— В одном из интервью вы говорили, что Россия никак не может решить вопросы кто виноват и что делать, решение откладывается и происходит буря. Вы вкладывали символический смысл в название «Гроза» (признано в РФ иностранным агентом)?
— Не уверен, что вкладывал какой-то символический смысл. Понимаете, беда многих в том, что они хотят разложить все по смыслам, по полочкам, все по секциям, все сосчитать и пронумеровать. «А что значили эти сапоги? Почему они красного, а не черного цвета?» Говорящие стены. Вам мало текстов, которые произносятся? Нет! Кино — оно не про голову, а про сердце.
— «Русского беса» вы снимали по сценарию 2011 года, а «Гроза» — перенесенный в наше время сюжет пьесы Островского. Расскажите, как создавался сценарий.
— Сценарий я быстро написал, меньше месяца. Для меня это нонсенс, потому что я долго работаю над сценариями. Правда обдумывал его я достаточно долгое время, представлял разных актрис на роль Кабанихи. Для меня это история все-таки про Кабаниху.
Чтобы не цепляться к словам и не говорить: «А, вот он сказал» — нет, это история, конечно, и про Катерину. Но Кабаниха — не менее важный персонаж — она персонаж, на стороне которого сила. Я видел постеры старого фильма, по-моему, 33-го года, и там — Кабаниха на них. Мне важно было придумать — какая она сегодня, кто она такая, почему она такая. Я не знаю, понятно это в фильме или нет. Ну, непонятно — значит, я что-то неправильно сделал, а понятно — я молодец.
— Когда вы переносили материал в наше время вы позволили ему самому проявиться, наложив оригинальный текст на современность и только докрутив, где нужно, или его пришлось переработать, чтобы он подошел ко времени действия?
— Конечно, там частично сюжет переработан. Частично переработан текст. Было интересно оставить текст, который есть и попробовать перепридумать персонажей, чтобы им свойственен был этот текст сегодня. Поэтому и Феклуша-странница у меня сегодня — телезвезда «Битвы экстрасенсов», барыня — активистка и так далее.
— В вашем фильме есть ощущение, во всяком случае, у меня оно возникло, что «луч света в темном царстве» только и может прийти откуда-то с другой планеты в наш мир, а среди людей этого света уже не осталось.
— Ну, эта идея как бы высказана в ироничной и саркастической манере. Здесь нет никаких серьезных утверждений. Здесь есть сожаление. Печаль. Тоска. Все вот эти вот чувства. Понимаете. Здесь нет манифеста. Это не манифест. Это фильм-сожаление. Фильм-грусть.
— О невозможности что-либо изменить?
— О том, что жизнь так устроена. Что все мы в ней тонем как в болоте. Что есть у нас в жизни какие-то надежды, которые мы сами себе придумываем, и все они разбиваются о суровую реальность.
— А почему на такую серьезную тему в говорите, по вашим словам, с иронией и усмешкой?
— Ну, кто-то любит говорить «бу-бу-бу» все время серьезно, без всякой иронии и усмешки, а мне кажется, что ироничное шутливое повествование доходит до людей быстрее и проще.
— Если текст Островского считается «высокой культурой», то в фильме он помещается в мир экстрасенсов, дешевых телевизионных слоганов — это мир, как раньше считалось, «низкой», популярной культуры. Это придает образам…
— Послушайте, для меня все, что вы говорите — немного сложновато. Говорите проще. Я не дорос до вашего уровня интеллектуального развития, поэтому я прошу вас изъясняться проще.
— Ряд авторов говорили, что им нравятся пошлые персонажи, потому что пошлость позволяет быть более искренним, более открытым. Вы говорите, что в фильме вам интересна Кабаниха. Персонажи, которые ярко проявляют свою порой пошлую натуру – они красивы?
— Я не думал об этом.
— Мне они показались притягательными.
— Ну, значит так и напишите — мне кажется, что они красивы, несмотря на свою пошлую натуру. А режиссер сказал – «я об этом даже не думал».
