Крым, интим и Пугачев: новый сериал о Екатерине II

Последняя русская императрица как вневременной символ власти

Борис Шибанов
Хелен Миррен в образе российской императрицы в кадре из сериала «Екатерина Великая» (2018) Hal Shinnie/HBO
История любви Екатерины Великой и князя Григория Потемкина-Таврического послужила основой для универсальной метафоры власти и связанной с ней несвободы в новом мини-сериале с Хелен Миррен в главной роли. «Газета.Ru» рассказывает, как переосмысление жизни императрицы ставит вопрос о скрытой от глаз правде и современной политике в России и США.

Новый мини-сериал HBO, посвященный последней русской императрице Екатерине II, начинается с классической развилки, встречающейся на пути облеченного властью человека: взошедшая на трон благодаря перевороту и убийству мужа правительница выступает перед подданными с речью о необходимости отмены крепостного права, а за ее спиной готовится заговор по освобождению наследника престола из Шлиссельбургской крепости.

За три десятка лет, которые пройдут с коронации, императрицу ожидает судьба большинства российских самодержцев, пытавшихся в начале своего правления провести либеральные реформы, — от идеи уважения к закону и равенства перед ним богатых и бедных не останется ничего, и все ее действия как во внешней, так и во внутренней политике будут определяться лишь необходимостью удерживать власть.

И если в первой серии мы увидим сцену, в которой Екатерина II с упоением читает Вольтера, то уже в последней к низкому петербургскому небу взовьются костры из книг французских вольнодумцев, среди которых окажутся и автор «Кандида», и Руссо, чьи идеи еще расцветут в России XIX века.

Каждая из четырех серий представляет собой краткую зарисовку одного из тех эпизодов, которые, по мнению авторов, вымостили «матушке-императрице» дорогу из реформаторов в деспоты: первая казнь (Екатерина была противником «высшей меры», известны лишь три случая применения смертного приговора к государственным преступникам), бунт Емельяна Пугачева (которого почему-то побеждает лично Григорий Потемкин), присоединение Крыма в пику политическим союзникам в Европе и русско-турецкая война 1787-1791 годов.

Однако все эти события даны достаточно широкими мазками и служат скорее фоном для дворцовых интриг, которым и уделена львиная часть времени. И если первое, что бросается в глаза, — фантастически насыщенная и красивая картинка (русский абсолютизм позволил декораторам почувствовать себя диктаторами и дать волю самым буйным цветовым фантазиям), то другим бесспорным плюсом проекта стала блестящая актерская игра.

Конечно, никто не сомневался в способности Хелен Миррен, в чьей коллекции уже есть роли королевы Шарлотты, обеих Елизавет и даже Софьи Толстой, сыграть русскую императрицу, а британская драматическая школа не нуждается в лишних почестях, но настоящим сюрпризом стал выбор австралийского актера Джейсона Кларка на роль Потемкина.

Нешуточная химия между Кларком и Миррен позволяет сгладить порой чересчур приближенный к современности тон их бесед и выводит отношения между последней русской правительницей и ее главным фаворитом на универсальный уровень, который проецируется и на все остальные события фильма.

Так, мы, конечно, понимаем, что слова Екатерины о желании «сделать Россию великой» больше относятся к собирательному образу правителя, разыгрывающего патриотическую карту, чтобы сохранить влияние, а подтянутая вопреки хронологии линия противостояния с Павлом (родившимся за десять лет до начала событий сериала и почему-то отмечающим в первой серии совершеннолетие) скорее говорит нам о всеобщем нежелании расставаться с властью.

Это же стремление к универсальности оправдывает и ряд других эпизодов, которые могут показаться сомнительными — например, драку Потемкина с братьями Орловыми в бильярдной комнате, в результате которой князь Таврический окосел на один глаз (этот исторический миф сценаристы явно решили использовать из-за вопиющего отсутствия драматизма в реальной причине проблем со зрением Потемкина, который лечил горячку народными средствами), или деревянные щиты у турецких солдат, бесполезные в третьей четверти 18 века.

Вообще, легкое смешение эпох, в целом присущее британским сериалам, нереальные цвета и декорации (большая часть сцен была снята в Литве и Латвии, в специально воссозданных интерьерах), временами напоминающие о главных английских киноавангардистах Дереке Джармене и Питере Гринуэе, и легкость, с которой принимаются ключевые решения для российской истории, переводят происходящее в несколько сказочную тональность.

Парадоксальным образом щедро рассыпанные по царским покоям сцены секса (а постель постоянно становится в сериале не только местом, но и способом ведения переговоров) не добавляют реалистичности происходящему, окончательно превращая историю Екатерины в сказку для взрослых. Что — в общем — вполне ожидаемо в мире, перепаханном «Игрой престолов».

Благодаря такому подходу, если в начале зритель начинает смотреть сериал как рассказ о событиях конкретной эпохи, то уже в конце, когда Екатерина в прямом смысле из последних сил цепляется за трон и говорит, что больше не узнает этот мир, нет никаких сомнений в том, что речь идет о власти как таковой, включая власть в современной России и в США, которая в желании сохранить влияние посреди стремительно меняющегося мира с легкостью разбрасываться как зарубежными партнерами, так и внутренними союзниками.

Ключевой вопрос о природе власти звучит лишь в самом последнем эпизоде сериала — перекроившая карту мира императрица, основным орудием которой в дворцовых интригах были (по сериалу) обман и скрытые от глаз окружающих манипуляции, спрашивает у своего возлюбленного во время тайного венчания: «Если никто, кроме нас, об этом не знает — разве все взаправду?»