К 1840 году судьба Михаила Лермонтова, на первый взгляд, складывалась блестяще. С Кавказа, куда он был отправлен за стихотворение «На смерть поэта», он вернулся победителем — за бой на Валерике, «речке смерти», для него испрашивался орден святого Владимира 4 степени с бантом.
В Петербурге уже вышел отдельной книгой сборник его стихотворений, а «Героя нашего времени», последний рассказ для которого писатель выслал незадолго до своего возвращения в Петербург, раскупили нарасхват после хвалебной рецензии в «Северной пчеле».
Тем не менее, награждению помешали злопыхатели, роман вызвал неудовольствие Николая I, а вольности опального офицера в столице вывели из себя великого князя Михаила Павловича. Как вспоминал позднее граф Соллогуб, на балу графини Воронцовой-Дашковой, куда Лермонтов явился в армейском мундире с короткими фалдами, младший брат императора не сводил глаз с отбывающего наказание поэта, который посмел явиться вместе с членами монаршего семейства.
«Великий князь, очевидно, несколько раз пытался подойти к Лермонтову, но тот несся с кем-либо из дам по зале, словно избегая грозного объяснения. Наконец графине указали на недовольный вид высокого гостя, и она увела Лермонтова во внутренние покои, а оттуда задним ходом его препроводила из дому. В этот вечер поэт не подвергся замечанию», — рассказывал он.
Военное начальство не оставило без внимания подобный проступок и выпустило распоряжение о скорейшем возвращении Лермонтова на Кавказ. Стараниями близких ему удалось было получить отсрочку. Однако его могущественный враг генерал Бенкендорф приложил все усилия, чтобы не дать молодому писателю выхлопотать себе столь желанный продленный отпуск, который в будущем мог обернуться и полным увольнением от службы.
Из столицы поэт уехал сначала в Москву, откуда уже вместе со своим родственником Алексеем Столыпиным отправился в Ставрополь, где они встретили ремонтера Борисоглебского уланского полка Петра Магденко, который позднее так описал приезд Лермонтова в город, где ему суждено было найти свою смерть:
«Промокшие до костей, приехали мы в Пятигорск и вместе остановились на бульваре в гостинице, которую содержал армянин Найтаки. Минут через 20 в мой номер явились Столыпин и Лермонтов, уже переодетыми, в белом, как снег, белье и халатах. Лермонтов был в шелковом темно-зеленом с узорами халате, опоясанный толстым поясом с золотыми желудями на концах. Потирая руки от удовольствия, Лермонтов сказал Столыпину: «Ведь и Мартышка, Мартышка здесь! Я сказал Найтаки, чтобы послали за ним». Именем этим Лермонтов приятельски называл старинного своего хорошего знакомого Николая Соломоновича Мартынова».
К моменту встречи с Лермонтовым Мартынов, мечтавший когда-то о чинах и наградах, был в отставке в звании майора, не имел серьезных наград и «сделался каким-то дикарем: отрастил огромные бакенбарды, в простом черкесском костюме, с огромным кинжалом, в нахлобученной белой папахе, мрачный и молчаливый».
Его суровый вид и напускной «байронизм» стали поводом для постоянных насмешек со стороны Лермонтова, неоднократно изображавшего «Мартышку» в карикатурных набросках, которые пользовались большой популярностью в узком кругу друзей. Главной темой для его шуток был как раз кинжал, с которым Мартынов не расставался и который считал атрибутом настоящего мужчины, а потому не переносил издевок на эту тему.
«Я показывал ему, как умел, что не намерен служить мишенью для его ума, но он делал как будто не замечает, как я принимаю его шутки. Недели три тому назад, во время его болезни, я говорил с ним об этом откровенно; просил его перестать, и, хотя он не обещал мне ничего, отшучиваясь и предлагая мне, в свою очередь, смеяться над ним, но действительно перестал на несколько дней. Потом, взялся опять за прежнее», — говорится в показаниях, которые дал Мартынов через два дня после дуэли.
Объяснение произошло на танцах в доме генерала Верзилина. Поводом стал разговор падчерицы хозяина дома с поэтом — Лермонтов вновь упомянул злосчастный кинжал, который оставался на его сопернике даже во время танцев, в ответ на что девушка обратила его внимание на недовольство Мартынова.
«Под шумные звуки фортепьяно говорили не совсем тихо, а скорее сдержанным только голосом. На замечание Эмилии Александровны Лермонтов что-то отвечал улыбаясь, но в это время, как нарочно, Трубецкой, взяв сильный аккорд, оборвал свою игру. Слово poignard (кинжал) отчетливо раздалось в устах Лермонтова», — описал эту ситуацию биограф писателя Павел Висковатов.
Мартынов потребовал «оставить эти шутки, особенно в присутствии дам», и вечер продолжился. Мало кто из присутствовавших придал значение произошедшему, однако в конце вечера отставной майор снова подошел к Лермонтову, чтобы поставить точку в их конфликте. Между ними произошел следующий разговор:
»— Вы знаете, Лермонтов, что я очень долго выносил ваши шутки, продолжающиеся, несмотря на неоднократное мое требование, чтобы вы их прекратили.
— Что же, ты обиделся?
— Да, конечно, обиделся.
— Не хочешь ли требовать удовлетворения?
— Почему ж нет?!
— Меня изумляют и твоя выходка, и твой тон... Впрочем, ты знаешь, вызовом меня испугать нельзя... хочешь драться — будем драться».
Дуэль между ними состоялась 27 июля 1841 года. Противники могли стрелять стоя на месте, подойдя к барьеру или на ходу, но обязательно — между счетом «два» и «три». Лермонтов стоял на возвышении, что, по словам секундантов, лишало его преимущества.
После команды «Сходись» Мартынов пошел по направлению к барьеру быстрыми шагами, тщательно наводя пистолет, Лермонтов вытянул руку с пистолетом вверх, не сдвигаясь с места.
«Выстрел раздался, и Лермонтов упал, как подкошенный, не успев даже схватиться за больное место, как это обыкновенно делают ушибленные или раненые. Мы подбежали... В правом боку дымилась рана, в левом сочилась кровь... Неразряженный пистолет оставался в руке...», — вспоминал после дуэли князь Васильчиков.
Смерть поэта мгновенно отрезвила его убийцу, у которого вырвался крик: «Миша, прости мне!» Сразу после случившегося Мартынов поехал к коменданту, чтобы отдать себя в руки закона.
По словам флигель-адъютанта полковника Лужина, император встретил новость о произошедшем словами «собаке — собачья смерть» и только после укоров со стороны великой княгини Марии Павловны объявил: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит».
Лермонтов был похоронен на пятигорском кладбище через два дня после дуэли, его гроб несли на плечах представители всех полков, где он служил. Через 250 дней после похорон император дал разрешение его родственникам на перевозку тела в семейный склеп, расположенный в селе Тарханы, где 5 мая прошло погребение поэта рядом с могилами матери и деда.