— Кабаниха вам очень интересна. А кто из персонажей вызывает у вас личную симпатию?
— Жалость вызывает Катерина. По началу она обычная девчонка, которой, в общем, не особо сопереживаешь, потому что все ее проблемы такие же, как у нас у всех — ну соврала, изменила, раскаялась… обычное дело. Ровно до того момента, пока ее не раскатало общество. Незаслуженно. Несправедливо. Жестоко. Ее раскатали по полной программе. Тогда она становится героиней, вот тогда ее становится жалко.
— Как пришла идея написать рэп для фильма и какое вы принимали участие в создании песен?
— Я просто попросил Ваню (Макаревича (признан в РФ иностранным агентом)) взять монологи. Например, рэп, где повторяется «сударь» — это монолог Кулигина. И он программный — огромный, совершенно не сегодняшний. Я думаю, что даже язык в пьесе — условный. Странница-Феклуша в пьесе — это квинтэссенция просторечия. Не думаю, что она прям уж так вот могла бы дико говорить в жизни — Островский скорее всего сильно ее текст утрировал.
Все это условный язык. Это как шекспировский слог. Но только поэтическую речь мы как условность воспринимаем сразу, а здесь нам кажется, что эта речь архаичная.. Но на самом деле это условность. И чем быстрее публика въедет в эту условность, если она примет правила игры, то ей будет интересно смотреть мой фильм. А если нет, если она будет ждать просторечия сегодняшнего, то, боюсь, что я не вписался в представление публики о прекрасном.
— Реакция Тихона заставляет подумать, что Катерина страдает из-за собственных представлений о правильном и неправильном поведении, а окружающие были готовы ей простить произошедшее.
— У Катерины в том обществе не было выхода. Я придумал ситуацию, при которой у нее и в нашем обществе нет никакого выхода. Поставил ее в безвыходную ситуацию. Но по-другому, придумал некую драматическую перипетию, за счет которой она теряет всякую надежду и всякий выбор. Конечно, Тихон ее простил. Ну, а толку-то ей в его прощении? Он свое место в ее жизни упустил давно. В ее жизни ему нет места больше. Она лишается того, кого любит, свободы она лишается. С точки зрения общественного порицания — хейтеры в сети — она испытывает невероятный пресс. Куда ей деваться?
— Десять лет назад, когда вы выпустили сначала «Кошечку», потом «Самку», было ощущение вашего возвращения в большой кинематограф. Потом была пауза в несколько лет, затем – «Пьяная фирма», «Русский бес», «Гроза» и совсем недавно вы рассказали, что работаете над экранизацией «Мертвых душ». Что стало двигателем для вашей работы во второй половине десятилетия?
— Да хрен его знает. Может, повезло. Может, люди, которые дают мне возможность работать поняли, что со мной можно иметь дело и я могу делать что-то интересное. Стаж. Стаж и упорство. Меня не смогли сломить ни мое разгильдяйство, ни козни врагов. Я упорно продолжал бороться, снимать и делать то, что мне нравится. Некоторые люди это оценили и предложили мне работу. Я предлагал работу совместную разным людям.
Я скажу так — у меня срабатывает процентов пять в год из того, что я задумал или предлагаю. Ну десять. Это говорит о том, что если ты веришь в то, что ты делаешь и ты не можешь заниматься ничем другим, значит, продолжай. Делай, что делаешь, и будь, что будет.
— Можете ли вы в двух словах рассказать об экранизации «Мертвых душ». Его действие тоже будет перенесено в современность?
— Меня попросили пока об этом не говорить. Я связан контрактом.
— «Пьяную фирму» вы делали для телевидения, «Грозу» — в сотрудничестве с телевидением и «Мертвые души» это тоже телепроект. Вам удобнее такой формат работы?
