— Вы исполняете одну из главных ролей в рок-опере «КарамазоВЫ». Расскажите об этой постановке поподробнее.
— В нашей рок-опере «КарамазоВЫ» все роли главные. Отец Карамазов, его четверо сыновей, роковые женщины Катерина Ивановна и Грушенька Светлова, старец Зосима. Спектакль молодой — его премьера состоялась несколько месяцев назад. Это авторская работа актера Александра Рагулина, который написал музыку, поэтический текст, поставил спектакль, собрал нас всех. Рагулин — мой друг, вместе с ним мы четыре года работали в мюзикле «Граф Орлов» в театре Московская оперетта, он был Орловым, я была Екатериной Второй.
Саша еще тогда мне показывал музыку из своего будущего проекта. Я с таким прищуром говорю: «Ладно, Сань, давай послушаю». То есть особо серьезно не отнеслась. Но мелодии понравились, такие интересные тексты.
Когда же я увидела афишу рок-оперы «КарамазоВЫ», честно говоря, прямо «присела». Я и поверить не могла, что за такой короткий срок эта его проба, его поиск — впервые, скажем так — выльется в цельную постановку. А когда увидела своих друзей и коллег на афише – Сергея Ли, Женю Вальца, Игоря Балалаева, Олю Беляеву, Теону Дольникову, с которыми работала раньше и работаю до сих пор... Это все топовые артисты музыкального театра — и все они на одной афише!
— В чем главное позитивное отличие вашего спектакля от ему подобных?
— В основном мюзикл — это такая коммерческая история, попытка собрать кассу, как в кино, угодить аудитории, получить условный «0+», ценник на билеты поднять... Если постановка будет для семейного просмотра, то придет не один человек, а мама, папа, двое детей. Поэтому многие стараются делать мюзиклы для семейного просмотра — просто зарабатывают, коммерческая история. А «КарамазоВЫ» — это, прежде всего, творческая победа. У каждого из озвученных мною артистов есть многотысячная аудитория, посещающая каждый их спектакли, и поэтому у рок-оперы сейчас нет такой задачи — во что бы то ни стало собрать зал. Зрители к нам приходят с удовольствием, уходят одухотворенными и счастливыми. Возвращаются вновь уже со своими друзьями и знакомыми. Есть такое понятие «сарафанное радио». Когда друг посоветовал. Я сама впервые увидела спектакль на премьере, пришла во второй раз! И рекомендую его всем для просмотра. Это высокохудожественное и очень сильное театральное потрясение.
— Известно, что вы оказались в постановке за считанные недели до мартовских премьер. Как так получилось?
— Теона Дольникова — по причине своей занятости — не смогла быть в марте в Москве. А два числа — 19-е и 22-е — уже были назначены. Возникла необходимость «срочного ввода на роль». Думаю, Саша, памятуя мой восторг, и позвонил мне, а я согласилась. Конечно, это стресс — за пять репетиций сделать роль. Но, как говорится, «сам погибай, а товарища выручай». Для меня это просто за счастье — прикоснуться к такому материалу, побыть в этой постановке со своими друзьями хотя бы чуть-чуть, хоть немножко.
— А вообще — реально ли вливаться в проект в такие сжатые сроки?
— Было бы очень трудно, если бы я не была знакома с произведением, не знала бы никого из актеров и режиссера... А тут все мои друзья, да и с Федором Михайловичем (Достоевским — «Газета.Ru») я подружилась во время работы над ролью Настасьи Филипповны в спектакле «Идиот» театра Моссовета, премьере прошлого сезона. Так что все беспроблемно, органично прошло — по любви.
— На ваш взгляд, насколько «КарамазоВЫ» пригодны для просмотра тем, кто еще не успел ознакомиться с оригинальным материалом?
— Пригодны! Все смотрят и бросаются читать.
— А нет ли страха, что людей, напротив, очень любящих и уважающих Достоевского, оттолкнет во многом экспериментальное прочтение классики?
