«Война Анны» Алексея Федорченко — фильм довольно тяжелой судьбы. Впервые он увидел свет чуть больше года назад на фестивале в Роттердаме, чуть меньше года прошло с «Кинотавра-2018», где работа получила один-единственный специальный диплом жюри за поразительную игру Марты Козловой. После этого зашел разговор о том, что у картины не будет полноценного проката. По большому счету его так и не случилось — ленту можно было всего несколько раз увидеть на специальных показах в местах для этого не слишком приспособленных. Теперь она появится в кинотеатрах всего на четыре дня.
Это крохотное (какие-то 75 минут), волшебное кино как никакое другое заслуживает того, чтобы его смотрели на большом экране. Фильм Федорченко напрочь лишен любого претенциозного пафоса и мегаломании, присущего отечественным картинам о Великой Отечественной двух последних десятилетий. Сценарий Федорченко и Наталии Мещаниновой не предлагает сходу осознать случившуюся трагедию во всем ее масштабе — в конце концов, едва ли это вообще возможно.
Во внимательный объектив Алишера Хамидходжаева не попадает ни единого выстрела; все они сдавленно грохочут где-то за кадром, на периферии, где орудует жуткая исполинская машина войны. Камера выхватывает лишь небольшие свидетельства ее недавнего присутствия.
Вылезая вместе с Анной из под груды сваленных в яму трупов евреев, которую мы не видим целиком — лишь сплетенные грязные ноги, руки и волосы, — прячась с ней в нерабочем камине комендатуры, стоящей в оккупированной немцами украинской деревне, вылезая по ночам в поисках воды и еды, мы смотрим, как война отрывает от маленького, невесомого человека куски живой плоти. При этом практически его не замечая, не принимая во внимание — даже свое укрытие девочка находит лишь потому, что ее не сочли нужным искать.
Весь ужас остается где-то там, снаружи камина и висящего над ним разбитого зеркала, снаружи кабинета географии, снаружи превращенной в комендатуру школы, снаружи украинской деревеньки. От этого становится еще страшнее — сколько еще было таких каминов, кабинетов, школ и деревень.
Постепенно обживаясь в дымосборнике, Девочка-Которая-Выжила понемногу проваливается из пугающе документального реализма (первые несколько дней она не осмеливается покинуть свое убежище, поэтому единственная употребляемая ей жидкость — ее собственная) в реализм магический. Последнее, очевидно, присутствует здесь с подачи Мещаниновой — но в «Войне Анны», в отличие от ее недавнего «Сердца мира», баланс явного и сновиденческого соблюден практически идеально.
За весь фильм Анна не пророняет ни единого слова — да и вообще большую часть времени проводит в звенящей тишине. Каждое соприкосновение ее тяжелых подошв с полом, каждый скрип открываемой двери или окна отдаются тревожным, слишком громким эхом. Звуковую пустоту заполняют похрустывания, почавкивание, мурлыканье кошки — скрежет, топот, лай собаки. Из своего тревожного Зазеркалья Анна, затаив дыхание, слышит трудноразличимые фрагменты фраз, видит лица, иногда, когда подходят близко, — ноги.
При полном отсутствии реплик Марта Козлова проделывает настолько тонкую работу, что «Войной Анны» можно в принципе окончательно завершить дискуссию на тему того, нужно ли давать актерам-детям скидку на возраст или нет. Не нужно. На упомянутом выше «Кинотавре» игру Козловой попытались определить как создающую «пронзительный образ войны глазами ребенка», но ее Анна — куда объемнее и шире такой формулировки: это, пожалуй, в принципе одна из самых монолитных героинь в военном кинематографе — российском уж точно.
А образ действительно пронзительный: война Анны — это обгладывание книжных корешков и близкая к смертельной случайная порция крысиного яда; это охота на обитающих на чердаке голубей и спасающая от холода шкура с чучела волка; это бегство от застрявшего в барабанных перепонках оглушительного шороха листьев в яме, которая стала могилой ее матери; это немецкая овчарка, отнявшая жизнь самого близкого существа. Все эти лишения и испытания копятся и закипают, переплавляясь в злость и закаляя дух, в маленьком тельце — бессильном перед лицом гигантской человеческой мясорубки. Пока, наконец, не изливаются в одну ненавистную точку на карте.