— Мне разные нравятся. Но пока у меня нету никакой возможности делать кино. Сегодня получаешь деньги либо в Фонде кино, либо в Министерстве культуры, а эта организация меня игнорирует. Все мои проекты отклоняются, у меня нет возможности делать большое кино — с большим бюджетом, сценарием и так далее. Что бы я ни предлагал. Поэтому работаю пока так. Появится в дальнейшем возможность — хорошо. Нет — я надеюсь, что переживу.
— Вы всегда говорили, что девяностые никуда не уходили. Что вы думаете сейчас о словах тех, кто говорит, что из-за последствий самоизоляции мы вернемся в то время?
— Мы никуда от него не делись. Мы пока никуда не делись. Есть у определенной части людей в пределах Садового кольца впечатление, что мы давно попрощались с этим временем. Но нет. Хотя вы видите, что сейчас происходит в мире. Вы видите какую-то растерянность власти. Попытки, метания и так далее. Никто не знает, что дальше будет. Я думаю, что этот гуманитарный кризис, эпидемия поставит определенную черту. И девяностые закончатся. А может быть и нет. Что будет дальше, никто не знает. Предсказать это невозможно. Мы даже не знаем, как долго это продлится. Кто-то говорит, что до лета. Кто-то говорит, что два года. А кто говорит, что навсегда. И станет проще только тогда, когда будет изобретена вакцина.
— Говоря о девяностых, хотел спросить о вашем отношении к проекту «Внутри Лапенко».
— Я, честно говоря, сам сериал не видел, я видел только парня этого. Парень забавный. На мой субъективный взгляд, несколько однообразный. Весь этот юмор — он милый, но с одной стороны. С другой — он быстро приедается. Потому что прием один и тот же. Характеры разные, но по сути это одна и та же песня. Мне кажется, что этому образу, который он эксплуатирует, грубо говоря советского инженера, не хватает крепкой драматургии. Гэгов и так далее. Сам по себе он забавный, я еще раз говорю. Не хватает ему крепких драматургических ходов.
А сериал «Внутри Лапенко» я посмотрел, по-моему, полсерии или одну серию, я не помню. Я не особо в теме, но насколько я понимаю, это никак не отличается от его скетчей в Instagram (владелец компания Meta признана в России экстремистской и запрещена). Но, скажем, если говорить о масках, то Ирина Горбачева, мне кажется, намного ярче, она просто смешнее. Но Лапенко, я так понимаю, хипстерский герой больше. Наверное, он кумир этой культуры. Но не мой. Мне нравится, ничего не могу сказать. Знаете, Гердт, по-моему, сказал смешную фразу: «Мне понравилось, а у кого вкус похуже — те в восторге».
— Лапенко сейчас стал частью культуры ностальгии по трэшу девяностых, вместе с клипами для «Ленинграда» от Анны Пармас, Little Big…
Little Big и Лапенко — это, мне кажется, в разных культурах, вообще. Little Big, во-первых, похож на эту, южноафриканскую группу.
— Обычно с Die Antwoord связывают.
— Die Antwoord, точно, да. Абсолютно. Little Big — это прям мощнейшая энергетическая панк-группа, мне они очень нравятся. Я являюсь поклонником этой группы. Особенно самых диких ее роликов, хотя мне все нравятся, по большому счету. Такой группы у нас еще не было, на мой субъективный взгляд.
А Шнур, Анна Пармас — это вообще в другую сторону. Аня, на мой взгляд, больше зрительский общенародный режиссер, она не делает андеграундную культуру, вообще ей не занимается, она делает массовое зрительское видео, кино, и здесь они со Шнуром очень сходятся. Шнур — человек-праздник, он всегда создает «хоп-хоп-хоп, давай-давай-давай», а Аня очень четко вписалась. Я бы никогда не поставил в один ряд Лапенко, Little Big и Анну Пармас, они вообще из разных миров.
— Просто одним из вдохновений Лапенко называют сериал «Осторожно, модерн», а Пармас как раз им занималась в свое время.
— Занималась, да. И что? Если он говорит, что они их любит, то это же не значит, что он делает что-то похожее.
Фильм Григория Константинопольского «Гроза» выходит на видеоплатформе PREMIER 21 мая.