— Нет. Ну, уже за плечами успех мюзикла «Анна Каренина». Уже был страх этот предпремьерный — вот, придут, скажут: «Да ладно, Толстой в мюзикле? Да как вы посмели». А после просмотра у зрителей полный восторг. И аншлаги вот уже третий сезон. И Достоевского много раз ставили в театре. Но если его нерв дополнить и обогатить правильной музыкой — это имеет колоссальное воздействие на зрителя.
— Помимо рок-оперы, где зрители в ближайшее время смогут вас увидеть?
— В апреле на российские экраны выходит полнометражная комедия «Домовой», и я, честно говоря, очень жду этого фильма...
Я снималась раньше в комедиях, но не так много: не видели меня режиссеры в комедийном амплуа. А зря! Я по жизни — клоун. Человек-катастрофа, как меня часто называет мой муж. В основном это касается тех моментов, когда сталкиваюсь с бытовыми условиями в жизни. Вот уж — действительно — комедия положений. Телефон могу оставить в холодильнике, заграничный паспорт постирать в кармане куртки и так далее.
В фильме Евгения Бедарева я сыграла архитектора, успешного дизайнера, которая покупает квартиру на последнем этаже высотки и вместе с дочкой готовится к новоселью, а в доме они сталкиваются с аномальными явлениями. Поселился там полтергейст — или, как в народе говорят, домовой. В картине такой микс фантазии, приключений и экшена. Прослеживается русская тема на фоне хай-тековских офисов, современной Москвы...
— Известно, что на съемочной площадке вам достаточно много пришлось контактировать с котом...
— И не с одним.... Их было около шести — рыжие все. Братья и сестры, дублировали друг друга. Эти артисты были на особом счету. У них свой райдер! Они начинали сниматься утром — по половине смены, так как вечером играли в театре. Их отпускали со съемок пораньше, чтобы была возможность отдохнуть. У животных был и тихий час — вольеры накрывали темной тканью, и съемочный процесс останавливался на какое-то время. При этом когти им стричь было нельзя, потому что они нужны для выступлений. В общем, тысячу раз пожалела, что не родилась кошкой (смеется).
— Сейчас буквально стахановскими темпами развиваются всяческие стриминг-платформы, из-за чего едва ли не ежедневно выходят крайне примечательные кинопроекты, сериалы, шоу. Да и большой кинематограф не стоит на месте... Не страдает ли из-за всего этого театр? Зрительское внимание ведь ограничено...
— Нет. Сейчас — на удивление — театр как никогда востребован. Я в театре работаю, страшно признаться, 20 лет. И чувствую, как сегодня возрастает зрительский интерес именно к театру.
Дело в том, что театр — это живое. Настоящее. Это то, что происходит здесь и сейчас, на твоих глазах. Не то, что когда-то родили — и тебе это показывают. Это живая энергия, переданная не посредством гаджета или экрана, а рядом с тобой зарождающаяся, вовлекая тебя в происходящее. Ты прямо шкурой ощущаешь вот эти — модное слово — мурашки. Когда физиология откликается на живое.
— Вы, кстати, как-то следили за последним «Оскаром»? Удалось что-то из главных работ премии оценить лично?
— Признаться, вообще не успеваю отслеживать. Смотрю я и правда не так много. Боюсь разочарования, во-первых, очень. Просто ценю свое свободное время — оно вообще на вес золота.
Поэтому убивать два часа на какую-то пустышку не хочется. И потом говорить: «Фу, у нас нет кино, ой, Голливуд загнулся». Не хочу таких впечатлений.
Поэтому, конечно, сарафанное радио, мнение друзей, коллег... Уже даже реклама не работает. Многие билборды по Москве, которые зазывают, больше вызывают недоверие.
— Очевидно, что у артистов есть и работа-работа, и работа, как говорится, «для души». Лично для вас, что «для души» — театр или кинематограф?
— Кино — это навсегда, театр — это что-то сиюминутное, но он, безусловно, для души. Во время аплодисментов после спектакля или концерта я могу почувствовать, что нужна, моя работа нужна людям. Так что буду продолжать вкалывать и вкалывать.