«Забытую землю» Иржи Килиан поставил в эпоху своего расцвета, когда молодой и талантливый уроженец Праги отправился завоевывать мир. Премьера прошла в 1981 голу в Штутгарте. В тамошнем балете Килиан начинал — как танцовщик и как хореограф. А эту постановку сделал уже как именитый гость, будучи главой всемирно известного Нидерландского театра танца. В этом году Килиану, живому классику, чьи балеты вечно молоды, исполнилось семьдесят. И постановка Большого театра удачно вписалась в юбилейные торжества.
В «Забытой земле» Килиан вдохновился «Симфонией-реквиемом» Бенджамена Бриттена (на премьере в Большом дирижировал Антон Гришанин). Для композитора это был заказ, отвергнутый заказчиками:
«Симфония» предназначалась для Японии, пожелавшей отметить национальный праздник таким способом — заказать музыку разным иностранным композиторам.
В 1940-м году партитура показалась заказчику слишком европейской: приметы католической мессы, использованные Бриттеном, не нашли понимания в стране восходящего солнца, которая открыла границы для иностранцев менее ста лет назад. Да и непраздничная мрачность предвоенной музыки тоже не пришлась по душе. Зато на Западе мироощущение Бриттена совпало с интеллектуальным мейнстримом.
Когда европеец Килиан взялся за Бриттена, он хотел исследовать «крайние точки наших душ».
И подверстал к «пляске смерти» (так Бриттен описывал свою музыку) мотивы картин Мунка. Что дало возможность сопоставить разные пути, идущие к одной художественной цели.
Это балет о тревоге. О том, как это чувство переживает европейское сознание ХХ века и как художники работают с тревогой. Она во всем: в черно-малиновом или ярко-красном платье танцовщицы, в дуэтах, похожих на взрыв напряжения, когда лексика модерн-данса взрывается диссонансами. В черно-серых мрачных декорациях: океан на заднике черный, тучи над ним серые, цвета в диффузии, и струящийся туманный мрак будто вот-вот проглотит мироздание.
Тревога и в том, как в начале балета танцовщики бредут от авансцены к заднику, то есть к океану, пригибаясь под вой урагана, а главное тут — что они идут против ветра.
Потом общая группа разобьется на пары, и это повернет балет к частному, к вечной любовной теме, но беспокойство никуда не уйдет. Наоборот, оно усилится: полыхнет огнем противостояния силы и слабости (у обоих полов), обернется россыпью объятий и отторжений, уйдет в пластические пароксизмы борьбы и тяги.
Если представить себе, что Песнь Песней и Экклезиаст — это один текст, вы получите представление о балете Килиана.
Хореограф смотрел на картину Мунка «Танец жизни» — она сходна с балетом идеей названия, цветами женских платьев и водой на заднем плане. Можно сделать мысленные отсылки и к другим полотнам: хоть «Одинокие», хоть «Старые деревья», да они подходят почти все.
Но первым делом, конечно, вспоминается знаменитый мунковский «Крик».
Криком в «Забытой земле» пронизано все. От великой партитуры Бриттена, в которой три части по очереди вызывают слезы, потом гнев, а затем дают надежду на покой, и до хореографии, построенной на эмоциональной экспансии пространства, но визуально разной, в зависимости от характера музыки.
Умение пластически «кричать» здесь так разнообразно, что отсутствие балетного шепота или «разговора вполголоса» абсолютно не ощущается как однообразие приема.
А дело в том, что Иржи Килиан феноменально умеет слышать музыку. В «Симфонии» всего двенадцать танцовщиков (и шесть пар), без кордебалета — только солисты. Три части балета пластически совсем разные. Если первая пара (Екатерина Шипулина — Владислав Лантратов) вопрошает судьбу в вихре извилистых высоких поддержек, обитая наполовину в воздухе, то второй дуэт (Янина Париенко и Вячеслав Лопатин) топчет грешную землю ногами, лихорадочно, в темпе кавалерийской атаки — чтобы уступить место третьей паре (Ольга Смирнова и Семен Чудин) В ее танце небо и земля соединяются, как две половины одного целого.
И мы так и не узнаем наверняка, что на самом деле думает Килиан: самое главное в жизни — это воспрянуть, несмотря ни на что, или неизбежно упасть — но хоть с каким-то достоинством?
Мы не узнаем. Но мы почувствуем, что этот небольшой балетный шедевр весит больше, чем многие многоактные громады. И один только жест, когда танцовщица зябко обхватывает себя руками за плечи, стоит кучи величественных академических конструкций. Килиан так умеет построить балетную комбинацию, что стандартный взмах женской ноги, без пуантов, но вытянутой в струнку, выглядит линией судьбы. А когда в финале три женщины остаются одни, без своих мужчин, и горечь потери сгибает их спины — кажется, что стайка печальных чаек парит над морем.