функцию, или те, кто тащит детей в походы, организует кружки или зазывает к себе домой смотреть Олимпийские игры? Имеются в виду педагоги, вожатые, руководители волонтеров. Лучше учитель-сухарь, преподающий «от сих до сих», или тот, кто набивается школьникам или воспитанникам в друзья?
— Кто «набивается» — вообще не нужен. Кто становится по заслугам — да, очень нужен. Однако и «сухари» тоже необходимы, если они знают свой предмет. Наставники должны быть разные, но обязательно честные. Разнообразие наставников — залог гармоничного развития человека.
— Можно ли говорить о том, что в своих произведениях вы используете ностальгию как инструмент для развлечения читателя? Не считаете ли эксплуатацию ностальгии в современных медиа избыточной? Речь о постах и журналистских публикациях формата «Знакомо? Узнали?»
— Постами и публикациями формата «Знакомо? Угадали?» я не интересуюсь. И в тех медиа, которыми я пользуюсь, ностальгия — не тема. А вообще переосмысление советского прошлого в современной культуре я считаю делом правильным, хотя и не самым главным, но идеализация того времени — занятие глупое и даже пагубное. Лично я не испытываю никакой ностальгии по советскому времени, так что и эксплуатировать ностальгию я не могу — мне скучно писать о том, чего не чувствую. «Советское» в «Пищеблоке» я применял совсем для других целей. И для вовлечения читателя, то есть для интерактива, нужен сюжет, а не картинки. Картинками внимания не удержать.
— В 80-е дети матерились? Матерятся сейчас. Как полагаете, наступит ли эпоха, когда обсценная лексика перестанет быть таковой — и ее перестанут законодательно запрещать в произведениях, демонстрируемых публично? Нужно ли детей от нее оберегать сейчас с тем рвением, с которым это делает государство?
— Бывало, что дети матерились, но гораздо реже — и не при взрослых, и не в школе. Но дело не в культуре общения. Я считаю мат социальным, а не культурным явлением. Есть очень точное наблюдение культуролога Вадима Михайлина, изложенное им в книге «Тропа звериных слов». Суть наблюдения в том, что наша речь соответствует пространству, в котором мы находимся. В публичном пространстве, например, на работе, мы говорим официально или с пафосом. В приватном пространстве, например, дома, мы сюсюкаем или шутим. А мат — это язык войны или охоты. Так что проблема мата не в деградации культуры, а в том, что дом, двор или школа стали пространством войны. Когда общество восстановит конвенции, сделает свою жизнь более разумной и благополучной, мат уйдет из детской речи, потому что детство перестанет быть войной.
— У «Пищеблока» возможно продолжение с повзрослевшими героями, как в кинговском «Оно»?
— Лично я такого продолжения писать не буду. Я уже сказал все, что хотел. Но у сериала «Пищеблок» продолжение с повзрослевшими героями очень даже возможно.