Писатель Владимир Войнович, который умер год назад, мог смело праздновать свой день рождения дважды — 26 сентября и 11 июня — в день, когда ему удалось выжить после попытки отравления, которую агенты КГБ предприняли, чтобы угомонить начавшего печататься на Западе диссидента, 11 июня 1975 года в гостинице «Метрополь».
Историческому событию предшествовала встреча Войновича с сотрудниками органов на Пасху, 4 мая. В ходе беседы двое, один из которых представился «начальником отдела» по фамилии Петров (как позже выяснилось, звали его на самом деле куда более экзотично — Пас Прокофьевич Смолин), расспрашивали о публикации произведений писателя на Западе.
Сотрудники органов вели себя подчеркнуто вежливо, старались объяснить диссиденту, что «органы теперь работают по-другому», и постоянно стреляли сигареты. Увидев, что Войнович не показывает признаков страха и по-своему идет на контакт, они предложили ему встретиться еще раз, на этот раз уже не в стенах КГБ, а в гостинице «Метрополь». Писатель согласился.
В «Метрополе» в ходе диалога один из его собеседников достал нераспечатанную пачку «Столичных» сигарет». Войновичу предложили закурить, после чего заговорили о возможности публикации его произведений в СССР, попутно пытаясь выведать сведения о его знакомых, которые можно было бы использовать в дальнейшем. В какой-то момент писатель почувствовал, что с ним происходит «что-то необычное».
«Мне кажется, я плохо слышу своего собеседника, переспрашиваю, напрягаюсь. Разговор явно идиотский, но я почему-то не пытаюсь его прекратить. Петров пристально в меня вглядывается (для того, наверно, и развернулся), словно пытается что-то определить по моему виду», — вспоминал он позднее.
Постепенно разговор перешел на антисоветскую суть его главного романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Как ни странно, возмущение сотрудников органов вызвала не плеяда отвратительных и лживых представителей советской власти, истребляющих собственный народ и самих себя, а то, что записку «если погибну, прошу считать меня коммунистом» один из героев находит под копытом у мертвого мерина.
«Одного не могу понять! Ну было бы вам семьдесят лет, когда жизнь, по существу, закончена. Но кончать ее в сорок три… Нет, этого я не понимаю», — всплеснув руками, сказал Петров-Смолин в конце встречи.
После этих слов писатель, по его собственным воспоминаниям, перестал понимать, зачем находится в компании двух агентов КГБ, и очень удивился тому, что за время их беседы прошло уже целых три часа, хотя ему казалось, что разговор длится не больше сорока минут. Выходя из гостиницы, он уже не мог различить лица дежурной и долго пытался попасть в стеклянные двери.
«Мне было плохо. У меня все болело: голова, сердце, ноги. Икры ног словно окаменели. В таком состоянии надо было сразу ехать домой. И я бы поехал, если бы хоть чуть-чуть понимал свое состояние. Я его не понимал, но помнил: Ира просила купить нафталин. Обычно ее поручения тут же вылетают у меня из головы. Сейчас же мне казалось, я не могу вернуться без нафталина. С тупым автоматизмом я действовал по заранее намеченной программе. Я шел, как глубокий и слабый старик, наклонившись вперед и еле переставляя ноги», — описывал он свое состояние.
Доктор, к которому он обратился с этими симптомами, подтвердил, что налицо признаки отравления, и посоветовал обратиться к токсикологу, предположив, что на него могли воздействовать чем-то «вроде ЛСД или аминазина». Как догадался сам Войнович, отравить его попытались с помощью сигарет, приметив эту вредную привычку во время первой встречи.
«До посещения доктора и после — всего приблизительно шесть дней — я чувствовал в себе последствия отравления. Шесть дней были круги под глазами, тяжесть и жжение в икрах ног, шесть дней я без всякой диеты худел», — написал он в своем расследовании «Дело №34840», которое провел уже после возвращения в Россию из вынужденной эмиграции.
Установить правду писателю в начале 1990-х годов помог Сергей Шахрай, осуществлявший надзор за министерством безопасности в те годы, а доступ в архив своим распоряжением обеспечил первый президент Российской Федерации Борис Ельцин.
«С учетом того, что Войнович скатился, по существу, на враждебные позиции, готовит свои произведения только для публикации на Западе, передает их по нелегальным каналам и допускает различные клеветнические заявления, мы имеем в виду вызвать Войновича в КГБ при СМ СССР и провести с ним беседу предупредительного характера. Дальнейшие меры относительно Войновича будут приняты в зависимости от его реагирования на беседу в КГБ», — говорилось в документе, подписанном лично Андроповым.
Как оказалось, Пас Смолин трудился начальником исследовательского отдела комитета госбезопасности, который занимался в том числе экспериментальными методами контроля над нежелательными советской власти элементами.
«Отвлекаясь в сторону, скажу то, что зомбированием писателей советская власть занималась и до изобретения всех чудес радиохимии. Если «Тихий Дон» написан действительно Михаилом Шолоховым, то ничтожный старик, который умер под этим именем, был зомбирован, возможно (а впрочем, химия — наука немолодая), такими простыми средствами, как водка, страх, лесть, деньги и привилегии, — все в безумных количествах», — говорил Войнович в связи с попыткой повлиять на него с помощью психотропных веществ.
Вторым человеком, который участвовал в отравлении, оказался заместитель начальника Управления по экспорту и импорту прав на произведения художественной литературы и искусства Всесоюзного агентства по авторским правам, у которого были вопросы к писателю в связи с упущенной советским руководством выгодой из-за издания его произведений за рубежом.
Финальный аккорд истории с отравлением произошел на международной конференции с абсолютно «войновичевским» названием: «КГБ вчера, сегодня, завтра». К удивлению бывшего диссидента, в кулуарах мероприятия бывшие сотрудники комитета госбезопаности рассказали ему, что яды для таких случаев изготавливались на лаборатории №12 на 3-й Мещанской улице, а в ходе фуршета просили подписать им экземпляр Чонкина, первыми читателями которого многие из них стали «по работе».
«Что их туда привело? Слепая вера в идеологию (которую они путали с идеалами)? Романтика шпионской жизни? Цинизм? Карьерные соображения? Может быть, то и это, но многих, я думаю, вели туда просто преступные наклонности и возможность удовлетворять их без риска наказания», — объяснял он позднее столь абсурдный поворот судьбы.
Отдельного упоминания стоит и разговор Войновича с бывшим генералом КГБ Олегом Калугиным, который сообщил, что подобные средства (он их определил как «проходящие по разряду brain-damage») применялись комитетом неоднократно, и привел в качестве примера ирландца Шона Берка, который помог вывезти в СССР работавшего на них английского контрразведчика Джорджа Блейка, организовав тому побег из тюрьмы.
«Шон Берк помог Блейку бежать из тюрьмы в Советский Союз и сам убежал вместе с ним. Но через некоторое время затосковал по родине и стал проситься обратно. Его долго уговаривали, чтобы он этого не делал, но он настаивал на своем. Тогда ему сделали brain-damage и отпустили. Пока он доехал до Англии, уже ничего не помнил», — поделился Калугин.
Анализируя произошедшее с ним в середине семидесятых, Войнович говорил, что все друзья критиковали его «неправильное» поведение, которое позволило врагу подобраться столь близко. Отвечая на подобные упреки, сам писатель называл причиной своего спасения именно свою неосторожность.
Ведь именно она внушила его отравителям мысль о возможности провести эксперимент, тем самым уведя в сторону гораздо более простые и эффективные способы ликвидации и подарив еще четыре с половиной десятка лет долгой, насыщенной и творчески активной жизни.