Закат Европы в асфальт

В российском прокате «Хэппи-энд» Михаэля Ханеке

Ярослав Забалуев
Кадр из фильма «Хэппи-энд» (2017) Canal+
В российском прокате «Хэппи-энд» Михаэля Ханеке, в котором живой австрийский классик в очередной раз выносит приговор современному обществу, но на этот раз — в формате черной экзистенциальной комедии.

Мама 13-летней Евы крепко сидит на антидепрессантах и в какой-то момент, перебрав, погружается в кому. Ну или это Еве надоело, что мама не обращала на нее внимание — неизвестно, хотя любимого хомячка девочка не только накормила седативными таблетками до смерти, но и сняла это на айфон. Пока мать в больнице, Ева переезжает к своему отцу Тому (Матье Кассовиц), который совмещает счастливый вроде как брак с перепиской в секс-чате с виолончелистской, склонной к БДСМ-практикам. Остальное семейство не отстает. Дедушка Жорж (Жан-Луи Трентиньян) прикован к инвалидному креслу и мечтает свести счеты в жизнью. Тетушка Анн (Изабель Юппер) пытается передать управление семейной строительной фирмой непутевому сыну Пьеру (Франц Роговский).

В прозрачном французском воздухе отчетливо пахнет бедой.

«Хэппи-энд» Михаэля Ханеке на этапе оглашения программы был одним из фаворитов прошлогоднего Каннского кинофестиваля. Оно и понятно: 75-летний австриец — многократный лауреат киносмотра, имеющий в активе еще и «Оскар» (за «Белую ленту»). Более того, последний раз Золотую пальмовую ветвь он получил за пять лет до этого — благодаря фильму «Любовь», в котором герой того же Трентиньяна (и под тем же, надо отметить, именем) долго ухаживал за парализованной женой, а потом убивал ее из состраания. Тем удивительней было первым зрителям «Хэппи-энда» узнать, что на сей раз живой классик, сделавшей себе имя на приговорах Европе, миру и человечеству в принципе, снял что-то вроде комедии.

Интонация становится ясна не сразу. Ханеке традиционно работает на длинных, филигранно выстроенных планах, а ряд важных событий происходит за кадром.

Он следит за своими скатывающимися в пропасть героями подчеркнуто бесстрастно, в чем режиссеру помогает давно работающий с ним оператор Кристиан Бергер. Однако воспринимать действие как семейную сагу (которой «Хэппи-энд» упорно притворяется) не выходит. Мешают долгие кадры экскаваторов, неуютные ракурс и обильные вкрапления эпизодов, снятых то через объектив айфона, а то и вовсе транслирующих интернет-переписку, которые в таком контексте выглядит настолько нелепо, что стоящая за ними сардоническая усмешка становится очевидна.

Именно эти длинноты, в которых главным становятся скупые текстовые комментарии, — ключ к пониманию замысла фильма.

Ханеке в очередной раз ставит планете ноль, говорит о том, что Европа стремительно движется в тартарары, поскольку человеческие связи разрушены, а новые технологии лишь способствуют разобщенности, хотя вроде бы должны помогать контакту. Все это поклонники режиссера уже видели в «Скрытом», «Белой ленте» и других фильмах автора, который и не скрывает автоцитирования — «Пианистка», «Любовь» — саркастический «счастливый конец» действительно подводит черту под основными мотивами, интересующими Ханеке на протяжении его биографии.

Другое дело, что за привычным холодным и отстраненным взглядом едва ли не впервые сквозит что-то неприятное.

То ли навязчивая идея о бесконечном закате Европы, а то ли еще более обидная для истинного автора спекуляция на привычных приемах и в конечном счете — желание понравиться своей публике. Это не откровение от мастера, скорее выход на бис с исполнением любимого хита, который наверняка согреет сердце фаната, но едва ли привлечет новую паству. Впервые фирменная хирургическая операция по вскрытию пороков общества выглядит не как эффектная и шокирующая трансляция истинного положения вещей, а как стариковское «бу-бу-бу» про бездуховность подрастающего поколения. И то, что оформлен этот бубнеж привычно безупречно с кинематографической точки зрения, только раздражает. Впрочем, Ханеке, оставаясь подлинным интеллектуалом, кажется, и сам понимает, как выглядит его презрительная насмешка над соотечественниками. И потому в финале фильма превращает свое презрительное «бу-бу-бу» в единственно верное в данном случае «буль-буль-буль».